Жажда мести - Андерссон Дин - Страница 19

• Предыдущая
• 19/79
• Следующая

Наконец он начал взбираться выше.

Хальд разразилась проклятиями и с трудом заковыляла вдоль по коридору. По мере того как ётун приближался, воздух становился все холоднее, скоро мороз стал просто нестерпимым. Ее сердце готово было выпрыгнуть из груди, по лицу стекал пот.

Инеистый великан наконец осилил лестницу, Хальд же за это время сумела сделать всего-то три шага. Она попыталась сосредоточиться, извлечь из ослабевшего сознания заклятье, метнув наконец в сторону надвигавшегося чудовища какие-то обрывки колдовского огня. Тот даже не почувствовал, приблизился к ней, схватил за запястья.

— Тёкк не хочет, чтобы ты была одета, — размеренно заявил ётун. Одной рукой он поднял ее, а другой стянул красное покрывало.

Хальд забилась, попыталась вырваться из тисков великана, замолотила голыми ногами в воздухе. Ледяной холод довел ее до озноба, особенно нестерпимо было руке, в которую вцепился ётун. Длинные черные волосы чудища, словно иглы, впились в кожу.

Великан повернулся и отправился в обратный путь.

Молодая колдунья изо всех сил пыталась сохранить ясность мыслей. Надежды не было, с этим монстром ей не справиться. Оставалось использовать ее последний запас скрытых тайных чар, чтобы хотя бы таким образом вырваться из рук великана.

Она перестала сопротивляться. Вафтруднир удивленно глянул на золотоволосую пленницу. Та обвисла в его руках, видимо, лишилась сознания. Ётун испытал раздражение — опять девчонка выкинула какую-то штучку. Она и та другая уже сумели ошеломить его, причинить боль. Но так быть не должно. Порядок есть порядок. Предписано ей висеть в цепях, вот он и вернет пленницу на предназначенное ей место, потом отправится искать другую. Та одетой должна сидеть в комнате наверху. Никуда она не денется, ведь никто, кроме ётунов, не способен превращаться в снежную бурю. Он поймает ее и накажет, поморозит ей сердце, чтобы больше не бунтовала и не позволяла себе играть с ним в скверную игру. Вдруг на какое-то мгновение он почувствовал, что его объяло пламя, жаркое, убийственное.

Вся порода ётунов ненавидела то немногое живое и теплое, что составляло часть их натуры. Вот и сейчас он вновь испытал гнев, вспомнив о налетевшем на него призрачном огне.

«Должно быть, легко оторвать ей голову. Ишь, распустила волосы, — подумалось великану. — Нет, — Вафтруднир отказался от этой мысли, — нельзя. Я дал слово хозяйке Тёкк и обязан выполнить, ее волю. Я всегда был верен, никто не может упрекнуть меня в том, что я нечестен. Одна радость — сознавать, что наступит день, когда моя служба закончится, и я освобожусь. Тогда я вернусь сюда и оторву голову Тёкк, это будет моя награда».

Перспектива рассчитаться за все обиды вернула ему хорошее настроение. Ётун все ниже и ниже спускался по лестнице в подземелья замка Тёкк. Ступал все так же размеренно и тяжело, давя на ступенях всякую гадость, разрывая паутину. Наконец добрался до застенка, где должна была томиться служительница Фрейи. Здесь он осмотрел замок, удивленно поцокал, затем вновь заковал запястья и лодыжки Хальд в кандалы. Закончив работу, огляделся. В его глазах вновь вспыхнул багровый свет, кровавого цвета лучи пронзили темноту. Он принялся изучать, каким же образом человеческое существо сумело освободиться от оков. Перевел взгляд на пол и обнаружил горку пепла, а чуть подальше еще.

«Пепел», — отметил про себя он.

Великан понюхал воздух, отодвинулся подальше.

«Человеческий пепел. А там что?» — рассуждал ётун.

Он приблизился к следующей кучке, изучил ее. Запах был привычный, ётунский. Более того, это был запах его друга Трюма, совсем молоденького великана, чьи кости еще и плотью-то не успели как следует обрасти.

— Нет! Не может быть!.. — взревел Вафтруднир.

Он обернулся, разгневанно посмотрел на пленницу, на его руках вдруг выросли длинные когти. Смерть от огня наиболее мучительна для любого ётуна. Это было хуже, чем просто поразить плоть древнего существа, населявшего мир до того, как проснулось Время. Если жгут огнем, уничтожается душа, уродуется дух. К тому же стоило только вспомнить о страшных мучениях, которые будет испытывать жертва в ином мире, вспомнить о бесконечной агонии и невозможности возродиться в новом облике, как в душе Вафтруднира зажегся неодолимый гнев. Гибель Трюма требовала самого сурового возмездия.

Вафтруднир придвинулся к золотоволосой девушке. Он хотел, чтобы она тоже почувствовала, что значит, когда плоть сдирают с костей. Ётун протянул руку, коснулся ее левого бедра…

«Нет, — резко остановил он себя. — Я не имею права причинить ей вред. Мне нельзя нарушить клятву, данную Тёкк».

Жуткие проклятия потрясли стены темницы. Его громоподобный голос привел в чувство Хальд.

— Не знаю, каким образом, — взревел он, — но ты сгубила Трюма. Наступит день, и ты заплатишь за это. Я отомщу за своего друга. Клянусь честью ётуна.

Он повернулся и, направился к выходу из темницы. На ходу приказал себе:

«Теперь самое время отыскать ту, вторую. Успокойся, месть подождет».

Уже отворив дверь, он повернулся и вновь взглянул на пепел Трюма.

«Я вернусь сюда, когда отыщу вторую беглянку, и достойно похороню твои останки, Трюм», — поклялся он, обращаясь к другу. Затем, вновь разразившись проклятиями, вышел в коридор, затворил дверь темницы, защелкнул замок.

С того места, где Песнь Крови привязали к дереву, с трудом различались огни лагеря Ковны, разбитого на задворках сожженной деревни. В разрушенной Долине Эрика догорали пожары, время от времени по всей крепости и за ее пределами пламя набирало силу, тогда хлопья пепла долетали до вершины, осыпаясь ей на голову. Изредка оттуда доносились слабые вскрики, мольбы о помощи, видимо, захватчики замучили еще не всех пленников. Стражники, оставленные охранять вершину холма, переместились по склонам, чтобы лучше видеть, и уже оттуда наблюдали за догорающей деревней.

Конечности воительницы совсем онемели, мускулы нестерпимо ныли, время от времени по ним пробегала непроизвольная дрожь. Ночной воздух становился все холоднее и холоднее, казалось, он насквозь пропах гарью.

Песни Крови, раз за разом теряющей сознание, уже начали мерещиться лица родных и знакомых, счастливые годы, проведенные с Эриком. Затем всплыли почти уже не пугающие картинки прежней казни, как в прошлый раз ее привязали к дереву и оставили подыхать здесь, на вершине лобастого холма. Так вперемежку тянулись воспоминания, то привидится лицо сынишки, то нагрянет злобный оскал Нидхегга, а то всплывут образы царства Мертвых, где она провела долгие годы. Так же бессмысленно, чересполосицей сновали чувства: радость победы над Нидхеггом сменяла напрочь пронзившая сердце мысль, что на этот раз ей не выпутаться. Еще немного, и она совсем ослабнет. Тут и навестило ее воспоминание о нерожденной тогда, в первый раз, дочери… Ее дочери…

— Гутрун, — прошептала Песнь Крови.

Потрескавшиеся, разбитые в кровь губы едва шевельнулись. Она сделала усилие и повторила громче, членораздельнее:

— Гутрун…

— Скоро поднимется луна, — сквозь зубы, не повышая голоса, предупредила Ялна. — Станет светло. Или сейчас, или никогда. Ступай, обрежь путы и освободи ее или…

— Ялна, ход луны в это время года мне известен лучше, чем кому-либо еще на свете. Мы уже столько раз обсуждали наш план. Ты опять начинаешь терять голову? Либо доверяешь мне, либо иди сама, и скоро сама повиснешь радом с Песнью Крови. А то еще хуже, тебя отведут в лагерь к Ковне. Я не сбегу, но и попусту рисковать головой не желаю. Если удача будет на нашей стороне, мы освободим воительницу. Следует подождать, пока в лагере все затихнет. Солдаты перепьются и, конечно, не позабудут о часовых, притащат им фляжечку, другую.

Ялна помолчала, потом яростно зашептала:

— Откуда я могу знать, может, ты решил проваляться в кустах до рассвета, а потом сказать, что уже поздно.

• Предыдущая
• 19/79
• Следующая