Два шага до любви - Алюшина Татьяна Александровна - Страница 24
- Предыдущая
- 24/52
- Следующая
Роман Олегович никак не прокомментировал это вторжение на свою территорию и продолжил свои занятия как ни в чем не бывало. Нам с мамой он тоже ничего не сказал, хотя мы и ожидали с неким замиранием его реакции на действия ребенка.
На следующий день, в выходной, Максимка повторил все в точности, как в прошлый раз, и около часа двое мужчин читали свои печатные издания, сидя рядом.
К сожалению, мы с мужем часто возвращались домой очень поздно и подобное совместное мероприятие возможно было только по выходным, когда мы оставались дома. Но каждый раз, когда Роман Олегович находился днем в кабинете, Максимка тащил свой стульчик и усаживался рядом. Это было так умильно!
Однажды ребенок не присоединился к профессору, Русаков нашел меня в моей комнате и с недоумением спросил:
— А где Максим, у нас час чтения?
Я еле удержалась, чтобы не расхохотаться в голос. Это звучало так, словно английский лорд спрашивает у распорядителя закрытого мужского клуба, а где это граф такой-то, у нас подошел час просмотра газет, курения сигар и обсуждения политической ситуации в мире.
— Они с бабушкой поехали в зоопарк, — разочаровала я его.
И что бы вы думали он ответил?
— Это можно было сделать и после нашего чтения! — по-моему, он даже обиделся.
Точно так же Макс предложил сам себя Роману Олеговичу в соучастники по всем серьезным мужским занятиям. Лет в пять он взял в руку его теннисную ракетку и заявил профессору, когда тот собирался в спортклуб на теннис, который посещал два раза в неделю:
— И я!
И Русаков в тот же день выяснил у тренеров, с какого возраста можно начинать заниматься, и купил все необходимое обмундирование и инвентарь для ребенка, и уже в следующий раз они уехали на тренировку вдвоем, правда, в сопровождении заботливой бабушки.
Так же получилось и с плаванием, на которое ездил Роман Олегович. Собираясь, он заметил Максима, внимательно следившего за его сборами, и спросил:
— И ты?..
— Да, Максим с тобой! — кивнул ребенок.
Теперь их трио — Роман Олегович, Максим и бабушка — ездило еще и в бассейн.
А когда у Максимки начался период «почемучки», Роман Олегович с особым удовольствием, как преподаватель с большим стажем, любивший вещать на аудиторию, отвечал на все его «почему», правда, иногда слишком расширенно, и Макс терял интерес к теме, но по большей части весьма доступно для ребенка такого возраста. У них сложилось нечто вроде мужской дружбы, и меня это и радовало, и поражало всегда.
А что касается меня, то я была Галатеей Русакова, неким извлеченным из кимберлитовой трубки алмазом, весьма невзрачным, мутным от налипшей породы, который он с усердием принялся отчищать и огранивать, вытачивая из камня великолепный бриллиант. Он находил в этом особое творческое удовлетворение, некую самореализацию.
Для начала, сразу после свадьбы, я стала учиться еще усерднее, чем прежде, заучивая и штудируя в два раза больше материала специальной литературы, чем требовалось по программе. Русаков настоял, чтобы я в кратчайшие сроки выучила в совершенстве английский язык, и сам меня постоянно проверял и контролировал.
Языки мне давались сложнее всего, вот не было чего-то в мозгу такого, что помогало бы легко и просто стать полиглотом. Приходилось буквально упахиваться над этими занятиями, но я упорно занималась и зубрила, зубрила.
В летние каникулы, между моим четвертым и пятым курсами, он вывез меня в Англию в первый раз. У Романа Олеговича проходила там международная научная конференция, меня же он положил в известную клинику пластической хирургии, где мне раз и навсегда удалили шрамы на лице, изведя даже память о них. А потом он показывал мне Лондон, мы много гуляли, и я искренне полюбила этот город.
На пятом курсе я начала работать в его «Адвокатской конторе «Русаков», и вкалывать мне там пришлось — ого-го! И причем работать рядом с Игорем, который являлся первым заместителем отца и вторым главным лицом фирмы, преодолевая его так и не прошедшую неприязнь и недоверие ко мне. И все это было так трудно, что порой мне казалось, что проще умереть. А выть и плакать я не могла себе позволить, так же как и жаловаться кому-нибудь.
Некому было жаловаться на судьбу!
Роман Олегович научил меня разбираться в элитной жизни. Там же, пока мы находились в Лондоне, он отправил меня в школу известного визажиста в качестве частной ученицы, где для меня подобрали и разработали мой собственный стиль во всем — в прическе, в манере держаться, в выборе одежды, парфюмерии и макияже, — что делало меня изысканной и утонченной женщиной.
Русаков развивал мой вкус, научив разбираться в одежде, фирмах с именем, мехах, ювелирных украшениях, марках вин, машинах, научил на глаз отличать подделку от оригинала. Научил разбираться в людях и в следующий наш приезд в Англию даже отправил учиться на курсы, где обучали по мимике и жестам человека распознавать его мысли и чувства: когда он лжет, когда говорит правду, когда боится, когда радуется. Смотрели известный сериал «Обмани меня»? — вот нечто подобное, но без художественной фантастики. Он делал из меня изысканную, утонченную даму света и одновременно крутого, хищного, беспощадного и холодного профессионала.
Он гранил, отделывал свой бриллиант. С особым тщанием и большими надеждами на него.
Надеюсь, я оправдала все его надежды.
Сразу после моей защиты диплома и окончания института Русаков подписал контракт с известным во всем мире лондонским университетом на проведение двухгодичного курса лекций, и мы уехали всей семьей, вместе с мамой, Максом и домработницей, жить в Лондон.
Не подлежало обсуждению, что я буду учиться в этом университете и осваивать юриспруденцию европейских стран. Он просто сказал: «Ты будешь учиться». Что я и сделала, получив по окончании диплом с отличием, дававший мне право заниматься юридической практикой в странах Европы и определивший меня как специалиста по юридическому законодательству европейских стран.
А также пришлось за эти два года выучить французский и немецкий языки. Я чуть не померла там от этой учебы, думала, эти языки меня доконают! Но рядом были сын и мама, и это сильно скрашивало мою бесконечную и беспросветную зубрежку.
Роман Олегович все эти два года общался со мной только на английском.
Представляете? Даже в постели!!! Правда, там он практически никогда не разговаривал, ограничиваясь короткими просьбами в виде мягкого приказа. Кстати, мой четырехлетний сын уже через три месяца после нашего приезда в Англию начал хорошо понимать этот язык, а вскоре стал свободно говорить по-английски.
Все-таки языкам надо учить в детстве — никаких проблем: понимать и говорить дети учатся сразу, а письмо и чтение потом как-нибудь освоят.
Но по возвращении в Россию мои мытарства не закончились. Роман Олегович потребовал, чтобы я срочно села писать кандидатскую диссертацию. Я написала и через год с блеском защитилась.
И работала, работала, работала.
Раньше в «Адвокатской конторе «Русаков» отдельного направления международного права не было как такового, Роман Олегович сам, лично, вел все дела, имевшие отношение к международному законодательству, но после моей защиты, посадив нас с Игорем за стол переговоров, предложил выделить это производство в один отдел и поставить меня руководить им.
— Я, как и раньше, буду вести самые сложные дела, как этого направления, так и наши, внутри страны, так сказать, — начал он излагать свое решение. — Но у меня еще и кафедра, лекции, и ученики, а руководство отделом требует не только работы с клиентом, но и множество организационной рутины. А реалии обстановки в стране таковы, что клиенты станут еще больше приобретать недвижимость за рубежом и открывать там свой бизнес, и наши услуги будут неизменно востребованы от самых незначительных сделок до миллионных. Поэтому считаю, что Мирослава должна возглавить новый отдел и подобрать себе штат.
И Мирослава исполнила все поставленные перед ней задачи. Да, он называл меня только Мирослава, никогда не сокращая мое имя, и требовал того же от окружающих, ото всех, кроме мамы, смирившись с ее привычкой звать меня Слава.
- Предыдущая
- 24/52
- Следующая
