Деревянное море - Кэрролл Джонатан - Страница 17

• Предыдущая
• 17/65
• Следующая

Но вдруг на одной из страниц внизу я увидел рисунок. Мозг отключился на пару минут во время урока, а рука сама, механически выводила эти линии – абсолютно точный карандашный набросок Олд-вертью. Мало того, он был запечатлен в той же позе, какую я видел на картине в доме Джорджа Дейлмвуда, так еще на земле у передних лап собаки лежало то самое перо.

Я перевернул страницу.

– Они просто очаровательны.

– Джордж, я рад, что тебе нравится. Но что, черт побери, это значит?

Как всегда, мой добрый друг словно не слышал меня, даже головы не поднял от блокнота Антонии, когда я заговорил. У него на носу красовались очки с прямоугольными стеклами а-ля Кларк Кент[45], оправа была такой толстой, что казалось, перед каждым глазом висит миниатюрный телеэкран.

– И она сказала, что ее убили они? – он пристально разглядывал старательно вырисованную цветными карандашами сценку: мы с Фрэнни-младшим стоим, уставившись на дом Скьяво в паутине строительных лесов. Она изобразила все в точности, как было той ночью – не забыла и кота Смита у наших ног.

В скоросшивателе Антонии Корандо было шесть листов подробных записей, посвященных становлению Византии. На еще двадцати были ее зарисовки важных событий последних дней моей жизни. После я много времени посвятил розыскам других ее рисунков на ту же тему, но тщетно. Искал повсюду, но, похоже, она ограничилась только этими.

До сих пор не могу понять, хороши были те рисунки или нет. Джордж – тот сразу сказал, это, мол, рук гения, которого можно смело ставить в один ряд с прочими великими художниками-самородками вроде Генри Дарджера или А. Г. Риццоли[46]. Не знаю. Я увидел не рисунки, а взрывы. Глядя на них, понимаешь: кто бы их ни нарисовал, с головой у него было немного не того, а может, и не немного.

Олд-вертью был чем-то вроде привратника в сумасшедшем королевстве Антонии. На первом из рисунков под записями о Византии пес сидел в знакомой позе со знакомым пером у передних лап. Я обескураженно пробормотал: «Что ты тут делаешь?» – и перевернул страницу.

Следующей была картинка, изображавшая его на парковке у супермаркета «Гранд юнион». Я не сразу, но все же вспомнил, что именно там его и подобрали в день нашей первой встречи. Рисунки Антонии отличало присутствие в каждом из них чего-нибудь понятного и легко узнаваемого: Вертью на парковке, Фрэнни-младший и я перед домом Скьяво. Но все остальное было плодом воображения Антонии Корандо.

Прекрасный пример – «Вертью на парковке». У картиночки этой было что-то вроде рамки – вырисованный по кромке орнамент. Ничего себе такой орнамент, прямо-таки Иероним Босх и Роберт Крамб[47] в одном флаконе: танцующие бритвенные лезвия, которые держались за руки с комочками попкорна в виде испражняющихся ящериц с человеческими головами. А внутри этой рамки находилась другая: улыбающиеся капустные кочаны истекают шмотами крови из-под воткнутых им в макушки тесаков и кинжалов. Сверху на них мочатся в полете ангелы-гермафродиты. Каждый из рисунков пересекали надписи, выполненные огромными черными буквами: «смегма», «абсцесс», «Привет, мам!», а также бессмысленные фразы типа «Иисус Суп» или «manus maleficiens». Последнее, сказал мне Джордж, означает: «рука, не знающая добра». Он сдвинул очки вниз, и те неустойчиво повисли на его правом ухе.

– Когда это все началось, Фрэнни?

– В тот день, когда я похоронил Олд-вертью.

Он кивнул и принялся листать страницы, пока не нашел рисунок Антонии, на котором я опускал собаку в землю.

– А это ты заметил?

Он ткнул пальцем в какую-то маленькую деталь на картинке. Мне пришлось наклониться, чтобы ее разглядеть.

– Не пойму, что это.

– Черная лопата. Один из трех предметов, повторяющихся на каждом ее рисунке. Эта лопата, потом ящерицы…

– И я.

– Вот именно – и ты.

– Ну и что, по-твоему, я должен с этим делать, Джордж? Лопаты, ящерицы и я. Погоди-ка, а ведь я и отцу могилу рыл этой же лопатой! Может, это имеет отношение ко всему, что сейчас вокруг меня творится?

– Давай предположим, что имеет. А как насчет ящериц?

– Что насчет ящериц?

– Тебе они нравятся? Они для тебя важны?

– Ты, часом, не того? – я выразительно покрутил пальцем у виска. – Джордж, забудь ты про этих ящериц, а? У меня и без них голова кругом идет.

– Как скажешь. Но тогда лучшее, что мы можем сделать, – это удостовериться, по-прежнему ли пес зарыт на моем заднем дворе.

– Я тоже об этом подумал. Ты туда еще не заглядывал?

– Заглядывал. Там все по-прежнему.

– Но это ж ничего не значит! Не удивлюсь, если он успел воскреснуть и теперь сидит себе на моем парадном крыльце.

Джордж положил скоросшиватель Антонии, а на него – свои очки. Помедлил, вздохнул, провел ладонью по редеющим волосам.

– Нервничаю я что-то, Фрэнни. Опасаюсь туда идти.

– Опаска – дело естественное.

Он опустил глаза.

– А ты когда-нибудь боишься?

Я открыл было рот, но остановился. Джордж слишком хорошо меня знал. Лгать было бесполезно.

– Бывает иногда.

Он кивнул, как будто всегда это знал.

– Ты никогда не боялся. Сколько тебя помню – ни разу не видел тебя испуганным.

Я вытащил из кармана свой перочинный нож.

– Смотри, Джордж, страх, он вроде этого ножика. Он служит одной цели: резать на части. Но если его сложить и сунуть в карман, вреда от него никакого.

– Ну, и как ты это делаешь?

– Ты сам создаешь свой страх. Он ведь не в воздухе, как какая-нибудь заразная болезнь. Чаще всего его рождает любовь. Когда любишь что-то так сильно, что потерять это было бы тебе невыносимо, то страх всегда где-то рядом. Я никогда ничего так не любил, чтобы волноваться из-за его возможной потери. Вот тебе и вся недолга. Магда говорит, это самая моя прискорбная черта. Может, она и права.

– Неужели ты так мало любишь свою жену, что не боишься ее потерять?

Я отрицательно помотал головой.

– Фрэнни, ты это серьезно?

Я отвёл глаза.

– Да. Идем?

Шествие возглавил Чак. Этот молоденький глупый пес считает, что мир крутится вокруг него. Стоило нам выйти наружу, как он исчез. Это произошло так быстро и неожиданно, что у нас с Джорджем буквально ноги к земле приросли. Он только что вышагивал в трех футах впереди нас, самоуверенно размахивая хвостом, как это свойственно таксам. И вот в одно мгновение пропал: хлоп – и нету!

Джордж сделал шаг вперед и неуверенно позвал:

– Чак?

Дворик был небольшой, аккуратный. Псу в нем просто некуда было спрятаться. Но Джордж поспешил в дальний угол, склоняясь чуть не до земли, искал хоть какие-нибудь следы собаки.

У меня зазвонил мобильник. Я инстинктивно почувствовал – что-то еще приключилось.

– Шеф? – низкий голос Билла Пегга звучал взвинченно.

– Слушаю.

– Дом Скьяво горит. Просто полыхает. Явный поджог. Горит, будто его бензином облили.

– Еду.

Джордж бестолково крутился по дворику, разыскивая Чака. Я выключил мобильник и сказал Джорджу:

– Забудь ты об этом. Тот, кто его умыкнул, просто играет нами. Сейчас ты его ни в жизнь не найдешь.

Он бросил на меня свирепый взгляд.

– Не смей так говорить!

– Его нет. Идем лучше со мной. Кто-то поджег дом Скьяво. Все складывается одно к одному, Джордж! Может, Чак окажется там!

Зажмурившись, он помотал головой.

– Нет, я лучше тут останусь. Он может быть где-то здесь.

Я подошел и взял его за руку.

– Как только мы собрались откопать Олд-вертью, я получаю сообщение, что дом Скьяво горит. По-твоему, это совпадение? Тебе не кажется, что нами кто-то управляет? Нам не следует сейчас это делать.

• Предыдущая
• 17/65
• Следующая