Дары ненависти - Астахова Людмила Викторовна - Страница 20

Терлак загремел стулом, выбираясь из-за стола.

– Извините! – буркнул он и потопал к двери. – Дела!

– Кстати, о делах, – Грэйн с наслаждением выстрелила ему в спину окликом. – Полагаю, нам с тобой есть что обсудить, дорогой зять. Насколько я поняла, дела нашей семьи ведешь ты?

– Эм-м… – прогудел ир-Кэйлен, не оборачиваясь. Плечи его вздрагивали. – Да. Да, веду. Но почему вы интересуетесь, п-посвященная?

– Что за вопросы для делового человека, дорогой ир-Кэйлен? – она сверкнула зубами в улыбке. – И так поспешно! Думаю, есть смысл обсуждать такие вещи наедине, не тревожа домочадцев столь низменными материями, как деньги. Я зайду к тебе в кабинет чуть позже, почтенный Терлак. Буду признательна, если ты уже подготовишь необходимые бумаги за… хм… ну хотя бы последнее пятилетие.

Взгляд дорогого зятя, все-таки брошенный через плечо, яростью так и пылал. Грэйн в ответ показала зубы. Улыбаться ему дальше в ее планы не входило.

И не успела хлопнуть дверь за согнутой спиной почтенного ир-Кэйлена, как зубы показала и младшая сестра. Эбэйн вскочила и оскалилась не хуже настоящей волчицы, глаза ее налились зеленью, а в голосе заклокотало рычание:

– Ты! Как смеешь ты оскорблять моего дорогого мужа!

– Очень дорогого мужа, – тихонечко хмыкнула Грэйн себе под нос, наслаждаясь представлением.

– Ты бросила нас и шлялась невесть где целых три пятилетия! Ты!..

– И каждый год из этих пятнадцати вы получали мое жалованье, – все так же негромко вставила Грэйн.

– И теперь в моем доме ты смеешь оскорблять моего мужа грязными намеками! Да я…

– Сядь и заткнись, Бэйн, – не повышая голоса, но на этот раз по-настоящему зло бросила старшая сестра. – Ты забываешься, моя дорогая. Что стало с тобою? Не помню, чтоб малышка Бэйни была раньше такой глупой визгливой овцой. Ну да ладно. Объясни-ка мне лучше, почему в этом доме, построенном, заметь, на наше общее наследство и на мои деньги тоже, ты и твой муж, которого ты получила только потому, что я обеспечила тебе приданое, позволяете себе унижать нашу мать?

– Грэйн, не надо, – попросила Элейн, слабо всплеснув руками.

– О нет, матушка, надо! – Грэйн прищурилась. – Кровь Локки, пятнадцать лет моей жизни отдано ради того, чтоб теперь любимая младшая дочь обряжала вас в свои обноски, матушка, и держала тут в роли приживалки! Меж тем моя служба вполне могла обеспечить вам достойное содержание, сударыня!

– Грэйн, твой долг как старшей…

– Мой долг как старшей сестры оплачен сполна, – отрубила прапорщик ир-Марен. – Раз волей богов мне пришлось занять место отца, я сделала достаточно, чтоб Бэйн не испытывала нужды ни в чем. В конце концов, я выдала ее замуж. И единственный долг, который за мной остался, это дочерний. Вот как раз им я и займусь теперь, матушка. И для начала как следует прижму эту зарвавшуюся шавку[12], твоего драгоценного супруга, сестренка. Нет уж, не стоит тебе так скалиться на меня, Бэйни. Зубки туповаты.

– Ах! – воскликнула Эбэйн и стремительно выбежала из столовой. Грэйн проводила ее усмешкой и повернулась к матери.

– Ты поразительно похожа на своего отца, – помолчав и несколько нервно разгладив складку на подоле и впрямь изрядно поношенного платья, промолвила вдова Кэдвен, не глядя на старшую дочь. – Особенно теперь, в этом мундире… с саблей… Его волосы, глаза и линия бровей, и эта привычка поджимать губу. Ты куришь?

– Да, – ответила она и впрямь поджала нижнюю губу. – Отцовскую трубку.

– А! – Элейн понимающе усмехнулась. – Так и не простила мне, да? Я виновата перед тобой, дочь. Я так и не смогла полюбить тебя, ведь ты с самого рождения была слишком на него похожа. А его… его я тоже так и не смогла полюбить. Нет, не перебивай. Дай мне сказать. Я всегда знала, что ты выберешь для себя путь, подобный его пути, и однажды явишься, так же как он, в мою жизнь и сломаешь ее. Что бы я ни делала, мне не изменить то, что решили боги. Им угодно было возродить Сэйварда эрн-Кэдвена в тебе, сделать его наследницей… так бойся же кончить, как он!

– Вы пророчествуете, матушка, или проклинаете? – сухо спросила Грэйн, изрядно задетая ее словами. Право же, подозрения насчет истинных чувств матери к отцу жили в Грэйн всегда, но никак не ожидала она, что Элейн их вот так просто подтвердит. – Итак, вы не любили моего отца. Прекрасно. Отчего же тогда вы стали его женой?

– Милостивая Глэнна, дочь! Уж не думаешь ли ты, что мое согласие кого-то интересовало? – мать зло прищурилась. – Он явился к нам в дом, звеня палашом, овеянный славой и пропахший порохом и кровью своих побед, и чуть ли не прямо приказал: «Эй, ты, торгаш! А подай-ка мне вот эту!» Кто был мой отец, чтоб отказывать благородному эрну, посвященному Морайг и герою битвы в заливе Брэнгви? Жалкий купчишка всего лишь. И кто была я? Красивая, но дешевая подделка под его высокородную возлюбленную, которой он так романтично поклонялся. Такая партия, такой случай! А потом – всего лишь месяц в этом унылом бесплодном Кэдвене, месяц с незнакомцем, удравшим при первом же звуке военной трубы! И беременность, и ты… И он – наездами, налетчик, а не муж. И едва лишь я начала действительно привыкать к такой жизни, как он вдруг оказался предателем и трусом, осужденным и проклятым всеми, мертвым притом!

– Мой отец не был предателем!

– А мне-то какая разница, Грэйн, предатель он или оболганный герой? – Элейн коротко рассмеялась. – Он появился в моей жизни и разрушил ее. И то же теперь хочешь сделать ты! Оставь меня, Грэйн эрна Кэдвен. Вашей породе неведомо слово «милосердие», но все же попытайся понять. Я не хочу твоей помощи, меня не нужно защищать. Оставь меня и ступай своей дорогой. Здесь, с моей Бэйни и ее мужем, я наконец-то обрела дом и покой. Большего мне не надо.

– Он ведь обобрал вас, сударыня, этот ир-Кэйлен.

– Разве у нашей семьи оставалось хоть что-то, что можно было забрать? – она поморщилась.

– Ну, как же, – холодно напомнила Грэйн. – Ваше приданое ведь не было конфисковано. Пакгаузы, сударыня.

– Они же сгорели почти сразу, – Элейн пожала плечами. – Право, это просто смешно.

– И впрямь смешно, матушка. Смешно, что купеческая дочь помнит о пакгаузах, но совсем забыла о земле, на которой они стояли. Склады сгорели, да, но земля осталась. Наше единственное наследство, которое ир-Кэйлен прибрал к рукам. Вы можете считать что угодно, но я полагаю, что ваш зять изволил обобрать меня. Я отдала Локке три пятилетия и теперь вправе распоряжаться собственностью, как если бы была мужчиной. Поэтому я потребую у почтенного Терлака подробного отчета, как именно он все эти годы управлялся с последним достоянием вдовы и детей капитана эрн-Кэдвена. Немедленно. И ваше положение в этом прелестном доме здесь совершенно ни при чем! – Грэйн встала и коротко склонила голову в очень официальном поклоне. – Полагаю, нам с вами больше нечего обсуждать. Прощайте, матушка. Рада была повидать вас.

Сказать по чести, Грэйн было мерзко и стыдно, так, словно она по собственной воле полезла в переполненную уборную за оброненным золотым да так ничего и не нашла, лишь извозилась в дерьме по уши. В общем-то, так оно и было. И осознание того, что немалая часть этого дерьма – твое собственное, ничуть не утешало, а делало ситуацию в целом еще гаже. Да, попытка лаять по-собачьи вполне удалась, но чем тут гордиться? Разве отец не сплюнет презрительно, буде доведется ему из Чертогов Оддэйна услышать, как старшая его дочь измеряет величину семейного долга в монетах и ассигнациях? И что с того, если иного языка шавки-Кэйлены просто не понимают? Тявканье от этого благородней не станет!

Однако раз уж ввязалась в драку, изволь довести ее до конца. С такими вот мыслями Грэйн и отправилась в кабинет почтенного зятя. Матушка может сколь угодно долго именовать свою жизнь достойной, но посвященная Локки Грэйн уже стоит по меньшей мере на одну ступень выше безземельной вдовы предателя, а потому только ей теперь решать, что достойно, а что – не слишком.