Попытка говорить 2. Дорога человека - Нейтак Анатолий Михайлович - Страница 36

И подсчёт этот немедленно вверг меня в меланхолию. Потому как гвардейцы оказались, по всему судя, настоящими и своё звание Щитов оправдали на все сто. Я даже не был уверен, что хотя бы одного из них ранил!

Вот же м-м-м… макароны со сливками!

В следующую эволюцию под грохот "мармага" я разбрасываться не стал и ударил Плетью, как этаким мгновенно удлинившимся копьём. Наградой мне стал рухнувший с пробитым горлом гвардеец и три едва-едва не задевших меня болта.

А потом какой-то умник, играющий за красно-синих, сообразил, что магов лучше давить в ближнем бою. И гвардия попёрла в рукопашную.

Я отнюдь не считаю себя хрупкой тростинкой. Росту во мне шесть футов без одного дюйма, а весу – что-то в районе семидесяти пяти или семидесяти восьми кило. Сложение атлетическое, пропорциональное; во всяком случае, женщинам нравилось. (Не думать про Схетту!) Но даже самый что ни на есть средний мужик в империи Барранд – опять-таки, по информации Инконта – выше меня где-то так на полголовы, а массивнее – на треть. У Шимо были тысячи лет, чтобы путём селекции вывести из "своих" людей такое, что спартанцы со своим Ликургом при виде этакого недостижимого идеала обрыдались бы горючими слезами.

А для гвардейцев средний рост равнялся двум метрам. При весе, на ДВЕ ТРЕТИ больше моего. Причём вес этот составляла в основном мускулатура, а не жирок – даже такой условный, как у греко-римских борцов или тяжелоатлетов. Короче, мощные, накачанные, выносливые гады, все до единого. Тюнинг от Сьолвэн всего лишь уравнивал меня в силе с этими… с этими, короче.

Правда, так как я при равной мышечной силе массу имел поменьше, да и доспех мой сделан был из плотной иллюзии и потому ничего не весил, резвостью я имперцев превосходил. Причём значительно (их-то доспехи невесомыми не были). Да и реакция у меня оказалась куда лучше. Как ни крути, а одной селекции, даже многотысячелетней, мало, чтобы её плоды сравнялись со мной, таким замечательно улучшенным.

А ещё на моей стороне была магия. Да какая! Пожалуй, я не решился бы напасть на себя, имея любоеколичество обычных, не поддержанных магией солдат. Даже если бы эти солдаты имели на вооружении огнестрельные хлопушки, ракеты и артиллерию.

Как ни печально признавать, но на этом перечень хороших моментов заканчивался. Враги побивали меня количеством, слаженностью своих действий, общим объёмом резерва – или что там заменяет священству резерв? Вера? А ещё специфичностью применяемой ими Силы. Вертясь среди бронированных туш, размахивающих, как тростинками, злобно шипящими булавами, я прямо-таки чувствовал, что стремительно переполняюсь ненавистью к теологической магии. Эта самая магия планомерно выдавливала из меня резерв, мешала творить полноценные сложные плетения, не на шутку туманила разум, замедляла реакцию…

Взаимно усиливающие друг друга энергетические щиты Щитов прикрыли первую линию моих врагов так, что Голодная Плеть стала почти бесполезной. Я мог отбивать ею наиболее опасные удары, порой, нанеся удар мимо трёх взявших меня в кольцо Копий, убивал или чаще ранил дальним выпадом кого-то из Щитов второй-третьей линий, но чем дальше, тем яснее становилось: долго в таком режиме мне не протянуть.

Вот тогда-то, мысля и действуя на последних искрах воли, я и решил рискнуть.

Если бы не техника "метельного взгляда", фиг бы у меня чего вышло. А так… бросаясь ничком на землю, я послал над собой расширяющуюся кольцом плоскую волну смещения. Без симметричного возврата, не особо мощную – потому что после длительного совокупного давления на меня аур воинов-священников от резерва оставались рожки да ножки.

Особой надежды на успех я тоже не питал…

Тем разительнее и кошмарнее оказался эффект моего последнего аргумента.

Пройдя над землёй на высоте чуть меньше полутора метров, волна пренебрежимо малой толщины рассекла, не замечая препятствий, всё и вся в радиусе метров так тридцати (хорошо, что у меня хватило ума ограничить её внешний радиус…). И мои противники от этого удара – совсем не магического, нет! по крайней мере, никаким боком не относящегося к классической магии – оказались располовинены так же аккуратно, как величавые камни круга менгиров. Только камни от этого видимого ущерба не претерпели, а вот живые люди…

Давящая аура исчезла почти мгновенно – как будто пыльный мешок, в который меня сунули, рассекло одним молниеносным ударом и внутрь хлынул поток свежего воздуха пополам с ярким дневным светом. Выпрямившись, я обнаружил вокруг десятки рассечённых пополам тел, иные из которых ещё дёргались в агонии, пока вокруг с кошмарной быстротой расплывались кровавые лужи. А ещё я обнаружил быстро пятящегося прочь типа во всё той же красно-синей форме, но с бело-голубой лентой, повязанной вокруг шлема. Надо полагать, командир этих мертвецов, которому повезло оказаться дальше тридцати метров от меня.

Сейчас, когда ошеломление от мгновенной гибели подчинённых и страх захватили его душу без остатка, места для давящего могущества его воинственного божества в нём не оставалось, и крупнотелый детина показался мне на удивление беспомощным. Пустым. Жалким.

Но жалкий или нет, а для допроса он мне сгодится.

Мгновенно удлиняющимися отростками Голодной Плети я оттолкнулся от земли и пары подвернувшихся менгиров. Верхушка одного из них от толчка со скрежетом сместилась, другого – и вовсе рухнула наземь с глухим грохотом, слегка сотрясшим почву. Прыжок! Командир красно-синих попытался уклониться, но страх, стремительно переходящий в ужас, почти парализовал его. Одновременно и на полном автомате он попытался сотворить защитный Знак – но в отсутствии подпитки от Шимо это, как и следовало ожидать, оказалось больше похоже на вычурный жест, не оказавший на реальность ровно никакого эффекта. А ещё парой секунд позже стало поздно дёргаться: отростки Голодной Плети спеленали жертву по рукам и ногам, залепив для надёжности и рот, и даже выпученные до предела глаза.

Повиснув невысоко над землёй на всё тех же отростках Плети, амортизировавших моё приземление после прыжка, и тяжело дыша, я остановился, впервые осматриваясь по сторонам по-настоящему.

Каменный круг, которым я воспользовался, как якорем для выхода из Межсущего, должен был привести меня на окраину имперского города, именуемого Ромдат: центра транзитной торговли примерно в трёх днях пешего пути от столицы, носящей заковыристое название Сум-Барра-хнот. С одной стороны, не под самым носом у императора и Вознесённых, а с другой – достаточно близко, чтобы при необходимости долететь до сердца империи за пару часов. Или уж проникнуть в столицу на своих двоих до окончания указанного Мифрилом срока (что для обычных людей три дня пешедрала, то для меня, усовершенствованного, пять часов неторопливого бега).

Перепутать каменный круг я не мог. Если бы с координатами точки выхода были нелады, я бы попросту не нашёл её в Тумане Межсущем. Но никаких предместий поблизости не имелось. В смысле, вряд ли слабо пахнущие палёным руины, среди которых там-сям торчали из сухой почвы обгрызенные скелеты бывших деревьев, стоило по-прежнему называть предместьями.

Поднявшись на отростках Голодной Плети повыше, чтобы обозреть окрестности с более выгодной точки, я смог заглянуть за пологий бок ближнего холма и обнаружил, что зона сплошных разрушений заканчивается где-то в полукилометре. Впрочем, выяснять, что и как, можно и другими способами. У меня от короткой, но на редкость напряжённой схватки, похоже, мозги расплавились. Констатировав ярко выраженный приступ глупости, я за несколько секунд слепил Глаз (примерно то же, что Страж, только с урезанной боевой и расширенной наблюдательной функцией; подобное заклятье я в своё время творил во время знакомства с Айсом). Затем отправил Глаз летать над территорией, а сам приступил к допросу пленного.

Фантазировать я не стал. Многофункциональная Голодная Плеть пригодилась мне и в этом благородном деле. В выкачивании информации, в смысле. Прийти в себя мой пленник так и не успел, а потому воспользоваться силой Шимо по-прежнему не мог. Вот кабы он сохранил присутствие духа, у меня возникли бы серьёзные проблемы… ну да что теперь шарахаться от не случившегося. Перетрухал парень, мне же лучше. Морщась от лишь частично отфильтровываемого страха своей жертвы, я углубился в изучение чужой памяти.