Тебе посвящается - Бременер Макс Соломонович - Страница 2

• Предыдущая
• 2/67
• Следующая

– Здорово! – загорелись все.

И только один девятиклассник, Алеша Шустиков, кис­ло возразил:

– Почему, вообще говоря, ребятам это брать на себя?

– А почему, – спросил Игорь Гайдуков, – женщины бывают министрами, послами, профессорами, а в шахматишки нашему брату проигрывают? Потому что в этом де­ле главное – инициатива, а ее-то у нас больше! – И, об­ращаясь уже к одному Шустикову, весело посоветовал: – Проигрываешь в уме – выигрывай в инициативе!

– Верно! – зашумели ребята, развеселясь, и теперь заговорили уже все вместе, отмахиваясь от Шустикова, который раза три повторял: «Я вовсе не считаю...», но дальше продолжать не мог: никто его не слушал.

К тому же раздался второй звонок, и все метнулись было к дверям школы, но Гайдуков поднял руку, точно оратор.

– Дети, – заключил он, – момент ответственный, трудности неизбежны... Портфели перекладывайте в тем­пе, без суеты!

<!--[if !supportEmptyParas]--> <!--[endif]-->

После большой перемены мальчики действительно за­няли новые места, но пробыли на них недолго. Девочки кричали, норовили выкинуть из парт имущество «пере­селенцев», грозили завучем, директором, комитетом – словом, заговорили наконец с мальчиками.

Приход учительницы не угомонил их, и Ксения Нико­лаевна не сразу поняла, что же такое стряслось. Поняв, она спросила спокойно:

– Ну, не совестно ли? – Это относилось к «пересе­ленцам», поднявшим шум.

В таких случаях мальчикам остается либо молчать, либо безнадежно и упрямо, грубым голосом повторять: «А что я сделал? А что я сделал?» Сейчас они не спори­ли. Всем ясно было: номер не прошел.

Когда все водворились на старые места, а шум почти уже стих, в класс вошел директор.

– Что здесь происходит? – осведомился он.

Ксения Николаевна коротко ему объяснила.

– Вот такое происшествие, – заключила она с улыбкой.

Увидя ее улыбку, директор плотнее сомкнул губы. За­тем Андрей Александрович сказал:

– Подобного самовольства, подобного самочинства не случалось за многие годы существования нашей школы.

Он произнес это отчетливо и неторопливо, словно пер­вую фразу диктанта, которую спустя полминуты прочтет опять. Но он ничего не стал повторять, а взглянул вдруг на вторую парту. Здесь рядом с черноглазой, густобровой, смугловатой девочкой сидел Валерий, единственный из мальчиков, еще остававшийся на новом месте. Соседка не смотрела на него, но и не гнала.

– Тут еще что такое? – спросил Андрей Александро­вич строго.

Девочка привстала и сказала спокойно, даже равно­душно:

– Андрей Александрович, Саблин мне не мешает.

Валерий удивленно и признательно взглянул на сосед­ку: «Не ожидал!..» А директор больше не интересовался ими. Он только еще раз напомнил классу, что восемьсот первая школа служит примером «всем учебным заведени­ям в округе»; сказал, что ученики 9-го «А» должны гор­диться своей школой, и ушел, ступая осторожно и тяжело, без звука притворив за собой дверь.

Ребята вздохнули облегченно. Ксения Николаевна опу­стилась на стул.

– Потеряли треть полезного времени, – проговорила она. – Ну, займемся все-таки русской литературой девятнадцатого века.

Ксения Николаевна принялась рассказывать о Гонча­рове. «Гончаров писал очень толстые книги, – мелькнуло в голове у Валерия. – Кажется, он написал всего три кни­ги, но зато уж толстенные...» И хотя очень скоро Валерий уже знал, что Ксения Николаевна рассказывает увлека­тельно, – тишина была полная, внимание общее и слит­ное, – но сам почему-то не мог сосредоточиться. Он все всматривался в профиль соседки и думал сбивчиво: «Поче­му самочинство?.. Ерунда! Ладно, пускай. Ничего... Ничего страшного».

Насчет «самовольства и самочинства» ребят из 9-го «А» речь заходила еще не раз.

На другой день ребят – комсомольцев девятых клас­сов – попросили после уроков зайти к секретарю комитета комсомола школы Лиде Терехиной.

Очень высокая, с чинными манерами, Терехина была та самая девочка, на место которой Валерий накануне пересел. В классе Валерий заметил, что она очень смеш­лива. Но сейчас Лида показалась ему серьезной. Каждому из ребят, входивших в пионерскую комнату, она, встав, протягивала прохладную руку и говорила вежливо:

– Здравствуйте. Пожалуйста, садитесь. Стульев хва­тает?

Стульев было достаточно.

Когда собрались мальчики-комсомольцы и девочки, члены комсомольского комитета школы, избранного в прошлом году, Лида Терехина вышла из-за своего стола. Она собиралась сказать, что хочет познакомиться с но­выми членами комсомольской организации еще до пред­стоящего собрания, но вдруг задумалась, сдвинула бро­ви. Лида привыкла свои выступления начинать словами: «Девочки! Мы...» И сейчас она чуть не оговорилась; хо­рошо, что спохватилась в последнюю секунду, – уж маль­чишки посмеялись бы над ней!

«Как обращаться? «Мальчики и девочки»? Смешновато!»

Ей даже вспомнились такие стихи:

Лида чуть не фыркнула. Откуда эти стишки?.. Да из «Приключений Буратино»!

– Товарищи! – начала Лида Терехина сухо, потому что дальше молчать было нельзя. – Давайте познакомим­ся... Ну, побеседуем просто. По душам, как говорится, – закончила она, глядя себе под ноги.

Но оттого ли, что Лида в смущении не сказала, о чем предстоит побеседовать, или оттого, что открывать душу так вот вдруг, ни с того ни с сего, никому неохота, – как бы то ни было, разговора пока не получалось.

Тогда Лида придвинула к себе стопку исписанных листков бумаги и, просмотрев верхний, начала:

– Давайте подумаем, кто мог бы в будущем войти в наш актив. Вот, например, – она легонько дотронулась до верхнего листочка в стопе, – вы, Ляпунов. Избирали вас в прежней школе в комсомольские органы?

– Нет, – ответил Ляпунов, и по комнате пробежал смешок.

– Потише, товарищи! – сказала Терехина и продол­жала решительно: – Ничего не значит, что не избирали пока Ляпунова в комитет! Раньше не избирали, а сейчас могут его девочки... то есть товарищи... избрать – ничего нет смешного! Раньше не приходилось руководить, а теперь научится! Так?

В то время как Ляпунов откашливался, ребята пере­шептывались, предвкушая потеху, а некоторые даже по­удобнее усаживались. Ляпунов выждал, пока стихнет оживление, и наконец ответил:

– По моему разумению, я не подойду.

– Отчего же? – возразила Лида тоном, каким подбад­ривают скромника. – Вам дали очень хорошую характери­стику, вы...

– Это меня спихнуть хотели в вашу школу, потому и дали, – сказал Ляпунов басом. – А вообще-то во мне хо­рошего мало.

– Почему же? – растерялась Лида.

Ребята посмеивались. Многие из них в прошлые годы учились вместе с Ляпуновым или, во всяком случае, хо­рошо его знали. Он сидел по два года в пятом и седьмом классах, и сейчас ему было восемнадцать лет. Это был аккуратно выбритый и опрятно одетый, очень вежливый молодой человек, которого в голову не приходило назвать «верзилой» или «детиной». Ни одним предметом и вооб­ще ничем он всерьез не интересовался, о чем и сам, если случалось говорить с педагогами, сожалел. Время от вре­мени он чудил, да так, что заражал «чудачеством» весь класс, и ему подпевали все, даже отличники, активисты и завзятые тихони. Притом Ляпунов отличался добродуши­ем: выходки его бывали не злостными, а чаще всего забав­ными, так что их сравнительно легко прощали.

– Почему же? – повторила Лида.

– Я, видите ли, – ответил, потупясь, Ляпунов, – пере­росток. У меня мысли не там...

– Как это «не там»?

– Да вот... – сказал Ляпунов, изображая смущение. – Невеста у меня, вот какое положение...

– Да? – переспросила ошеломленно Лида, не зная, как к этому отнестись. – Ну... а по предметам по всем успеваешь?

– Не по всем. По английскому не успеваю, – ответил Ляпунов без всякого замешательства.

• Предыдущая
• 2/67
• Следующая