Два шага до любви - Алюшина Татьяна Александровна - Страница 19
- Предыдущая
- 19/52
- Следующая
Само собой, не обошлось без легких простуд, но мы их как-то ровно перенесли: без ужасов всяческих и без запредельных температур с вызовом «Скорой помощи».
Мне казалось, что мы справляемся, и так у нас дружно и здорово все получается, что вот еще немного потерпеть, пару лет, а там я закончу институт, найду себе хорошую работу, мы снимем отдельную квартиру, и еще много о чем мечталось, немало что планировалось и ожидалось мной от жизни….
Но если в дурной деревне постоянно кричат: «Волки! волки!», пугаясь каждого шелудивого пса, то рано или поздно накличут эту беду: волки явятся и перережут всю скотину! Так случилось и с нами. Мама так часто повторяла про «черный» день: на мое предложение купить ей классный пуховик, который я присмотрела в магазине, отвечала:
— Незачем тратиться, придержим деньги на «черный» день.
Когда я просила ее взять отпуск и съездить к морю отдохнуть, тоже категорически отказывалась, выдвигая прежний аргумент; в общем, по поводу любой моей «рацухи» по улучшению нашей жизни вспоминала про этот самый треклятый день.
И он не преминул прийти — не заставив себя долго ждать!
Мама потеряла сознание на работе. Ее коллега, тетя Ксения, с которой они вместе убирали офис, позвонила мне домой и сообщила, что маму увезла «Скорая».
Она надорвалась, став челночницей, таская неподъемные тюки с вещами, и жесткий, тяжелый режим нашей жизни в Москве усугубил ее состояние, обострив все заболевания. Врачи обнаружили у нее целый букет болезней: острый панкреатит, грыжу и гинекологические проблемы, и нелады с сердцем…
Мы перевозили маму из больницы в больницу, переводили из одного отделения в другое; она совершенно ослабла так, что почти не могла двигаться, не улучшало мамино состояние и то, что она постоянно порывалась встать, помочь мне и изводила себя чувством вины; и не наступало никакого улучшения — одно лечили, другое всплывало. И эти больницы, войдя в нашу жизнь, задержались в ней на долгие месяцы.
Стремительно, как в омут, ухнули, ушли на мамино лечение все наши «заначенные» и оберегаемые от трат деньги. Платить требовалось за все! За койко-место в больнице, за медикаменты, за перевозку из одного стационара в другой, а также врачам, медсестрам, санитаркам, приглашенным консультантам, и кормить больную надо было тоже самим!
Чтобы не потерять мамину работу, я заняла ее место и ходила по утрам убирать офис вместе с тетей Ксенией. Вставать теперь приходилось на час раньше, в четыре, чтобы приготовить еду на весь день для нас с Максом и отдельно для мамы в больницу, а также успеть постирать, пока соседи спят и ванна свободна, погладить, переделать домашние дела, сложить с собой провизию и все необходимое в большие сумки.
Я купила «кенгурушку», в которую усаживала сына, устраивая у себя на груди, — мне не с кем было оставить Максимку, а место в яслях получить было так же реально, как слетать на Луну, вот и приходилось таскать его везде с собой.
Мы с тетей Ксенией придумали для него что-то вроде большого манежа: в ксероксной комнате, пустой, если не считать самих аппаратов, до основных кнопок которых он не мог пока дотянуться. Убирали ее в первую очередь, перегораживали распахнутую дверь картоном, даже музыку ему включали — там почему-то осталась радиоточка — и принимались за работу.
Там же, на работе, я кормила сына, завтракала сама, сажала его в постромки и бежала в институт. В первый раз, когда я явилась на занятия с Максимкой, меня тут же вызвали в деканат, растолковать, что это запрещено, но я объяснила свою ситуацию и пообещала клятвенно, что он не будет никому мешать. Поскольку я являлась одной из лучших учениц, деканат пошел мне навстречу и позволил приходить на занятия с ребенком.
Он действительно не мешал. В лекционных аудиториях я садилась на самый последний ряд, за которым имелась небольшая площадка, на ней и стелила теплое одеяльце, перегораживала проход к ступенькам рюкзаком и портфелями мальчишек, наваливала сыну кучу игрушек, и он преспокойненько занимался своими играми и там же засыпал, не мешая, давая маме возможность учиться. И в классных аудиториях повторяла этот трюк.
Мальчишки наши с энтузиазмом помогали мне его таскать из аудитории в аудиторию, парень у меня был тяжеленький, и к концу дня у меня просто руки отваливались и спину ломило невыносимо, и могли повозиться с ним, пока мне надо было сгонять в туалет.
После института я неслась в больницу к маме, кормила ее, меняла белье, успокаивала, как могла. Оттуда бегом домой — кормить Макса, делать домашние задания и уроки, укладывать его спать и, оставляя дверь в комнату открытой, чтобы за ним присматривали соседи, которые сами это и предложили в виде помощи, бежать в магазин мыть полы. В выходные мы с Максом гуляли на детской площадке и в парке, а остальное время проводили у мамы в больнице.
Мы совершенно обеднели.
Присылаемых за нашу квартиру денег хватало только на то, чтобы оплатить эту комнату, а на жизнь оставались только те копейки, которые я зарабатывала. Я научилась экономить на всем, в первую очередь на себе. Научилась готовить «кашу из топора», стирать только хозяйственным мылом и использовать самый дешевый отбеливатель, штопать носки и поднимать петли на колготках, перешивать вещи для себя и сына, я перестала покупать памперсы, заменив их простыми пеленками из ветоши, по ночам делала за деньги курсовые работы для нерадивых студентов. А в выходные ездила на оптовые овощные базы, разумеется, с Максом на пузе, где из куч гниющих, списанных овощей я и такие же малоимущие выбирали целое и пригодное в пищу. Я таскала на себе сына впереди, сзади тяжелый рюкзак с его одеяльцем, одежками, игрушками, контейнерами с едой, в руке портфель с учебными причиндалами.
За полгода такой жизни я постарела на десять лет, спина от непрерывного ношения тяжестей болела постоянно, я похудела, ужасно осунулась и жила только ожиданием скорого лета, когда, сдав сессию, наконец смогу хоть немного отдохнуть и прийти в себя.
Но этой каторге не видно было конца, и я все отчетливей понимала, что не вытащу маму! Не справлюсь! Для этого нужны большие деньги, чтобы была возможность покупать дорогущие новые лекарства (которые к тому же требовалось доставать!) и лечиться у хороших врачей, что тоже немаловажно.
И я не знала, не знала, что делать!!! Мне ребенка не на что было кормить, порой на яблоко ему денег не хватало! От морального и физического истощения, когда я падала от усталости на кровать, чтобы поспать три-четыре часа, я каждый раз боялась, что не проснусь вообще. Больше всего я боялась за сына! Если я не справлюсь, если я сдохну тут вообще, что будет с ним?!
Я передумала и перебрала все, какие могла, варианты: взять, наконец, академку, забрать маму из больницы и вернуться домой. Найду там работу, да и тетя Валя с Вадимом помогут и остальные родственники. Но отвергала эту возможность — весна девяносто восьмого года, если где и есть хорошие врачи, то это в Москве, и как я маму в наш город перевезу вообще, если она еле передвигается?! Да и оттого, что мы вернемся домой, денег у нас не прибавится, а богатых родственников мы отродясь не имели.
Бросить институт и найти хорошую работу на целый день? А куда деть Макса? Да и где же найти такую распрекрасную работу, чтобы заработать необходимые деньги? Я пыталась и искала, но с маленьким ребенком на руках, учебой и больной мамой меня никуда не брали. А кому такое добро надо? Вот именно!
Однажды в пятницу, после последней пары, когда я уже мысленно представляла, как отработаю сегодня вечером, а завтра спать, спать, преподаватель, который вел у нас «Международное право», самый любимый мой предмет, обратился ко мне, когда все уже выходили из аудитории:
— Огнева, зайдите ко мне в кабинет, прямо сейчас.
У меня вспыхнула робкая надежда, а вдруг мне какую-нибудь материальную помощь предложат? Один раз деканат выделил мне небольшую сумму, и ребята моей группы скидывались пару раз, за что им великое спасибо.
- Предыдущая
- 19/52
- Следующая
