Аврора - Бенцони Жюльетта - Страница 19
- Предыдущая
- 19/71
- Следующая
Через два дня после их приезда на пороге дома предстал скромный на вид, но аккуратный молодой человек. Взяв шляпу под мышку, он осведомился, не соизволит ли графиня Кенигсмарк уделить ему немного времени по делу величайшей важности. Слуга, открывший ему дверь, доложил о посетителе Поттеру, и тот сам явился справиться, что за дело, и узнать, почему посетитель не назвал своего имени.
— Потому что я не имею чести быть знакомым со столь благородной фрейлейн. Я — счетовод из банка Ластропа, мне надо многое ей сообщить! — заявил он с уверенностью, призванной скрыть робость.
— Что ж, идемте.
Они нашли Аврору в гостиной с видом на садик во внутреннем дворе: грабовая аллея у фонтана, две каменные скамейки... Она читала книгу, вернее, в задумчивости держала ее раскрытой, вверх обложкой, на коленях. Взволнованного гостя она приветствовала улыбкой. Представляя его, Поттер обронил настолько простое имя, что оно прозвучало шуткой:
— К фрейлейн герр Ганс Мюллер.
Такое вступление не могло ободрить молодого человека. Он принялся кланяться, сопровождая поклоны невнятным бормотанием. Сжалившись, Аврора указала ему на стул, дабы он обрел опору как в прямом, так и в фигуральном смысле, и ласково спросила:— С чем же вы ко мне пожаловали?
Он, осчастливленный подобным обращением, осмелел.
— Фрейлейн графиня, мне нужно сказать вам важную вещь. Дело в том, что я счетовод в банке Ластропа, и... По случайности я наткнулся на документ, который должен вас заинтересовать... — Говоря это, он извлек из шляпы, которую до этого не отрывал от груди, письмо и протянул его девушке, тщательно разгладив: — Вот! Оно написано герром графом Филиппом Кристофом фон Кенигсмарком, братом вашей милости и...
Аврора больше не слушала. Она узнала почерк и своеобразную орфографию своего брата. Это отличало всех воинов в семье: при всей своей любви к письму они никогда не тратили время на такое излишество, как орфография, главное, чтобы было понятно, о чем идет речь. Но по мере чтения удивление Авроры сменялось оцепенением: в письме сообщалось об отправке банкиру Ластропу четырехсот тысяч талеров и ценных украшений, в том числе рубина «Наксос», напоминающего формой одноименный греческий остров. Этот великолепный камень, завоеванный у турок, был преподнесен Конисмарко незадолго до его смерти в Греции новым венецианским дожем Франческо Морозини, прозванным «Пелопонесским», в награду за кровь, пролитую за Венецию. Уточнялось, что Ластропу следует хранить эти ценности после того, как он возместит за их счет долги Филиппа и вычтет дважды по десять тысяч талеров в пользу его сестер на случай, если они останутся без средств.
Девушка раз за разом перечитывала невероятное послание. Откуда ее брат добыл такую сумму, ведь считалось, что он разорен? Она вопросительно уставилась на молодого счетовода.
— Почему с этим являетесь ко мне вы? Разве не сам господин Ластроп должен был бы... — И поскольку Мюллер все теребил свою шляпу, упершись взглядом в ковер, она добавила: — Или он не знает о вашем поступке?
Робкий молодой человек мигом превратился в вулкан чувств. Привстав на цыпочки, он с пылающим взором провозгласил:
— Нет, не знает! Надеюсь, фрейлейн графиня заставит его вернуть чужое! Это чудовище, настоящее чудовище, и к тому же вор! Человек без сердца, черствый, как прошлогодний сухарь. Я умолял его ссудить мне несколько талеров на лечение заболевшего дедушки, а он вышвырнул меня за дверь, сказав, что у него не богадельня. И тогда...
— И тогда вы решили — и были совершенно правы, — что, отдав мне этот документ, — не отрицаю, имеющий для нашей семьи огромное значение! — вы найдете у меня больше сострадания.
— Так и есть.
— Не сомневаюсь. В какой сумме вам отказал Ластроп?
— Десять талеров — но дело не в этом. Я попросил их у него только для того, чтобы услышать, что он скажет. Я услышал его ответ и, зная, где хранится это письмо, забрал его... и вот я здесь. К вашим услугам, прелестная фрейлейн!
Аврора не удержалась от смеха.
— К моим услугам? Но мне ни к чему счетовод, герр Мюллер.
— Я имел в виду не это. У меня одна надежда: что когда вам удастся отобрать свое у этого вора, вы не забудете обо мне...
— Без всякого сомнения! Но что вы намерены делать сейчас, лишившись места?
— В Гамбурге хорошему счетоводу нетрудно найти работу. У меня к фрейлейн единственная просьба: сохранить все в тайне.
— Само собой! А пока...
Оставив его на минуту, она отлучилась в свою комнату, взяла десять талеров из шкатулки, где держала деньги, и, вернувшись, вложила их в ладонь молодого человека. Но тот, к ее удивлению, отверг это подаяние.
— Фрейлейн графиня чрезвычайно щедра... но это лишнее.
— А как же ваш дед?
— Он жив и здоров! Мне требовался лишь предлог, чтобы расстаться с этим человеком, бесчестнее которого я не встречал. Я уже нанялся в банк Претцена в Любеке. Там фрейлейн графиня и найдет меня, когда...
Он снова оробел и еще ожесточеннее затеребил свою шляпу, не зная, как правильно проститься. Аврора улыбнулась и подала ему руку.
— Будьте уверены, герр Мюллер, я вас не забуду. Вы вправе рассчитывать на мою признательность.
С пунцовым от смущения лицом он наклонился к ее руке, едва смея к ней прикоснуться, и попятился назад, к двери, едва не споткнувшись о ковер.
Оставшись одна, Аврора прочла странное письмо в третий раз, уже гораздо медленнее. Ее голова не вмещала всех рождавшихся в связи с ним вопросов. Подлинность письма не вызывала сомнений. Его автором мог быть только Филипп, но откуда он взял эту баснословную сумму, которой мало кто из германских князей мог похвастаться? А драгоценности? Откуда они у Филиппа, никогда их не носившего? А этот рубин, подарок дожа? Аврора знала, что этот камень был упомянут в наследстве, оставшемся в Венеции от дяди. Знала она и то, что сначала Филипп хотел поместить его на гарду своей парадной шпаги, но потом передумал, не желая вызывать зависть у курфюрста Эрнста Августа, известного корыстолюбца, уж больно красив был камень. Филипп, ничего никогда не скрывавший от сестры, показывал ей свой тайник в деревянной обшивке стены спальни, где он хранил рубин, на случай, если произойдет несчастье и его придется продать. Сейчас девушка упрекала себя за то, что не вспомнила об этом, как только грянула беда. Но слишком велико было потрясение! Теперь настало время позаботиться о возвращении этого клада: он позволит избежать многих трудностей, когда наконец откроется место заточения Филиппа. Теперь она была убеждена, что он жив и томится в подземелье неведомой крепости. Кто-то пронюхал об этих сокровищах, которые он тайно собрал. Не для того ли он это сделал, чтобы сбежать подальше от Ганновера с Софией Доротеей? И не для нее ли предназначались драгоценности? Кто-то, не зная, где он их прячет, наверняка предпочел швырнуть его в тюрьму и выведать правду, а не просто убить...
Когда Амалия вернулась из соседней церкви — значительно превосходя набожностью сестру, она часто туда ходила в надежде получить помощь, в которой отказывали люди, — Аврора показала ей письмо. Радость сестры была огромной, даже чрезмерной.
— Восславим Господа, так чудесно внявшего моим молитвам! — вскричала она и чуть было опять не рухнула на колени, но Аврора удержала ее.
— Лучше успокойся. Будем благодарить Господа сколько пожелаешь, когда нам все это вернут. Но этого еще надо добиться. Если бы Мюллер не стащил это письмо, мы бы пребывали в полном неведении. Учти, мы здесь уже несколько дней, наше возвращение замечено. Как вышло, что этот Ластроп не нанес нам визита?
Амалия недолго подыскивала ответ.
— Считает, наверное, что нам не нужны деньги... Разве Филипп не пишет, что он должен оставить для нас по десять тысяч талеров на случай затруднений?
Мы как раз сейчас в затруднении, так что нам ничего не остается, кроме как самим нанести ему визит. Сделаем это завтра же.
Это было сказано таким властным тоном, что Аврора не удержалась от смеха.
- Предыдущая
- 19/71
- Следующая
