Слепые солдаты - Бушков Александр Александрович - Страница 66
- Предыдущая
- 66/100
- Следующая
Я что-то пробормотала — сама не помню, что. Он наклонился, взял меня за руку, впился взглядом и со своей неподражаемой улыбочкой сказал:
— Есть только два мотива, которые заставляют тебя сопротивляться. Только два… Вот мне и любопытно послушать, который из них тобой движет. Тебе жаль королевскую чету? Или просто боишься, что все откроется и всем отрубят головы? Скажи честно.
И понимаешь, он явно видел по моим глазам, что я боюсь только плахи. С какой стати я должна была жалеть королевскую чету? Совершенно чужих для меня людей? Которых и видела-то раз в жизни? Вот я вчера читала в газете, что на Большом Ронерском тракте, в трех лигах от харланской границы, разбойники убили крупного купца из Сноля Тана Добарто. Тебе его жалко? По-настоящему? Так, чтобы тоска сердце сжимала? Ну?
— Нет, — вынужден был признаться Сварог.
— Вот видишь. А разве мы с тобой чудовища или бездушные твари? Никто по-настоящему не жалеет чужих, незнакомых людей — ну разве что, если это поэт, артист или писатель, которого ты любил…
Короче, граф усмехнулся:
— Прелесть моя, Литта, ты боишься исключительно плахи… Клянусь чем угодно, этого не будет. Все настолько хорошо подготовлено, что осечки быть не может. Это можно сделать хоть сейчас. Собственно говоря, неделя отсрочки нужна исключительно для одного: чтобы сделать тебя королевой Эгле. Что до короля…
Он усмехнулся, позвонил и, когда вошел лакей, распорядился:
— Пригласите его величество пожаловать.
И почти сразу же вошел… король Стахор. Совершенно такой, каким я его видела на балу, даже одет точно так же.
Граф весело спросил:
— Дружище, кто вы такой?
— Что за дурацкий вопрос? — произнес этот голосом настоящего короля, пожимая плечами. — Король Стахор, конечно. А это, я так понимаю, моя дражайшая супруга?
— Еще не совсем, — сказал граф. — Ну, Литта? Если хочешь, подойди, потрогай супруга, чтобы убедиться, что он настоящий… Хотя, по-моему, и так видно…
Я не встала, не пошевелилась, я и так видела, что этот человек похож на короля, как брат-близнец. Граф сделал небрежный жест, будто лакея отсылал, и «король» вышел.
— Что скажешь, умница? — осведомился граф.
Не поднимая глаз, я спросила:
— И я что, буду точно такой же Эгле?
— Ну, разумеется, — сказал граф. — Совершенно такой же.
— Но как такое возможно…
— Литта… — сказал он с мягким укором, — не стоит забивать себе голову вещами, которых все равно не поймешь. Какая бы ты ни была умница, в сложных науках не разбираешься совершенно. Так что заканчивай с пустыми вопросами. Будем продолжать ужин?
— Нет, — сказала я, чувствуя, что голова идет кругом. — Ничего сейчас не хочу… Дай мне какую-нибудь комнатку, пусть в подвале, пусть с решетками на окнах, лишь бы я могла лечь и полежать…
— Великие небеса, ты считаешь, что я способен посадить тебя в подвал? — рассмеялся он так, словно этого разговора не было, и мы сидели в каком-нибудь «Золотом яблоке». — Может быть, желаешь еще гнилую солому и крыс? Размечталась… — он звонком вызвал лакея и распорядился: — Проводите даму в ее комнату.
Вставши, я демонстративно прихватила со стола непочатую бутылку вина и бокал. Граф не препятствовал, только усмехнулся:
— Что ж, тоже метод…
За дверью оказались еще два лакея, бдительно так придвинулись, хотя бежать я и не собиралась, понимала, что бессмысленно. Комната мне досталась вполне роскошная, под стать особняку — вот только меня тут же заперли снаружи, а на обоих окнах я обнаружила два хитрых замка. Постояла у окна — уже совсем стемнело, зажглись фонари, проезжали кареты, ехали всадники, шагали люди — и мне казалось, что все они в каком-то другом мире…
Я сбросила платье, забралась в роскошную постель и принялась отхлебывать прямо из горлышка, что уж тут церемониться. В голове стояла совершеннейшая пустота, ни мыслей, ни чувств — слишком уж удивительная и грандиозная беда на меня свалилась. Помаленьку прикончила бутылку, и так мне стало себя жалко, что заревела в три ручья. Даже не слышала, как вошел граф. Встал рядом с постелью и серьезно сказал:
— А вот это совершенно ни к чему. Не из-за чего слезы лить. Тебе бы порадоваться…
Я сквозь слезы пустила его руганью через три забора… Он усмехнулся, разделся неторопливо, лег рядом со мной. Я нисколечко не сопротивлялась, мне было все равно. И он меня взял. Ничуть не грубо, он все делал ласково, нежно, умело, так, что в конце концов я стала отвечать. До сих пор подозреваю, что он меня хотел именно такую — зареванную, беспомощную, слабую… Я его, смею думать, хорошо узнала за два последующих года. Он никак не извращенец, ничего такого. Просто властолюбие у него дикое и проявляется сотней разнообразных способов. Это не то властолюбие, когда человек мечтает сидеть на троне или каком-нибудь высоком посту. Тут другое. Ему нравится ломать людей, делать их своими куклами. Меня он, во всяком случае, сломал. Почти… — с неожиданной злобой улыбнулась, почти оскалилась Литта. — До конца все же не доломал, коли уж я здесь, с тобой… — и, по непостижимой женской логике меняя тему, сказала уже без всякой злости: — Но любовник он все-таки великолепный, этого у него не отнять…
Она помолчала, допила остававшееся в бокале, повернулась к Сварогу:
— Можно еще? Ты же видишь, язык не заплетается…
Сварог посмотрел на часы, пригляделся к Литте и сказал:
— Ладно. Только рассказывай покороче, без лирических отступлений. Время есть, но его не особенно много…
— Постараюсь… В общем, ночь я провела с ним, и это было только к лучшему — некогда было сокрушаться и жалеть себя. А потом… Уже под утро мы начали очередную бутылку, по бокалам разливал он — и явно что-то подлил или подсыпал, потому что я уснула мгновенно, едва отпив, даже не знаю, что было с бокалом, видимо граф его успел подхватить.
Проснулась в другой комнате, впрочем, столь же роскошной, тут вдобавок было еще и зеркало, выше человеческого роста. Портьеры были распахнуты, судя по солнцу, часа два пополудни… Я пошевелилась — и поняла, что как-то странно себя чувствую. Совершенно необычное чувство, ничуть не похожее ни на головную боль после перепитого, ни на что вообще испытанное. Я лежала и пыталась это чувство осознать. Не болело, нет, но беспокоило… Словно бы по всему лицу, под кожей продернули то ли нитки, то ли что-то вроде канители, золотой или серебряной. Я открыла рот, закрыла, похмурилась, в общем, поиграла лицом — и всякий раз оставалось ощущение той тонюсенькой сетки. Не болело, но беспокоило именно своей непривычностью. Я стала трогать лицо — но ничего под кожей не нащупала. И только тут сообразила…
Мои волосы были не мои! Русые, гораздо длиннее моих, наполовину прикрывавшие груди — а у меня от природы каштановые, и вчера они были лишь на пару ладоней пониже плеч… В первую очередь я подумала, что на меня зачем-то напялили парик, попыталась его снять — не получилось, это был не парик, а самые настоящие волосы. И на правой руке, меж локтем и запястьем, обнаружился шрамик, чуть извилистый, длиной в палец — раньше у меня ничего подобного не было…
И тут меня словно подтолкнуло что-то, вскочила с постели в чем мать родила, кинулась к зеркалу…
Меня в зеркале не было. В зеркале отражалась королева Эгле, в точности такая, какой я ее видела в двух шагах от себя на балу — разве что волосы не уложены в прическу, а распущены, ну, и голая, конечно. Я подняла правую руку — и она подняла. Я пошевелила пальцами — и она пошевелила. Вот так. Меня больше не было, я теперь была она…
Я присматривалась то к отражению, то к себе — ну да, и тело чуточку другое, и пальцы на руках, и шея… Знаешь, что самое смешное? Такое тело мне гораздо больше нравилось. Нет, у меня и раньше была неплохая фигурка, и ноги стройные, и груди не отвисли — но это тело было гораздо холенее. За ним явно ухаживали лучшие мастера таких дел, располагавшие лучшими притираньями, бальзамами, ну, всяким таким… Я за собой всегда следила, и доходы были неплохие, но такого ухода за телом устроить бы себе не смогла. Тело королевы…
- Предыдущая
- 66/100
- Следующая
