Бриллиант для короля - Бенцони Жюльетта - Страница 64
- Предыдущая
- 64/79
- Следующая
— Он все передал моей кузине. Я видела, как он остановил ее на улице, отвел в сторону, говорил с немалым возбуждением, а потом уехал, так и не переступив порога нашего дома. Казалось, особняк Фонтенаков внушал ему ужас. И я хотела бы знать, что ему известно об этой несчастной дуэли.
— Он прервал ее и стал невольной причиной смерти вашего супруга. Думаю, его мучили угрызения совести. Мадемуазель Леони стала для него «спасательным кругом». С вами ему трудно было бы говорить.
— Он знает о причине дуэли.
— Друзья графа де Сен-Форжа ничего от него не скрыли.
— Теперь все понятно. Он считает меня любовницей де Лувуа. И не хочет говорить со мной вовсе не потому, что чувствует себя виноватым, а потому, что я внушаю ему отвращение или чувство, близкое к этому.
— Замолчите! Не позволяйте разыгрываться своей фантазии...
— Никаких фантазий. Я знаю, что совершенно права. И очень прошу вас, господин де ла Рейни, сохранить в глубочайшей тайне все, что я вам доверила.
— Вы в самом деле этого хотите? Он вас любит...
— Любит? Если он верит в то, что я могу поддаться домогательствам де Лувуа, то он не может любить меня. И поэтому я настоятельно прошу вас хранить молчание.
— Как вам будет угодно. Я буду молчать.
А про себя де ла Рейни подумал, что, может быть, даже лучше, если любви, изначально обреченной на несчастье из-за разницы в социальном положении молодых людей, будет уже сейчас поставлена преграда. Де ла Рейни хорошо знал Альбана и мог себе представить его гнев и неистовство, если тот узнал, до какой степени простирались посягательства де Лувуа на Шарлотту. И решил во что бы то ни стало постараться оградить ее от них в дальнейшем.
Говорить больше было не о чем. Они вместе спустились в вестибюль, чтобы встретить там тело де Сен-Форжа. И в самом деле услышали цокот копыт и шум толпы, которая вышла поглазеть на погребальный поезд.
Жители Сен-Жермена, во множестве собравшиеся на похороны, были разочарованы: панихида обещала быть совсем не такой торжественной, как они ожидали. Герцог Орлеанский заболел и не смог приехать, не стронулись с места и «лучшие» друзья покойного — шевалье де Лоррен и маркиз д'Эффиа. Прибыли только братья де ла Жумельер — их снова отрядили представлять всех отсутствующих. Сразу пошли толки и пересуды, набившийся в церкви народ начал перешептываться. Но тут заиграл орган. И вдруг двери церкви широко распахнулись, и на пороге появилась герцогиня Орлеанская в темно-лиловом, сродни епископскому, одеянии. В окружении многочисленной свиты, рядом со своим духовником она величаво прошествовала к месту, где сидела Шарлотта, и села с ней рядом. Служба прервалась, все замерли, глядя на нее изумленно и почтительно, а она взяла Шарлотту за руку и сделала священнику знак продолжать службу.
— Крайне огорчена, что опоздала, — прошептала герцогиня, — но, похоже, все препятствия, какие только возможны, сговорились встретиться у меня на дороге!
— Мадам уверена, что препятствия исходили не от ее августейшего супруга? — шепнула в ответ Шарлотта. — Мадам бесконечно добра, приехав на похороны, но мне не хотелось бы послужить причиной...
— Тш-ш! Ни о чем не думайте. Лучше помолимся.
И, зашуршав шелковым платьем, герцогиня Елизавета опустилась коленями на молитвенную скамеечку и осенила себя крестным знамением.
После того как на отпевании появилась царственная герцогиня, которая, обведя суровым взглядом помещение храма, прошествовала к своему месту, шепоток мгновенно смолк. В один миг она смела своим шлейфом шуршание недоброжелательных слухов, которые не могла не возбудить преждевременная смерть нежного графа де Сен-Форжа. После того как не стало королевы, невестка короля после дофины считалась второй дамой Франции. И даже если было известно, что при дворе она уже не пользуется тем влиянием, каким пользовалась в первые годы замужества, то все знали и другое: она умеет постоять за своих друзей и опасно посягать на тех, к кому она привязана. А то, что юная вдова удостоена ее дружбой, стало очевидно каждому. Похороны прошли в сосредоточенном молчании. Проповедник, которому было поручено выступить с надгробным словом, то и дело отвлекался от темы: начав прославлять добродетели покойного, он плавно переходил на восхваление добродетелей брата короля, в обществе которого покойный проводил лучшие часы своей жизни, ибо герцог Орлеанский — «лучший из принцев, известный своим величием, щедрый к друзьям и опекавший их с поистине отеческой заботой...».
— Странно, — пробормотала себе под нос мадемуазель Леони, сидевшая слева от Шарлотты, — я его представляю себе иначе...
Погребальная церемония закончилась, и безвременно погибший граф де Сен-Форжа навсегда остался лежать в склепе де Фонтенак среди чужих и неизвестных ему людей. Герцогиня Орлеанская посадила в свою карету Шарлотту, мадемуазель Леони и Исидора де Сенфуэн дю Булюа, чуть не захлебнувшегося в потоке благодарностей, и отвезла их всех домой, избавив юную вдову от лицемерных и пустых изъявлений соболезнования. Герцогиня искренне сочувствовала бедняжке Шарлотте, но и сама нуждалась в небольшом отдыхе и подкреплении сил после трудного путешествия из Сен-Клу в Сен-Жермен и долгого отпевания. Посещение герцогини не застигло Шарлотту врасплох. Она заранее подумала о небольшом угощении для тех, кто захотел бы побыть после похорон рядом с нею.
Герцогиня отдала должное паштетам, пирожкам, разным сортам холодного мяса, заливной рыбе, сырам и всевозможным десертам. Свита ее подкреплялась за отдельным столом. И как раз во время трапезы курьер привез из Версаля письмо от Его величества мадам графине де Сен-Форжа.
Шарлотта, поглощенная хлопотами, решила отложить чтение письма и сунула его в карман, но герцогиня рассудила по-другому.
— Будет лучше, если вы узнаете, что пишет король, пока я здесь, рядом с вами, — посоветовала она. — Если говорить откровенно, мне кажется, оно не сулит ничего хорошего, а вы знаете, что я умею успокоить и утешить своих друзей.
Шарлотта улыбнулась, сломала печать, прочитала... И улыбка исчезла с ее губ. С поклоном она протянула письмо своей гостье.
— Можно подумать, что у мадам дар ясновидения, — тихо проговорила Шарлотта.
Герцогиня не ошиблась. В нескольких коротких фразах Людовик извещал мадам де Сен-Форжа, что он крайне недоволен обстоятельствами, при которых графа, последнего отпрыска старинного рода, постигла безвременная кончина. Король приказывал вдове удалиться от двора, чтобы иметь возможность спокойно молиться и оплакивать ушедшего... Неприкрытая немилость, смягченная лишь изящными словесными оборотами.
— Я не сомневалась, что прочту что-то в этом роде, — вздохнула герцогиня. — Идеальный образчик умонастроения, которое царит теперь в Версале. Все упражняются в показном благочестии, не упуская случая посплетничать и оговорить своих ближних, но забывая о благородстве и милосердии. Злоязычные клеветники не перевелись при дворе, но они шипят, а не упражняются в остроумии. Теперь все говорится шепотком, и этот шепот стал очень коварным. Я как-то сказала, что королева унесла с собой счастье нашего королевства, и не ошиблась. Подумать только, что король прислушивается ко всему этому вздору! Какая низость!
Гнев герцогини подействовал на Шарлотту отрезвляюще. Она бесконечно дорожила привязанностью курфюрстины, но положение самой курфюрстины стало в последнее время до того уязвимым, что нельзя было допустить, чтобы она подвергала себя опасности из-за впавшей в немилость бывшей фрейлины.
— Мадам — сама доброта, — проговорила Шарлотта с благодарностью, — но не стоит ей так переживать из-за меня. Для вдовы совершенно естественно вести замкнутый образ жизни, и если посмотреть правде в глаза, то я должна быть благодарна судьбе, что меня не отправили на неопределенный и нескончаемый срок в монастырь, как поступили, например, с Лидией де Теобон.
- Предыдущая
- 64/79
- Следующая
