Плоды свободы - Астахова Людмила Викторовна - Страница 17

– А следом и господина Новира, фабриканта. Ишь, гонца в Амалер отрядил! Хорошо, перехватили. И дрыгать им ножками под одной перекладиной. Чтобы, значит, никому не было завидно.

– Вот оно что! Однако! Народный трибунал удивительно непредвзят в своих антипатиях, – подивился Рамман и пояснил мудреные слова для крестьянки: – Чтобы никому обидно не было – ни Хереварду, ни Аластару, стало быть. А если и тот, и другой осерчают? Не боитесь княжьего и мажьего гнева?

А выходило-то, что граф Янамарский, столь любимый народом, прохлопал у себя под носом целых две агентурные сети.

Майрра между тем вошла в раж. За живое зацепили ее слова Раммана, за самое сокровенное.

– Так чего уж бояться, – женщина невесело усмехнулась: – Отбоялась уже свое. Сойдутся они здесь, схлестнутся… а мы их – в спину вилами. За все, сволочей! За Арагира моего, за сыночков, за дом! Хоть одного кровопийцу извести – а там пусть уж вешают!

Обида, застарелая и подсохшая было, вновь поднялась к самому горлу вдовы. Так оживают сухие дрожжи, если бросить их в теплое молоко, да еще и сахару сверху насыпать. Майрра стиснула кулаки. Да будет ли еще случай вот так высказать все в лицо власти, пусть даже и бывшей?

– Мало мы пахали, сударь? Разве ж худо служили-то, а? – забывшись, она повысила голос и стала наступать на пленника, будто снова вернулась на площадь. Впереди – тонкая цепочка штыков, а позади… Все Янамари, вся земля, до смертной оторопи уставшая от войны и раздоров. Когда еще она заговорит – и ее станут слушать?

– Мы вот с Арагиром моим все копили, откладывали для тива, чтобы мамаше глаза полечил… Хватились – ан нету больше тивов! Помогли нам богини? Слепая мамаша много наработает? Что ни год – новый налог да подать! Урожай, неурожай, все едино! Военные, постойные, всякие-разные – вынь да положь! Арагира забрали, старшего забрали – ладно. Младшие подросли – и их забрили! А без мужика какое хозяйство? Сгинули на войне вашей все Бино, одна я теперь… – у Майрры перехватило горло, но не слезами, нет. Какие уж тут слезы? Выплаканы все давным-давно, ни слезиночки не выдавишь. Да и зачем? Все равно не дождешься утешения. А вот справедливости, хоть на горсть, хоть на щепотку…

– Раньше… раньше хоть в храм пойдешь, возглашение закажешь – и на душе легче. Прежде-то как думали? – в благодати они, отмучились. А теперь? Где их душеньки, а? Вот вы, ваша милость, человек знатный, образованный, книжки всякие читали, небось… Вот растолкуйте мне, темной бабе, – чем таким мы перед богами провинились? Тем, что прабабку мою диллайны отымели? Так времена такие были. Кто ж знал-то? Неужто надо было, как ролфи, младенчиков топить? А пусть даже и провинились… Подсказали б, как – разве ж не искупила бы ту вину? Пусть бы хоть жгли, хоть топили, хоть Предвечный жрал! А мужики мои? За что полегли? Были б хоть души… хоть зверем, хоть птицей, хоть козой, хоть лебедой – все легче! так ведь нет. Никому мы не потребны. Так тогда и нам, ваша милость, тоже никто не надобен.

– Я тоже полукровка, я тоже не ведаю о своем посмертии. Так что тут мы с вами, сударыня, на равных, без скидок на сословие. И когда бы я знал, как исправить сотворенное не нами… – Никэйн махнул рукой. – Поэтому у нас с вами, Майрра, есть только одна определенность – эта жизнь. У вас еще остались дети?

– А вы до моих детей не касайтесь, сударь, – огрызнулась женщина. – Вы вот граф, так кому ж еще искать нам тропку, как не вам? За это мы вас, князьев с графьями, и кормили, чтоб… А! Что говорить! Ежели вы нам путь укажете, так все Янамари за вас встанет, да и не только Янамари. И Эску шею свернем, и Хереварду. Хватит, попили крови! Видать, детей своих Сыч амалерский не хоронил ни разу… ну так наплачется еще!

Рамман по-простецки присвистнул:

– Эх, Майрра, Майрра, кабы Эск сам знал выход для полукровок, он бы по горящим угольям босыми ногами пошел до неба. И я бы следом, и наследник – брат мой кровный. Да многие бы, даже тивы-диллайн. Но никто не знает, понимаете? И бунт не поможет, и республика ваша самопровозглашенная… Думаете, в Идбере простым людям лучше живется? Или в Эббо?

Сказал и подумал, что уже и сам не знает, чего же на самом деле хочет Аластар. Нужны ли ему вообще теперь боги?

– Небось, у конфедератов столько не воюют, – вдова глянула на графа с большим сомнением, дескать, такой благородный весь, а мозги бедной бабе полощет не хуже рыночного зазывала. Или сам таких простых вещей не понимает? Где ж оно видано, чтоб сытый о голодном печалился?

– А Эску до наших бед дела нету, диллайн он, свои у него заботы. Кого чужое горе печалит? – женщина хмыкнула и добавила, как отрубила: – Хватит. Двадцать лет Эск ваш ищет-свищет, да только ничего покамест не нашел. Значит, не суждено ему. Видать, кто-то иной должен. Такой же, как мы. Полукровка неприкаянный. Вот так-то, сударь. Рубашечку сюда давайте, я постираю… Пора мне. Не начнут они без меня, нужна им Майрра Бино для этого… кво… ква… ну, как лягушка квакает, мудреное слово такое, все никак запомнить не могу! Чтоб, значицца, весь Комитет рядком сидел. Прощевайте, сударь. Что на ужин хотите? Я опосля сготовлю.

– Спасибо, Майрра. Приготовьте что-нибудь на свой вкус. Я привычный и всеядный, хоть и граф.

А еще Рамману требовалось срочно побыть в одиночестве и хорошенько подумать.

Давным-давно отзвенел тот летний полдень, когда они с Брандом бродили по берегу Намы. Отец – затянутый в темный строгий сюртук, безупречный столичный франт, и сын – в точно таком же костюмчике, старательно копирующий походку и даже голос своего обожаемого родителя. Смотрелись они, должно быть, комично, но обоим было несказанно хорошо вдвоем.

– Учись выделять из множества деталей главное, малыш. Это очень пригодится в жизни.

– А как это делать?

Бранд окинул надменным взором окрестности. Ни дать ни взять полководец, осматривающий поле боя.

– Расскажите-ка мне, дитя мое, что вы видите на противоположном берегу реки.

Рамман послушно выполнил указание. И вглядывался до рези в глазах.

– Ну и?

– Я вижу мокрый песок, потом кусты, за ними деревья разных пород, дорога, стадо коров.

– Сколько коров?

– Один, два… девять, отец.

– Прекрасно. Еще что?

Мальчик старательно посчитал все липы, все стога сена, заметил какие-то тряпки, висящие на кустах, и даже умудрился разглядеть сорочье гнездо на верхушке клена. Бранд кивал, постукивал тростью по голенищу сапога, нюхал табак, но сына не перебивал.

– Только что же в увиденном главное?

– Не знаю, – пожал плечами мальчуган.

– Мы не видим нашего пастуха Круса, который должен быть рядом со стадом.

– Ох, правда! А где же он?

– Я полагаю, что в тех самых кустах волчеягодника, кои он почтил своими портками, – усмехнулся граф Никэйн. – Что означает…

– Быть кому-то поротому за нерадивость.

Отец ласково щелкнул ребенка по загорелому носику.

– Почти верно. Вы очень умны и наблюдательны, дитя мое любимое, – сказал он, подхватил Раммана на руки и понес к поджидающей их коляске. – Главное, что сделает паршивцу Крусу вдова Мэсим, с чьей дочкой он сейчас отвлекается от коров? Но об этом тебе еще рано знать, детка.

От графа Никэйна пахло вином и мамиными духами. А еще у него была шершавая теплая щека…

Нынешний граф Янамари улыбнулся своим воспоминаниям. Он все-таки научился отделять главное от второстепенного, и сейчас ему во что бы то ни стало надо избежать когтей Хереварда. Это – важнее всего. Пусть будет Янамарская республика, которая даст отпор захватчикам из Синтафа. Это зачтется. А с Эском потом разберемся. Главное – Янамари!

В щели опущенных кожаных штор в карету едва проникал свет, но по тому, как раскачивался и скрипел рессорами экипаж, как грохотали колеса и цокали копыта, Джона догадалась – они едут по булыжнику. Оставалось только гадать, куда завез их с ир-Сэйганом бывший эсмонд.

Но возница вдруг зычно причмокнул губами и крикнул: «Тпру!» Карета остановилась.