Директива Джэнсона - Ладлэм Роберт - Страница 37
- Предыдущая
- 37/163
- Следующая
Проходя по Восточному терминалу, он услышал доносящийся из системы звукового оповещения аэропорта голос вездесущей американской поп-дивы, исполняющей вездесущий хит из вездесущего американского суперфильма. Вот каково быть путешественником в наши дни: смена впечатлений смягчается ощущением одинаковости.
Ваше сообщение будет передано мисс Ланг.
Джэнсон был взбешен! Ну где она? Ее что, тоже убили? Или – это предположение острой бритвой полоснуло его по глазам – она участвовала в этом ужасном, необъяснимом заговоре? А что, если Новака убили члены его собственной организации? Нельзя было просто так сбрасывать со счетов подобную гипотезу, несмотря на то что из нее следовал жуткий вывод: сам Джэнсон стал пешкой в руках заговорщиков. И вместо того, чтобы спасти человека, однажды спасшего ему жизнь, послужил орудием его гибели. Но это же безумие! В этом нет никакого смысла – абсолютно никакого. Зачем убивать человека, уже выслушавшего смертный приговор?
В аэропорту Джэнсон взял такси до Метца, района Афин, расположенного к юго-западу от Олимпийского стадиона. Перед ним стояла нелегкая задача. Ему предстояло сообщить Марине Катсарис о том, что произошло, сообщить в личном разговоре, и эта мысль тяжелым камнем давила Джэнсону на грудь.
От аэропорта до места назначения в центре города было добрых шесть миль; неуютно устроившись на заднем сиденье, где некуда было вытянуть ноги, Джэнсон устало оглядывался по сторонам. Шоссе, ведущее из пригорода Глифада, где находился Эллиникос, до россыпи холмов, на которой разместились Афины, представляло собой сплошную ленту конвейера автомобилей, добавлявших свои выхлопы к низко нависшей ядовитой туче двуокиси серы.
Заметив маленькую цифру 2 в окошке счетчика, Джэнсон встретился взглядом с таксистом, приземистым крепышом с подбородком, покрытым черной нарождающейся щетиной, сбрить которую до конца невозможно.
– У вас кто-то в багажнике? – спросил Джэнсон.
– Кто-то в багажнике? – весело повторил таксист, гордясь знанием английского. – Ха! Когда я последний раз проверял, там никого не было, мистер! А почему вы спросили?
– Потому что на заднем сиденье, кроме меня, никого нет. Так что я пытался понять, зачем вы включили счетчик на двойной тариф.
– Простите, ошибся, – после секундной паузы уступил водитель.
Все веселье с него как ветром сдуло. Он уныло щелкнул рычажком, что не только переключило счетчик на более низкий тариф, но и сбросило успевшие появиться на нем драхмы.
Джэнсон пожал плечами. Это был извечный трюк афинских таксистов. Но в данном случае он означал только то, что водитель посчитал его слишком уставшим и рассеянным и поэтому решил пуститься на подобное мелкое мошенничество.
Автомобильное движение в Афинах таково, что последняя миля поездки заняла больше времени, чем пять предыдущих. Улочки Метца извиваются на крутых склонах холма, и дома, построенные еще до войны – и до того, как население города начало расти словно на дрожжах, – напоминают о минувших, благословенных днях. Сложенные из желтого песчаника, крытые черепицей, с окнами, закрытыми красными ставнями. Внутренние дворики с растениями в горшках и винтовые лестницы, ведущие наверх. Дом Катсариса стоял на узкой улочке недалеко от Воулгареоса, всего в нескольких кварталах от Олимпийского стадиона.
Джэнсон отпустил таксиста, заплатив ему две с половиной тысячи драхм, и позвонил в дверь, втайне надеясь, что ему не ответят.
Дверь открылась почти сразу же, и он увидел Марину. Она была такой, какой Джэнсон ее помнил, – наверное, еще более красивой. Он окинул взглядом ее высокие скулы, кожу цвета меда, темно-карие глаза, ровные, шелковистые черные волосы. Округлившийся живот был едва заметен – еще один соблазнительный изгиб, едва намечающийся под свободным шелковым платьем.
– Пол! – радостно воскликнула Марина.
Но радость тотчас же испарилась, когда она увидела выражение его лица. Со щек схлынула краска.
– Нет… – едва слышно произнесла она.
Джэнсон промолчал, но его изможденный вид был красноречивее любых слов.
– Нет, – выдохнула Марина.
Ее начало трясти, лицо исказилось сперва в горе, затем в ярости. Джэнсон шагнул следом за ней во двор. Там, обернувшись, Марина ударила его по лицу. Она принялась хлестать его по щекам, со всей силы, с размаха, словно пытаясь расправиться с вестью, разрушившей ее мир.
Удары были болезненными, но они не шли ни в какое сравнение со злостью и отчаянием, стоявшими за ними. В конце концов Джэнсон схватил Марину за запястья.
– Марина, – глухим от горя голосом произнес он. – Марина, пожалуйста, не надо.
Она посмотрела на него так, словно силой своего взгляда могла заставить его исчезнуть, а вместе с ним и опустошительное известие, принесенное им.
– Марина, у меня нет слов, чтобы передать, как мне больно. – В такие моменты говорят штампами, не теряющими от этого своей искренности. Джэнсон зажмурился, тщетно стараясь найти слова сочувствия. – Тео вел себя как герой до самого конца. – Произнося эти фразы, он понимал, что они деревянные, ибо горе, объединившее их с Мариной, нельзя было выразить никакими словами. – Другого такого, как он, нет на свете. У меня на глазах он проделывал такое…
– Mpa! Thee mou. – Резко высвободившись из его рук, Марина подбежала к балкону, выходящему на крошечный внутренний дворик. – Разве ты не понимаешь? Мне больше нет дела до всего этого. Мне нет никакого дела до всяких геройств спецназа, до ваших игр в индейцев и ковбоев. Мне на это наплевать!
– Так было не всегда.
– Да, – подтвердила Марина, – потому что когда-то я сама играла в эти игры…
– О господи, то, что ты проделала в Босфоре, – невозможно передать словами!
Та операция была проведена шесть лет назад, незадолго до того, как Марина уволилась из греческой разведки. Тогда была перехвачена крупная партия оружия, направлявшаяся для террористической группировки «17 Noemvri» («17 ноября»), и были схвачены те, кто ее сопровождал.
– Профессионалы разведки до сих пор восхищаются, вспоминая об этом.
– И только потом задаешься вопросом: а был ли в этом какой-то смысл?
– Ты спасла человеческие жизни!
– Спасла ли? Одну партию оружия перехватили. На ее место прибыла другая, переправленная другим путем. Полагаю, это только позволяет поддерживать высокие цены. Торговцы не остались внакладе.
– Тео смотрел на это иначе, – тихо произнес Джэнсон.
– Тео просто не дошел до такого взгляда на вещи. И теперь никогда не дойдет.
У нее задрожал голос.
– Ты винишь в случившемся меня.
– Я виню себя.
– Не надо, Марина.
– Я ведь его отпустила, не так ли? Если бы я настояла, он бы остался. Разве ты в этом сомневаешься? Но я не настояла. Потому что, если бы он остался дома сейчас, все равно последовал бы другой вызов, потом следующий и следующий. А не соглашаться, никогда не соглашаться – это тоже убило бы Тео. Он был мастером своего дела. Я это знаю, Пол. Он этим очень гордился. Ну как я могла отнять у него это?
– Нам всем приходится делать выбор.
– И как я могла показать ему, что он мог бы добиться успеха и в чем-то другом? Что он был очень хорошим человеком. Что из него получился бы замечательный отец.
– Он был настоящим другом.
– Для тебя – да, – сказала Марина. – А ты для него?
– Не знаю.
– Он тебя любил, Пол. Вот почему он пошел с тобой.
– Понимаю, – безжизненным голосом произнес Джэнсон. – Понимаю.
– Ты для него означал весь мир.
Джэнсон помолчал.
– Марина, я так сожалею…
– Это ты свел нас вместе. А теперь разлучил – разлучил так, как только и можно было нас разлучить.
Черные глаза Марины с мольбой посмотрели на него, и вдруг у нее внутри словно рухнула какая-то плотина. Ее всхлипывания были звериными, дикими и безудержными; несколько минут она сотрясалась в конвульсиях. Наконец Марина упала на черный лакированный стул в окружении простой домашней обстановки, купленной вместе с Тео: светлый палас, свежевыкрашенный деревянный пол, маленький уютный домик, где она собиралась жить со своим мужем – где они хотели дать начало новой жизни. У Джэнсона мелькнула горькая мысль, что далекий островок в Индийском океане, разрываемый гражданской войной, лишил и его самого, и Тео радости отцовства.
- Предыдущая
- 37/163
- Следующая
