Типы религиозной мысли в России - Бердяев Николай Александрович - Страница 1

Предисловие к кн.: Типы религиозной мысли в России. [Собрание сочинений. Т. III] Париж: YMCA-Press, 1989. 714 с.) Страницы этого издания указаны в прямых скобках и выделены линейками. Номер страницы предшествует тексту на ней. 

Мои этюды о русской религиозной мысли, объединенные в книгу "Типы религиозной мысли в России", писались в разное время на протяжении ряда лет, и на них отпечатлелась духовная борьба, которая велась внутри наших религиозно-философских течений. Я думаю, что в основном книга эта представляет опыт объективных характеристик. Но я оставил в ней нетронутой актуальную напряженность и направленность на борьбу за свое понимание духовных благ и ценностей. Поэтому я решительно критикую тип мысли Флоренского и Булгакова, которых я ценю, но в религиозной философии которых не вижу единственности и наиболее истинного обоснования вечного в православии. Быть может, сейчас я написал бы о них в более спокойных тонах, но сущность моей характеристики осталась бы та же. Святыня православия оставалась для меня всегда незыблемой и нетронутой, и я никогда не порывал с ней духовной связи. Но православие никогда не было для меня неразрывно связано с той или иной философско-богословской системой и с той или иной формой внешнего церковного быта. Духовное ядро православия нужно отличать от внешних его оболочек, в которых есть много временного и преходящего. В наши дни гонений против христианства в России более чем когда-либо нужно утверждать святыню православной Церкви. Но это утверждение должно быть свободно-духовно, и на нем не должна лежать печать реакции испуга. У нас всегда была великая свобода религиозно-философской мысли. У нас нет никакой господствующей богословской доктрины, признанной

[7]

Церковью единственно истинной. И религиозная мысль наша была, по преимуществу, светской мыслью. Не иерархи Церкви, не официальные богословы, а светские философы и писатели — наши наиболее замечательные религиозные мыслители. Чем более я всматриваюсь и вдумываюсь в европейскую духовную жизнь и европейское религиозно-философское сознание, тем более убеждаюсь в огромных потенциальных духовных силах, скрытых в России, Трагедия, переживаемая ныне Россией, не должна закрывать от нас русской идеи, которую мы призваны поведать миру. Эта всечеловеческая идея связана с направленностью духа на конечное преображение мира. В идее этой нет никакой национальной исключительности. Жажда подлинного онтологизма, подлинно сущей жизни свойственна всей русской мысли. Мы не довольствуемся, на вершинах нашего сознания, культурой, мы понимаем, что культура не есть еще сама сущая жизнь, и хотим самой сущей жизни. Мы хотим, чтобы было что-то, а не о чем-то. Не случайно русское православие и русская религиозность, столь отличные от византийско-греческого православия, имеют неповторимую по своему своеобразию апокалиптическую напряженность и направленность, которые прорываются сквозь оболочку религиозной казенщины.

Статьи расположены в хронологическом порядке.

[1944]

[8]

Собранные в этой книге этюды написаны на протяжении 30 лет. Но они представляют единое целое, они объединены темой о России и о русских духовных течениях. Основное я бы и сейчас написал так же, как 30 или 20 лет тому назад. Кое-что я бы выразил в иной терминологии, например, я бы не употреблял часто такие термины, как "онтологичный" и "имманентный". Сейчас я бы дал более высокую положительную оценку Льву Толстому и больше остановился бы на значении проблематики Розанова. Мои этюды носят на себе печать борьбы, которая тогда происходила.

В начале XX века в России был настоящий духовный ренессанс, огромный творческий подъем, сказавшийся в философской и религиозной мысли, в литературе и искусстве. Много даров было дано тому времени. Это была эпоха напряженных духовных исканий, эпоха создания русской религиозной философии, символизма в поэзии, оккультных увлечений и мистических настроений. Я сам принадлежу к этой эпохе и к этим течениям, был близок с самыми творческими людьми того необыкновенного времени. Но я боролся с ослаблением мужественного духа в русской эстетике и русской дионисической мистике. Я боролся за личность и за духовную свободу. Это отразилось на статьях, объединенных в этой книге. Сейчас совсем другая эпоха. Сейчас мужественный дух победил в русском народе. Но сейчас опасность не расслабления, а

[9]

вытеснения этой утонченной духовной культуры, которая была у нас в начале века.

Тема этой книги в значительной степени тема русского мессианизма. Все течения русской религиозно-философской мысли, все наши духовные искания проникнуты мессианской идеей. Все были пронизаны надеждой на наступление новой эпохи Духа. В России не было модернизма в западно-европейском смысле слова, но был параклетизм, была профетическая устремленность.

Кламар — Париж 1944г.

[10]

I

Мотивы русской христианской мысли XIX века не были еще достаточно оценены. В ней была неразрешенная проблематика, которая передастся векам последующим. XIX век был у нас веком раздвоенным и расколотым, нецельным и беспочвенным, веком нараставшей революции. Но то был великий век, век расцвета русской духовной культуры, век великой русской литературы, не только равной величайшим литературам мира, но в некоторых точках и превышающей их. Только XIX век был у нас веком мысли и слова. До него народ русский был народом почти бессмысленным и бессловесным. Мысль наша была лишь в невыраженной потенции, слово было лишь внутренним. До Петра древняя Русь знала высокую пластическую культуру, зодчество и иконопись, культуру быта и исключительно народную литературу. Были у нас великие святые и культ святости. Но мысли религиозной, богословской и философской у нас не было, Русь не пробудилась еще для мысли. Православный мир долгие столетия жил во сне мысли. Православие пережило лишь век патристики, но не имело своего века схоластики, не пережило того возрождения мысли, которое на Западе произошло еще в глубине средневековья. Православная мысль в допетровской Руси связана была исключительно с религиозной миссией русского государства, с обоснованием идеи русского православного царства. Таков инок Филофей с его идеей Москвы как третьего Рима, Иосиф Саник, Иоанн Грозный. Издревле уже, еще в русском средневековье, пробуждаются историософические мотивы мысли, которые будут столь характерны для нашего XIX века. Эти историософические мотивы прозвучат в нашем церковном расколе и составят главное его идейное содержание. Раскол произошел не только от невежества и от темного обрядоверья, но и от борьбы за заложенную в глубине народного сознания мессианскую идею православного царства, призванного хранить в мире истинную веру. Но русская мысль по-настоящему родилась от потрясения, вызванного величайшим событием русской истории - реформой Петра. Революция, произведенная Петром, углубила церковный раскол и расширила его. Народное сознание ответило на дело Петра созданием легенды, что русское царство перешло к антихристу. Этим был уготовлен в подсознательной жизни русского народа, в ночной его душе, анархизм русской мысли XIX века. В расколе заключались уже сильные нигилистические мотивы, которые потом обнаружились в мышлении нашей интеллигенции, тоже раскольничьей по своему духу. В XIX веке раскол поднялся выше и охватил наш культурный мыслящий слой, нашу вновь образующуюся интеллигенцию. Славянофилы были нашими раскольниками в одном смысле, народники-социалисты в другом.