Том 2. 1960-1962 - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 20
- Предыдущая
- 20/129
- Следующая
Он встал и отправился назад. Несколько минут он путался в кустарниках, отыскивая дорогу, затем отыскал и зашагал между соснами. Дорога смутно белела под звездами. Еще через несколько минут Кондратьев увидел впереди голубоватый свет, газосветные лампы столба с указателем и почти бегом сошел к самодвижущейся дороге. Дорога была пуста.
Кондратьев, прыгая, как заяц, и вскрикивая: «Гоп! Гоп!» — перебежал на полосу, движущуюся в направлении города. Ленты неярко светились под ногами, слева и справа уносились назад темные массы кустов и деревьев. Далеко впереди горело в небе голубоватое зарево — там был город. Кондратьев вдруг ощутил зверский голод.
Он сошел у веранды со столиками, той самой, возле которой стоял указатель: «Желтая Фабрика — 1 км». На веранде было светло, шумно и вкусно пахло; все столики были заняты. «Здесь, пожалуй, поужинаешь»,— разочарованно подумал Кондратьев, но все–таки поднялся по ступенькам и остановился на пороге. Праправнуки пили, ели, смеялись, разговаривали, орали и даже пели.
Кондратьева потянул за рукав какой–то голенастый праправнук с ближайшего столика.
— Садитесь, садитесь, товарищ,— сказал он, поднимаясь.
— Спасибо,— пробормотал Кондратьев.— А как же вы?
— Ничего! Я уже поел, и вообще не беспокойтесь.
Кондратьев неловко уселся, положив руки на колени. Его визави — огромный темнолицый мужчина, поедавший что–то аппетитное из глубокой тарелки,— вскинул на него глаза и невнятно спросил:
— Ну что там? Тянут?
— Что — тянут? — спросил Кондратьев. Все за столиком глядели на него. Темнолицый, перекосив лицо, глотнул и сказал:
— Вы из Аньюдина?
— Нет,— сказал Кондратьев.
Коренастый юноша, сидевший слева, радостно сказал:
— А я знаю, кто вы! Вы штурман Кондратьев с «Таймыра»!
Все оживились. Темнолицый сейчас же поднял правую руку
ладонью вверх и представился:
— Москвичев. Иоанн. Ныне Иван. Молодая женщина, сидевшая справа, сказала:
— Завадская. Елена Владимировна.
Коренастый юноша, двигая ногами под столом, сказал:
— Басевич. Метеоролог. Саша.
Маленькая беленькая девочка, втиснутая между метеорологом и Иоанном Москвичевым, весело пискнула, что она Марина.
Экс–штурман Кондратьев привстал и поклонился.
— Я вас тоже не сразу узнал,— объявил темнолицый Москвичев.— Вы здорово поправились. А мы вот здесь сидим и ждем. Остается только сидеть и поедать сациви. Сегодня днем нам предложили двенадцать мест на продовольственном танкере,— думали, что мы не согласимся. Мы сдуру начали бросать жребий, а в это время на танкер погрузилась группа из Воркуты. Главное — здоровенные ребята! На двенадцать мест еле втиснулись десять человек, а остальные пятеро остались здесь,— он неожиданно захохотал,— сидят и кушают сациви!.. Кстати, а не съесть ли еще порцию? А вы уже ужинали?
— Нет,— сказал Кондратьев. Москвичев вылез из–за стола.
— Тогда я и вам сейчас принесу.
— Пожалуйста,— сказал Кондратьев благодарно.
Иван Москвичев удалился, протискиваясь между столиками.
— Выпейте вина,— сказала Завадская, пододвигая Кондратьеву свой стакан.
— Спасибо, не пью,— механически сказал Кондратьев. Но тут он вспомнил, что он больше не звездолетчик и звездолетчиком никогда уже не будет.— Простите. С удовольствием.
Вино было ароматное, легкое, вкусное. «Нектар,— подумал Кондратьев.— Боги пьют нектар. И едят сациви. Давно я не пробовал сациви…»
— Вы летите с нами? — пропищала Марина.
— Не знаю,— сказал Кондратьев.— Может быть. А куда?
Праправнуки переглянулись.
— Мы летим на Венеру,— сказал Саша.— Понимаете, Москвичеву приспичило превратить Венеру во вторую Землю. Кондратьев поставил стакан.
— Венеру? — спросил он недоверчиво. Он–то хорошо помнил, что такое Венера.— А ваш Москвичев был когда–нибудь на Венере?
— Он там работает,— сказала Завадская,— но это не важно. Важно, что он не обеспечил планетолеты. Мы ждем уже три дня.
Кондратьев вспомнил, как он тридцать три дня крутился вокруг Венеры на планетолете первого класса, не решаясь высадиться.
— Да,— сказал он.— Это ужасно — ждать так долго…
Затем он с ужасом посмотрел на беленькую Марину и представил себе ее на Венере. «Радиоактивные пустыни,— подумал он.— Черные бури».
Вернулся Москвичев и грохнул на стол поднос, уставленный тарелками. Среди тарелок торчала пузатая бутылка с длинным горлом.
— Вот,— сказал он.— Ешьте, товарищ Кондратов. Вот, собственно, сациви — узнаете? Вот, если хотите, соус. Пейте вот это… Вот лед… Пегов опять говорил с Аньюдином, обещают планетолет завтра в шесть.
— Вчера нам тоже обещали планетолет завтра в шесть,— сказал Саша.
— Нет, теперь наверняка. Возвращаются звездолетчики. Д–космолеты — это вам не продовольственные танкеры. Шестьсот человек за рейс, послезавтра мы уже будем на месте.
Кондратьев отпил из бокала и принялся за еду. Соседи по столику спорили. Судя по всему, все они были добровольцами, кроме Москвичева, и все они летели на Венеру. Москвичев же олицетворял собою нынешнее население Венеры, угнетенное тяжкими природными условиями. С ним было все ясно. Он давал Земле семнадцать процентов энергии, восемьдесят пять процентов редких металлов и жил как собака, то есть месяцами не видел голубого неба и неделями дожидался очереди полежать в оранжерее на травке. Работать в таких условиях было, конечно, невыносимо трудно, с этим Кондратьев был полностью согласен.
Добровольцы тоже были согласны и направлялись на Венеру с большой охотой, но преследовали при этом совершенно разные цели. Так, писклявая Марина, оказавшаяся оператором неких тяжелых систем, летела на Венеру, потому что на Земле с ее тяжелыми системами стало не развернуться. Она не желала больше передвигать с места на место домики и рыть котлованчики для фабрик. Она жаждала строить города на болотах, и чтобы была буря, и чтобы были подземные взрывы. И чтобы потом сказали: «Эти города строила Марина Черняк!» Против этого ничего нельзя было возразить. С Мариной Кондратьев был тоже полностью согласен, хотя предпочел бы, чтобы Марине дали еще немножко подрасти и путем специальных тренировок привели бы ее в большее соответствие с болотами, бурями и подземными взрывами.
Метеоролог Саша был влюблен в Марину Черняк, но дело было не только в этом. Когда Марина в третий раз попросила его перестать острить, он сделался очень рассудительным и логически показал, что у нас, землян, собственно, есть только два выхода: раз на Венере так тяжело работать, то надо либо уйти оттуда вовсе, либо сделать так, чтобы Венера работе не мешала. Однако можем ли мы уйти оттуда, где однажды ступила наша нога? Нет, не можем! Потому что существует великая миссия человечества и существует бремя землянина со всеми вытекающими отсюда последствиями. Кондратьев был согласен даже с ним, хотя и сильно подозревал, что он продолжает острить.
Но с самыми неожиданными мыслями летела на Венеру Елена Владимировна Завадская. Во–первых, она оказалась членом Мирового Совета. Она была категорическим противником тех условий, в которых работали Москвичев и двадцать тысяч его товарищей. Она была также категорическим противником городов на болотах, подземных взрывов и новых могил, над которыми черные ветры будут петь легенды о героях. Короче говоря, она летела на Венеру, чтобы внимательно изучить местные условия и принять необходимые меры к деколонизации Венеры. Миссию же землянина она понимала так, что на чужих планетах нужно ставить автоматические заводы. Москвичев все это знал. Завадская висела над ним, как ножницы Парки, угрожая всем его перспективам. Но, кроме того, Завадская была хирургом–эмбриомехаником; она могла работать без кабинета, в любых условиях, по пояс в болоте, а таких хирургов на Земле было еще очень мало. На Венере же они были незаменимы. И Москвичев помалкивал, явно надеясь, что впоследствии все как–нибудь обойдется. Придя к выводу, что система Завадской абсолютно неопровержима, Кондратьев поднялся и потихоньку вышел на крыльцо.
- Предыдущая
- 20/129
- Следующая
