Потерянная родина - Лацис Вилис Тенисович - Страница 11

• Предыдущая
• 11/73
• Следующая

Гопкинс придвинул ногою упавший кусок мыла к лицу Ако.

— Ешь! — знаками приказал он и, чтобы дать понять островитянину, что невыполнение приказа грозит ему неминуемой гибелью, велел маленькому Саму принести из корабельной кузницы кузнечный молот.

Еще несколько секунд продолжалась тяжелая борьба в душе Ако — инстинкт самосохранения боролся с чувством собственного достоинства. Эта дилемма была слишком проста, чтобы Ако, дитя природы, которому чужды утонченные понятия высокой морали, еще сомневался. Кусок мыла, конечно, отвратителен, еще отвратительнее принять унижение, но если такой ценой можно купить жизнь, то цена эта не слишком высока. Если Ако даст им убить себя, то никто не узнает, какую обиду ему нанесли, и никто никогда не отомстит за него. Если же он останется в живых, то может настать день, когда этот же самый белый человек станет есть то, чего не едят люди. Словно проблески зари далекого, жуткого и неизвестного мира, зарождались в сердце Ако представления о ненависти и мести.

Он подавил отвращение и съел мыло. Тогда белые люди успокоились. Престиж расы был спасен. Им казалось, что они окончательно сломили сопротивление островитянина, что он подчинился и признал законность их силы. Но в этом обычно ошибаются все тираны: внешняя покорность еще не означает признания тирании. Чтобы спасти свою жизнь, человек вынужден иногда лицемерить и лгать.

Только наивный глупец понимает эту мудрость борьбы как признание несправедливости.

Ако покорился, делал все, что его заставляли, но сохранил нетронутой свою гордую, жаждущую свободы душу.

— Он теперь укрощен, — говорили на корабле. — Теперь его можно и к делу приставить.

Они принесли Ако истлевшие лохмотья, которые по недоразумению еще назывались одеждой. Но и это тряпье — истасканные парусиновые штаны и дырявая тельняшка — не могли обезобразить великолепного сложения темнокожего Аполлона.

Уверившись в том, что Ако свыкся с новыми для него условиями жизни, его повелители проявили к нему первые знаки любезности — разрешили ему,и на ночь оставаться на палубе. Ако мог спать за камбузом, в защищенном от ветра месте, которое было хорошо видно с капитанского мостика.

Первая ночь, проведенная им на палубе, и звездное небо пробудили в Ако неизбывную тоску по дому. Завезенный далеко в чужие водные пустыни, он уже знал, что и за краем света по ночам сияют те же самые звезды, что видны на небе Ригонды. Стало быть, не так уж далеко он отъехал. Мир, как видно, не так уж велик. Сознание, что тут же поблизости, за линией, где море сливается с небрм, находится родина со всеми дорогими ему людьми, вольной жизнью, повергло юношу в безысходную тоску. В первую же ночь он пытался бежать, но вахтенный матрос застиг его в тот момент, когда Ако хотел спустить в море самую маленькую корабельную шлюпку. Штурман Гопкинс как следует проучил беглеца и в наказание снова заточил его в канатный ящик под полубаком.

На другой день Ако не получил еды. На следующую ночь его оставили на палубе, но велели спать на капитанском мостике, неподалеку от рулевого. Стоило ему пошевельнуться или попытаться встать, как грозный окрик матроса заставлял его замереть на месте.

Нельзя сказать, чтобы весь экипаж «Сигалла» относился к Ако враждебно и жестоко. Островитянин скоро почувствовал, что кок относится к нему довольно снисходительно. В Маленьком Саме он совершенно правильно угадал своего доброжелателя, особенно после того, как в одну из ночей Сам просидел рядом с ним на палубе «Сигалла» пару часов и все время что-то пытался объяснить Ако. Из отдельных уже усвоенных английских слов, жестов и гримас Маленького Сама Ако понял, что тот рассказывает ему о своем племени и о жизни этого племени. Он понял, что все, что можно было наблюдать на палубе «Сигалла», — всего лишь одна сторона жизни белых людей, что в их жизни есть еще много другого, хорошего, и что среди белых есть много добрых людей, которых Ако нечего бояться.

В лице Маленького Сама Ако нашел ту моральную опору, без которой жизнь на «Сигалле» была бы слишком страшной и беспросветной. И, может быть, только благодаря тому, что на палубе китобойного судна был этот маленький, ничем не примечательный представитель белой расы, в сознании Ако в самом начале его знакомства с белыми людьми не укоренилось превратное, уродливое представление о всей белой расе.

Ако притворился, будто отбросил всякую мысль о бегстве. Он работал, выучил несколько слов на языке белых людей, вел себя очень смирно, но всегда держался настороженно с людьми на корабле. Он не доверял им ни в чем, так как знал, что они коварны и враждебны ему. Как зверь, не знающий природы человека, сначала он смело приблизился к людям, как к дружественным существам. Но теперь они его уж ничем не заманят.

На двенадцатое утро после отплытия с Ригонды на пути «Сигалла» показались жировые полосы, которые оставили кочевавшие здесь кашалоты. Судя по обилию полос, где-то поблизости должна была находиться порядочная стая животных. Маленький Сам, самый остроглазый из всех, забрался в бочку на фок— мачте и часами смотрел на море. Около полудня он заметил несколько фонтанов милях в четырех к северу от корабля. «Сигалл» сейчас же переменил курс и стал плавной дугою заходить кашалотам наперерез. На палубе все было приготовлено для охоты. Самый лучший гарпунер, боцман Иварсен, стоял у гарпунной пушки на палубе. У некоторых матросов в руках были ружья, заряженные разрывными пулями. Остальные возились у лодок, приводили в порядок стеллажи и котлы для вытапливания жира. Праздное путешествие окончилось; все знали, что теперь начнутся тяжелые трудовые дни.

Ако первый раз в жизни увидел этих гигантских животных. Некоторые старые самцы держались в воде стоймя и предоставляли морским волнам покачивать свои мощные тела, напоминавшие глазу европейца огромные бутылки, а в сознании Ако вызвавшие несколько своеобразное сравнение: ему казалось, что по поверхности воды плывут громадные живые хижины, целый поселок.

— Тебе надо много работать, всем работать, день и ночь, — пояснил Иварсен. Ако уже начал кое-что понимать в речи белых людей. Он знал, как называется хлеб, вода, паруса, лодка, корабль, рука, нога, швабра и другие простые вещи. Легче всего ему давались те понятия, которые на родном языке Ако не имели своих обозначений, а на корабле и в обиходе белых людей встречались в великом множестве. Мозг этого одаренного сына природы можно было сравнить с просторной житницей со множеством закромов, не заполненных еще и до половины, поэтому он легко вбирал в себя потоки впечатлений и понятий. Если бы команда «Сигалла» проявила желание заняться воспитанием Ако, она, вероятно, вскоре имела бы основание гордиться результатами своих трудов. Но мы уже знаем, какого сорта людей представляла собой эта сборная орава охотников и каких методов они придерживались в своей цивилизаторской деятельности.

…Два месяца продолжался адский, нечеловеческий труд, когда приходилось забыть об отдыхе и нормальном сне. Если измученные матросы валились с ног, капитан Мобс поддерживал их энергию с помощью алкоголя. По уши забрызганные кровью, жиром и ворванью, они брали своими смердящими руками посудину с зельем, пропускали глоток огненной влаги и продолжали свой рабский труд. Особенно понукать их Мобсу и Гопкинсу не было надобности. Ведь у них аккордная работа — чем скорее наберут полный груз, тем скорее попадут на берег, а заработок будет одинаков, независимо от того, сколько времени они провели на промысле. Нет, понукать их вовсе не приходилось, но если бы Мобс не делал этого, он не был бы Мобсом. Поэтому целыми днями гремел его голос то на палубе, то в трюмах, он бранился и бесновался, как разгневанный пророк, для острастки бил нерасторопного по уху, а иногда даже угрожал револьвером.

Нелегко было набрать полный груз. Иногда приходилось кружить по нескольку дней, пока удавалось забить какого-нибудь самца, а потом — снова рыскать по морю в лоисках нового экземпляра.

• Предыдущая
• 11/73
• Следующая