Легенды о Христе - Лагерлеф Сельма Оттилия Ловиса - Страница 23

• Предыдущая
• 23/33
• Следующая

Он лежал на своем ложе, поглощая глазами это изображение.

— Человек ли это? — произнес он тихим, из глубины идущим голосом. — Человек ли это?

Снова умолк император и весь ушел в созерцание. Слезы заструились по его щекам.

— Я скорблю о твоей смерти, о ты, неведомый, — прошептал он. — Фаустина! — воскликнул он вдруг, — Зачем ты дала этому человеку умереть? Он исцелил бы меня!

И снова погрузился он в созерцание изображения.

— О человек! — сказал он, спустя некоторое время. — Если уж я не могу получить от тебя исцеления, то могу, по крайней мере, отомстить за тебя. Тяжело обрушится моя рука на тех, кто отнял тебя у меня.

Опять лежал он долго молча, но затем соскользнул на пол и стал на колени перед изображением.

— Ты — человек, — сказал Тиберий. — Ты-то, чего я никогда не надеялся увидеть. — И, указывая на свое обезображенное лицо, на свои полусгнившие руки, прибавил — Я и все мы — дикие звери и чудовища, но ты — человек!

Он так низко склонил голову перед изображением на платке, что она коснулась пола. — Смилостивься надо мной, о, неведомый! — произнес он, и слезы его оросили каменные плиты.

— Если бы ты остался жить, один взгляд на тебя даровал бы мне исцеление, — сказал он.

Бедная Фаустина испугалась того, что наделала. Было бы благоразумней, думала она, не показывать императору этого изображения. Она с самого начала боялась, что, если он увидит это лицо, скорби его не будет пределов.

И в отчаянии от горя императора она потянула к себе платок, чтобы император перестал смотреть на изображение пророка.

Тогда император поднял голову. И что же? Черты его лица преобразились; он был теперь совсем таким, как до болезни. Казалось, болезнь коренилась и получала себе пищу в той ненависти и в том презрении к людям, которые жили в сердце императора, и должна была исчезнуть в тот самый миг, как он познал любовь и сострадание.

На следующий день Тиберий повелел послать трех гонцов.

Первый гонец отправился в Рим и передал сенату приказ императора произвести расследование того, как Пилат управляет Палестиной, и подвергнуть его наказанию, если окажется, что он притесняет народ и присуждает невинных к смерти.

Второй гонец отправился к виноградарю и его жене, чтобы поблагодарить и вознаградить их за совет, данный императору, а также рассказать обо всем происшедшем. Выслушав все до конца, они тихо заплакали, а муж сказал:

— Я всю свою жизнь не перестану думать о том, что случилось бы, если б они оба — пророк и император — встретились.

Но жена возразила:

— Этого не могло произойти. Слишком велико было бы это событие. Господь Бог знал, что мир не мог бы его вынести.

Третий гонец отправился в Палестину и привез оттуда на остров Капри нескольких учеников Христа, и они начали проповедовать здесь учение, которое принес в мир Распятый на кресте.

Когда эти проповедники прибыли на Капри, старая Фаустина лежала на смертном одре. Но они успели еще до ее кончины приобщить ее к вере великого пророка и крестили ее. При крещении она получила имя Вероники, что значит — «истинное изображение», потому что ей было суждено принести людям истинный образ Спасителя.

Случилось это в первые дни творения, когда Бог создавал небо и землю, растения и животных и всем им давал имена.

Если бы мы больше знали о том времени, то лучше бы понимали Божий промысел и многое из того, чего теперь не можем понять…

Итак, однажды Господь Бог сидел в раю и раскрашивал птиц. Когда подошла очередь щегленка, краски закончились, и мог он остаться совсем бесцветной птичкой. Но кисти еще не высохли. Тогда Господь взял все свой кисти и вытер их о перья щегленка. Вот почему щегленок такой пестрый!

Тогда же и осел получил свои длинные уши — за то, что никак не мог запомнить своего имени. Он забывал его, как только делал несколько шагов по райским лугам, и три раза возвращался и переспрашивал, как его зовут. Наконец Господь Бог, потеряв терпенье, взял его зауши и несколько раз повторил:

— Осел твое имя. Запомни: осел, осел!

И, говоря это, Бог слегка тянул и тянул осла за уши, чтобы тот лучше расслышал и запомнил свое имя.

В тот же день была наказана и пчела. Как только Бог создал пчелу, она сразу полетела собирать нектар. Животные и первые люди, услышав сладкий запах меда, решили его попробовать. Но пчела ни с кем не хотела делиться и стала отгонять всех от своего улья, пуская в ход ядовитое жало. Господь Бог увидел это, позвал к себе пчелу и сказал ей так:

— Ты получила от меня редкий дар: собирать мед — самую сладкую вещь на свете. Но я не давал тебе права быть такой жадной и злой к своим ближним. Запомни же! Отныне, как только ты ужалишь кого-нибудь, кто захочет отведать твоего меда, ты умрешь!

Много чудес произошло в тот день по воле великого и милосердного Господа Бога. А перед самым закатом Господь создал маленькую серую птичку.

— Помни, что твое имя красношейка! — сказал Господь птичке, сажая ее на ладонь и отпуская.

Птичка полетала кругом, полюбовалась прекрасной землей, на которой ей суждено было жить, и ей захотелось взглянуть и на себя. Тогда она увидела, что вся она серенькая и что шейка у нее тоже серая. Красношейка вертелась во все стороны и все смотрела на свое отражение в воде, но не могла найти у себя ни одного красного перышка.

Птичка полетела обратно к Господу.

Господь сидел, милостивый и кроткий. Из рук его вылетали бабочки и порхали вокруг его головы. Голуби ворковали у него на плечах, а у ног его распускались розы, лилии и маргаритки.

У маленькой птички сильно билось от страха сердечко, но, описывая в воздухе легкие круги, она все-таки подлетала все ближе и ближе к Господу и наконец опустилась на его руку.

Тогда Господь спросил, зачем она вернулась.

— Я только хотела спросить у тебя об одной вещи, — отвечала птичка.

— Что же ты хочешь знать? — сказал Господь.

— Почему я должна называться красношейкой, когда я вся серая от клюва и до кончика хвоста? Почему мое имя красношейка, когда у меня нет ни одного красного перышка?

Птичка умоляюще взглянула на Господа своими черными глазками и затем повернула головку. Она увидела вокруг себя огненных, с золотистым отблеском фазанов, попугаев с пышными красными ожерельями, петухов с красными гребешками, не говоря уже о пестрых бабочках, золотых рыбках и алых розах. И она подумала, что ей хватило бы одной красной капельки на шейку, чтоб она сделалась красивой птичкой и по праву носила свое имя.

— Почему я называюсь красношейкой, если я вся серая? — снова спросила она, ожидая, что Господь ей скажет: «Ах, дорогая! Я забыл окрасить перышки на твоей шейке в красный цвет. Подожди минутку, сейчас я все исправлю».

Но Господь только тихо улыбнулся и сказал:

— Я назвал тебя красношейкой, и ты всегда будешь носить это имя. Но ты сама должна заслужить красные перышки на своей шейке.

И Господь поднял руку и снова пустил птичку летать по белому свету.

Красношейка полетела по раю, глубоко задумавшись. Что может сделать такая маленькая птичка, как она, чтобы добыть себе красные перышки?

И придумала только одно: свить себе гнездо в кусте шиповника. Она поселилась среди шипов, в самой середине куста. Она, казалось, надеялась, что когда-нибудь лепесток цветка пристанет к ее горлышку и передаст ему свой цвет.

Бесконечное множество лет протекло с того дня, который был самым счастливым днем вселенной.

Давно животные и люди покинули рай и разошлись по всей земле. Люди научились возделывать землю и плавать по морям, построили величественные храмы и такие огромные города, как Фивы, Рим, Иерусалим.

И вот наступил день, которому тоже суждено было на вечные времена оставить о себе память в истории человечества. Утром этого дня красношейка сидела на невысоком холмике за стенами Иерусалима в своем гнездышке, спрятанном в самой середине куста диких роз.

• Предыдущая
• 23/33
• Следующая