Поединок с самим собой - Раевский Борис Маркович - Страница 25

• Предыдущая
• 25/61
• Следующая

— Да не тяни! Что стряслось? — перебил Юла.

— Понимаете… — сказал Венька. — Я уезжаю. Я теперь буду жить в интернате. В Пушкине. Специальный интернат для легочников.

Женя и Юла украдкой переглянулись. Неужели с Венькой так плохо?

— И когда?… Когда переселяешься? — спросила Женя.

— Завтра.

Они долго стояли молча. И Квант не бегал, не лаял. Тихо оглядывал Веньку мудрыми, добрыми глазами. Он тоже понимал: беда.

— А это… надолго? — спросил Юла.

Венька развел руками.

— Пока не вылечусь. Может, год. Может, меньше. А может, и больше. Но вы не беспокойтесь, ребята, — вдруг зачастил он. — Я не заразный. У меня закрытая форма…

— А вот за такие речи и по шее можешь схлопотать, — сердито перебил Юла.

— А учиться? — спросила Женя.

— Там своя школа, своя библиотека — все свое.

Они замолчали. Да, веселые дела…

— А это откуда? — вдруг спросил Юла.

На отвороте пиджака у Веньки тускло мерцал значок: круглый, золотистый шар, расколотый красным зигзагом молнии. Значок этот Юла, кажется, уже где-то видел.

— А это, знаешь, Инквизитор… — смутился Венька. — Я, понимаешь, после уроков подошел к нему. Ну, проститься. А он обнял меня и вот… подарил. На память…

А! Теперь Юла вспомнил! Ну конечно, — индийский значок. Носил его физик. Илья Николаевич коллекционировал значки. Это все ребята знали.

— Ишь! — сказал Юла. — Растрогался, значит, Инквизитор. Вот не ожидал от него…

Венька кивнул. Они подошли к дому.

— Ну, а будет денек свободный — приезжайте, — на прощанье сказал Венька. — Ну, пока…

Он вдруг рванулся и скользнул в подъезд.

А Женя и Юла еще долго стояли молча. Все это так неожиданно. И так грустно.

Вокруг было темно и тихо. Так тихо, как редко бывает на ленинградских улицах. И от этой тишины, и низкого черного неба, и мутных фонарей. становилось еще печальней.

— А насчет Веньки — мы с тобой виноваты, — вдруг, насупившись, негромко произнес Юла. — Мы оба.

— Я? — Женя сердито и изумленно посмотрела на Юлу.

— Ты.

— Я его туберкулезом заразила, да?

Юла еще больше нахмурился.

— Ты все пищала… Ах, у Веньки интеллект! Ах, Венечка — талант. А мускулы — фи, это грубо. Вот… Но не дуйся: я виноват побольше тебя.

— Ты?

— Да. Венька, когда я с Башней… Целый год поддерживал меня. Морально. А я? Как же это я не уговорил его — в спортшколу? Сам поступил, — а его не затащил. А еще называется- друг…

С Женей Юла виделся часто, почти каждый вечер. Но рассказывать ей о борьбе Юла теперь остерегался. Помнил: однажды, когда он заговорил о тренировке, Женя глянула с такой усмешкой…

Зато слушать Женю было очень интересно. И вообще она была хорошая. И все понимала получше другого мальчишки. Все, кроме борьбы.

Однажды, погуляв с Квантом, они отвели собаку к хозяину.

Григорий Денисович недавно выписался из больницы. Он еще, правда, ездил на перевязки, но, в общем, был уже здоров. Однако зарядку по утрам Юла все еще делал один. Врачи велели Григорию Денисовичу оберегать ногу, щадить ее. Ходил он прихрамывая и на все вопросы о ноге отвечал:

— Будущее покажет!

Однако Юла не сомневался: все, конечно, будет в порядке!.

Юла и Женя отвели Кванта, но вечер был такой хороший- решили еще часок побродить.

Прошли по своему родному Васильевскому острову, по Третьей линии и вскоре вышли на Неву.

Это было их любимое место. Здесь, на гранитной набережной, между двумя мостами — Дворцовым и Лейтенанта Шмидта — могли они подолгу стоять, глядя на широкую, спокойную реку. На том берегу напротив гордо вздыбил коня на каменной глыбе Медный всадник; за ним высилась, мерцая золотыми куполами, стройная громада Исаакия, а слева вонзилась в небо игла Адмиралтейства с маленьким парусным корабликом на самом острие.

Ребята знали, что многие знаменитые путешественники, писатели и художники, давно уже считают это место одним из красивейших в мире. И Женя, и Юла с самых, малых лет привыкли к нему и полюбили его.

Вот и сейчас они стояли возле сфинксов, загадочных, мудрозадумчивых, огромных каменных сфинксов, «привезенных в град святого Петра из древних Фив в Египте», как сообщали давно выученные ими наизусть высеченные в граните строки, — стояли, облокотясь на парапет, и смотрели на вечернюю реку.

— А знаешь, недавно был удивительный случай, — задумчиво сказала Женя. — Возле одной школы посадили ирисы. Потом решили эту площадку залить асфальтом. Ну, так и сделали. А весной — ты только подумай! — сквозь асфальт пробились ирисы. Нет, представь! Тоненькие, нежные зеленые росточки — и такая сила, такое упорство! Пробили асфальт!..

Юла кивнул. Да, эта история была ему очень по душе.

Вскоре Юла и Женя повернули к дому. Они были уже совсем близко от него, когда навстречу выдвинулись из темноты трое. Один — высокий, двое — пониже.

— Когда зажегся красный свет, остановись — прохода нет! — сказал высокий. Это был Витька-Башня.

Двух других парней Юла не знал.

— Ну, — сказал Башня. — Сочтемся, Цезарь?

Женя быстро сделала два шага вперед и стала, как бы загородив собой Юлу.

— Хулиган! — крикнула она Витьке. — Как не стыдно?! Втроем на одного.

— Ничего! Он у нас чемпион! Он — сильный. Он за слабых заступается. Вот пусть теперь за себя заступится. Ну? Проси прощенья, Цезарь.

Юла молчал.

На улице было темно, пустынно.

— Значит, не хочешь? — сказал Башня. — Ну ладно. А ты, барышня, отойди.

— Нет! — крикнула Женя.

— Отойди, Женя, — сказал Юла.

И вдруг сам в два прыжка отскочил в сторону. Он оказался как бы на левом фланге у Витьки и его друзей.

Это было важно. Теперь они стояли перед ним не слитной группой, а как бы сбоку, шеренгой, по одному.

Крайний из них — рябой в мичманке парень, — вероятно, решил, что Юла убегает, и бросился за ним. Этого и ожидал Юла.

Парень взмахнул кулаком, но Юла сделал какое-то быстрое движение, и рябой, коротко вскрикнув, рухнул на землю.

Все произошло так стремительно, ни Женя, ни Витька- Башня даже не поняли, как это случилось.

А меж тем Башня уже приблизился к Юле.

И вдруг — ловкая резкая подсечка ногой. И одновременно- мощный толчок в грудь. Громадный Башня тоже очутился на асфальте. Он, вероятно, здорово ударился: так и остался лежать, не шевелясь.

Но тут Женя тревожно вскрикнула:

— Юлий!

Юла обернулся. Сбоку на него кинулся третий противник. Теперь Юла узнал его. Это был Кешка. Только в каком-то странном пальто и низко надвинутой кепке. В руке у Кешки чернело что-то короткое, тяжелое. Кажется, обрезок металлической трубы.

Это было страшное оружие.

— Брось! — крикнул Юла.

Но Кешка замахнулся.

И опять все произошло мгновенно. Мелькнула рука Юлы, он четко перехватил в воздухе Кешкину руку. И резко повернул, словно сломал ее.

Со звоном брякнулся на асфальт тяжелый обрезок трубы. А через секунду на панели оказался и сам Кешка. Юла перебросил его через себя, и тот воткнулся в асфальт головой.

Юла оглянулся. Нет, схватка еще не кончилась. Рябой в мичманке, который напал первым, очевидно, очухался. И теперь кинулся к обрезку трубы.

— Стой! — крикнул Юла.

Одним прыжком он настиг рябого и подножкой опять сбил его на асфальт.

Теперь лежали все троё.

Юла, не спуская с них глаз, поднял обрезок трубы. Тот был с полметра длиной и, судя по весу свинцовый.

— Пошли! — сказал Юла Жене.

Она кивнула.

И вдруг — это было так неожиданно! — слезы брызнули из ее глаз. Именно брызнули. Будто что-то сдерживало их, а теперь две струйки прорвали заплот.

Юла растерялся. Он никогда не видел Женю плачущей. И вот ведь странно: всю драку так стойко держалась. А теперь, когда все уже кончено…

• Предыдущая
• 25/61
• Следующая