Поединок с самим собой - Раевский Борис Маркович - Страница 14
- Предыдущая
- 14/61
- Следующая
Так прошли недели две.
— Выздоровел, — сказал однажды Григорий Денисович.
Юла не понял.
— Директор спортшколы наконец-то изволил выздороветь, — пояснил Григорий Денисович. — Я по телефону узнал. И договорился. Завтра идем к нему. В пять. Ясно?
Сердце у Юлы громко стукнуло и остановилось. Он лишь кивнул. Голос у него вдруг пропал.
Вечером он обо всем рассказал Жене.
Она промолчала. Долго шли они так, молча.
— Знаешь, Юлий, — наконец сказала она. — Ты только не сердись… Ты меня удивляешь… По-моему, человек должен развивать свой талант, свои способности. Вот Венька, например. Он прирожденный математик. И стремится стать хорошим математиком. Это естественно. Смешно, если бы Венька вздумал стать, например, певцом.
Юла улыбнулся. Это, и впрямь, было бы забавно. Венька даже мотив «Варяга» так нещадно врал — получалось похожим то на «Дубинушку», то на «Варшавянку».
— А я вот люблю животных, — продолжала Женя. — Мама говорит, что когда мне было всего три года, я уже не пропускала ни одной кошки. Ходила вся исцарапанная. А в четыре года я вылечила ворону со сломанным крылом. И приучила ее каждое утро приходить к нам на крыльцо и здороваться. Значит, мне надо становиться зоологом.
— Безусловно, — подтвердил Юла. — Ты будешь Павловым. Или Дарвином. Или этим… который микробы… Поль де Крюи.
Но Женя не отозвалась на шутку.
— А вот ты, — продолжала она. — Ты, как нарочно, делаешь все наперекор самому себе. Да, наперекор своей природе. Только не сердись… Ты не слишком рослый. И не очень мускулистый. А почему-то вбил себе в голову стать силачом. Но это же не твое призвание! А у тебя ведь есть, наверно, какой-то свой талант. Может быть, в тебе таится великий композитор…
— Нет! — засмеялся Юла. — Не таится!
— Не остри. А может, ты — будущий Блок или Лермонтов? Кто знает? Надо проверить. Надо найти, открыть свой талант, а не лезть на рожон, наперекор всему.
— А если у меня нет талантов? Никаких! — хмуро сказал Юла. — Хорошо Веньке. Или тебе. А у меня — нет. Поняла? Нет особых дарований. И потом, — он вспомнил слова Григория Денисовича, — еще Максим Горький говорил: «Каждый человек может и должен быть сильным». Поняла? Каждый!
Они опять долго шли молча.
Вечер был теплый, тихий. И так хорошо шагалось в этой гулкой, прозрачной тишине.
— Вот ты говорила, что я — справедливый, — сказал Юла. — Предположим. Но, может, я для того и хочу стать сильным, чтобы воевать с подлецами и мерзавцами. Дистрофику долго не выстоять.
Они опять замолчали.
— А помнишь, Юлий… Только ты не рассердишься? — вдруг сказала Женя.
Юла пожал плечами. Откуда он заранее может знать?
— Понимаешь… — Женя смотрела мимо Юлы. — Помнишь, ты удивлялся: откуда взялся Григорий Денисович? Ну, когда ты дрался с Башней…
Юла кивнул.
— Так вот… — Женя говорила все медленнее, будто на ходу решала: сказать или нет? — Так вот… — повторила она. — Это я…
И умолкла.
— Что ты? — не понял Юла.
— Это я… Сказала Григорию Денисовичу что вы там с Башней… Чтобы он быстрей… на помощь…
Юла остановился.
— Только не сердись, Юлий, — торопливо зачастила Женя. — Понимаешь, я сидела дома и все время глядела на часы.
И мне казалось: вот сейчас Башня сломал тебе нос. А сейчас- ударил в глаз. А сейчас — снова в нос. Я не выдержала. Побежала к Григорию Денисовичу…
— Все ясно, — перебил Юла.
Он стоял хмурый и злой. Вот, значит, как! Он-то думал: был честный бой. И честная ничья. А это опять Женя с вечной своей дурацкой заботливостью. Всегда она влезет. Пеклась бы о своих кошках и воронах…
— Я же просил тебя: не суйся! — раздраженно выкрикнул Юла. — Просил?! Не бабское это дело, понятно?
Глаза у Жени сощурились. Они стали узенькими, как щелочки. Юла никогда еще не видел у нее таких глаз.
— Не бабское? — тихо переспросила она.
Повернулась и, не говоря больше ни слова, пошла, быстро стуча каблучками. Она шла и шла, и каблучки цокали по камням все быстрее и четче.
— Женя! — крикнул Юла.
Она не остановилась. Даже не оглянулась.
— Женя!
Не оглянулась.
…Директор спортшколы оказался пожилым, толстым, с круглой бритой головой и усами. Усы были странные: росли только над углами рта, маленькие такие кисточки.
«Как у китайца», — подумал Юла.
Когда Григорий Денисович и Юла вошли к нему в кабинет, возле стола сидел еще какой-то мужчина, молодой, в синих брюках и синей майке. Плечи и руки его, обнаженные, были тяжелыми, мощными.
«Боксер? — мелькнуло у Юлы. — Штангист? Или гимнаст?».
Вероятно, Григорий Денисович и Юла пришли не совсем удачно. Директор, судя по всему, только что спорил о чем- то с этим молодым здоровяком. У обоих были разгоряченные лица, а раньше, за дверью, Юла слышал их громкие голоса. Но когда вошли Григорий Денисович и Юла, директор сразу прервал спор, повернулся к ним:
— Слушаю.
И несколько раз словно промокнул платком круглую вспотевшую голову.
Григорий Денисович напомнил ему о телефонном разговоре и коротко изложил в чем дело.
— Да, да, понимаю вас, — директор сердито передернул плечами. — Но и вы должны понять моего помощника. Наш старший тренер старается отобрать самых перспективных ребят…
«Опять…» — тоскливо подумал Юла.
Григорий Денисович сказал:
— Однако учтите: у Юлия Богданова большая настойчивость, упорство. Я вот уже год делаю с ним зарядку. И не было случая, чтобы он пропустил. И каждый день — подтягивания. Пятнадцать — утром, пятнадцать — вечером. За один год он очень окреп. И, главное, жаждет и дальше тренироваться. По-моему, в этом — залог успеха.
Директор хмуро слушал. Григорий Денисович замолчал, а директор все так же сидел, насупившись, сжав губы, опустив усы-кисточки, и словно ждал: ну, что еще скажете.
Наступило неловкое молчание.
— Сколько тебе лет? — спросил директор у Юлы.
— Тринадцать.
— Ну вот, видите, — покачал голой головой директор. — Он уже и переросток к тому же. А почему ты такой худой? — повернулся он к Юле. — И не растешь? Наверно, мало каши ешь?
Юла понял, что директор так шутит. Юла улыбнулся, хотя улыбаться сейчас ему вовсе не хотелось.
— Тринадцать… — повторил директор. — Для плавания — поздно, для коньков — тоже. А ты, кстати, бегаешь на коньках?
— Так… Не очень, — признался Юла.
— Ну, вот. Для гимнастики — жидковат. И для лыж — тоже… Для баскета — ростом не вышел. И для волейбола…
Директор говорил, хмуро глядя в стол.
«Точка, — подумал Юла. — Финиш».
Ему вдруг все стало безразлично. Как-то холодно внутри. И пусто. Не примут? Ну и ладно! Ну и пусть.
Неожиданно в разговор вмешался молодой мужчина в майке. Все время он сидел молча, а тут вдруг подался вперед и спросил:
— А скажи, Юлий, только честно, ты очень хочешь к нам в школу? Очень? Или так… средне?
Юла поднял на него хмурые глаза. И с неожиданной даже для себя самого злостью ответил:
— А какая разница? Ну, очень. Даже очень-очень. Даже сверх-очень. А толку?! Бесперспективный я, ведь слышали?
Молодой мужчина в синей майке нахмурился, подергал себя за нос и вдруг решительно заявил:
— А знаете, Яков Миронович (так, очевидно, звали директора), мне этот паренек нравится…
Директор посмотрел на мужчину исподлобья. Этот взгляд из-под косматых бровей яснее ясного говорил: «Чего ты лезешь? Кто тебя спрашивает?». Но молодой словно не понимал этого взгляда. Не хотел понимать.
— Я бы взял паренька, — твердо продолжал он.
— Но у вас же группа полностью укомплектована, — резко возразил директор.
И снова стал, как промокашку, прикладывать платок к голове.
— Ничего. Возьму сверх комплекта. Один не помешает. — И, повернувшись к Юле, молодой весело спросил: — Борьбой хочешь заняться? Отличная штука, между прочим!
«Борьбой?» — Юла поднял брови.
О борьбе он почему-то раньше не задумывался. О футболе думал, о хоккее, о гимнастике. Даже о фехтовании. А вот о борьбе…
- Предыдущая
- 14/61
- Следующая
