Попытка говорить 2. Дорога человека - Нейтак Анатолий Михайлович - Страница 15

Кутузка.

Беспощадно взрывая лапами податливый покров палой листвы, я останавливаюсь ещё резче, чем начал свой бег из ниоткуда в никуда. Распрямляюсь, перетекая в вертикальное положение, не такое удобное для бега, зато более… привычное?

Кутузка. Плен. "Окно". Отключенное от доступа к внешней энергии Растение.

Ничего не понимаю.

Я же был пленён и не выходил на свободу! Не значит ли это, что сейчас вокруг меня не…

Р-р-р! Что это? Там, вдали? Неужели звук? Здесь, где даже собственное моё дыхание совершается абсолютно беззвучно, а единственная модальность восприятия замкнута на зрении да ещё частично – на ощущениях тела? Значит, здесь…

Не додумав, снова срываюсь в текучий бег, стремясь на источник звука, как железный гвоздь устремляется к поднесённому близко магниту. Я не думаю, что там, где мир обогащается новыми сенсорными слоями, меня ждут ответы на кипящие внутри вопросы. Не думаю, что там я смогу разрушить цепи одиночества, что найду помощь и поддержку. Равно как не опасаюсь, что там число моих врагов возрастёт, а к цветастой пустоте леса прибавится нота опасности.

Я вообще не думаю. Я бегу.

И останавливаюсь лишь там, где лес заканчивается.

За нетвёрдо проведённой, пульсирующей, постоянно смещающейся то ко мне, то от меня чертой, пересечь которую я не спешу, мимо плывут звуки. Не источники звуков – именно звуки. Из глубин моего сознания выскальзывает, не задевая нитей воли, нечто неопределимое, но близкое к абсолюту. Совершенно синхронно с этим нечто река звуков, текущая сквозь нереально беззвучный лес, обретает новое измерение. Наливается блеском миллионов смыслов.

Река шелестит, шепчет, журчит, громыхает, плачет, поёт, бормочет, свистит. Гулко, расплёскивая рваными лоскутьями блудное эхо, декламирует она огромное множество истин, неспособных отразиться в моём разуме… и заметно меньшее множество истин, звучащих с моим разумом в унисон. Осколки болезненного бреда и кристаллики хорошо огранённого знания, блеск поразительных концепций и пустоту мрачных истин…

Я пью звуки, по которым так стосковался в лесу, и пью заключённый в звуках смысл.

Это освежает. Это служит обновлению и росту. Сама сущность моя жадно впивает толику бесконечности, одним из ликов которого является эта река.

Но потом я ловлю себя на том, что и сам пою, возвращая реке частицы выпитых звуков.

Я был огнём и был мечом,

Я был стрелою.

Я был добычей и плащом

Под головою.

Я был судьёй – и палачом

Я был при этом.

Я был безумным скрипачом

И был поэтом.

Я знал объятия любви

И поцелуи.

Я говорил: "Аллах акбар!" -

И: "Аллилуйя!"

Я спал в горах и спал в степи

Без одеяла.

Я был молитвой без конца

И без начала.

Я был – до срока – только лишь

Обычный рыбарь;

Я видел тьму, и видел свет,

И делал выбор.

Я был отравою в вине

И был лекарством,

А как-то раз я сел на трон

И правил царством.

То нищим был я, то вовсю

Сорил деньгами,

И плыл под парусом, и мерил

Твердь ногами.

И я смеялся над собой,

И плакал горько,

И спорил с временем – а с ним

Пойди, поспорь-ка!

Я был улыбкой на лице

И нервным зудом,

Я был падением и был

Ненужным чудом…

Но обо всём почти, где был,

Чем обернулся,

Я позабыл, открыв глаза.

Забыл – проснулся.

Забыл, повторил я. Проснулся.

Вот только я не просыпался! И едва не забыл себя окончательно. Река, преисполненная смыслов, оказалась куда опаснее, чем можно было ожидать. Она оказалась способной растворить в своём потоке и меня, как крупинку сахара, угодившую в горячую воду. Как ещё одну совокупность звучащих смыслов. Но то самое неопределимое нечто, позволившее мне прикоснуться к сути реки, одновременно послужило и защитой от этой сладкой сути.

Да, более чем сладкой – сродни сну, сродни забвению, сродни…

Стоп! Сну? Проснуться! Мне надо вернуться к бодрствованию, даже если в итоге я снова окажусь в кутузке. Потому что, внимая отравленным истинам реки, я узнал, что действительно нахожусь во сне – но не в своём собственном, нет. Этот сон чужд для меня и слишком глубок. Большое везение, что я очутился здесь не целиком, а лишь как безымянное отражение самого себя. Если я вспомню всё, или даже достаточно многое, не успев покинуть эту нереальность…

Кинувшись прочь от реки, вскоре я повернул и побежал против её течения. Почему против? Потому что все реки куда-нибудь да впадают, а меня откровенно пугало то… та неизъяснимость, куда должна была впасть река поющих смыслов. Уж если меня едва не растворил поток… не-е-ет, лучше попытаться проследить исток реки. Это, как по мне, менее опасный ориентир. И потом, чёткий ассоциативный ряд: исток – начало – вход/выход… возможно, у истока мне удастся найти и точку, через которую я оказался здесь, а там, того гляди, и проскользнуть обратно?

На бегу я перебирал обломки неполной мозаики, оказавшейся в моём сознании. И – даже против собственной воли – продолжал вспоминать. Вытягивать былое за нити ассоциаций.

- До чего, однако, хитрая тварь…

- То есть хитро устроенная?

- Да-да, именно. Смотри, как эффективно сопряжены узловые линии энергооболочек. Видишь? Это не изъяны S-симметрии, как можно подумать сгоряча, это…

- Проявления L-симметрии.

- Как узнала?

- Ты же перечислял мне типы симметрии и их отличительные признаки. При L-симметрии отсутствует прямая связь между системами одного уровня, но зато связь восстанавливается при переходах между уровнями. Как правило, при переходе "вверх".

- Аналогии привести можешь? Точные сравнения с… ну, например, с нами?

- Легко. Подаренное тобой платье симметрично мне по L-типу: никак не связанное с моей физиологией и токамиэши , оно составляет со мной смешанный объект, не меняющийся при большинстве преобразований, при взгляде на меня как на энергетическую целостность, в призме восприятия и в поле представления. То есть как минимум в трёх надсистемах "я и платье" – делимая/восстанавливаемая целостность.

- Умница, Лада. Понимаешь, что к чему…

Ещё одно ключевое имя: Лада. Память возвращается.

Плохо. Слишком быстро.

Но что я могу сделать? Я угодил в ловушку собственных привычек. Мне нельзя думать, но, не думая, я не найду выход из положения – это раз и запру его перед собой, даже отыскав – два. Мне и двигаться нельзя, и остановиться невозможно. А стоит мне вспомнить имя… стоп.

Стоп-стоп-стоп! Имя!

Имена не только вспоминаются. Они ещё и даются. Прозвища от века защищают живущих от опасностей, которые таятся на высоких уровнях понимания и взаимодействия.

Но для того, чтобы получить имя…

Новая молния воспоминания вспорола мглу.

Налетели, как слишком громкая, звенящая амуницией, заставляющая содрогаться землю под ногами стая. Окружили, облучая пренебрежением – и странной настороженностью.

- Сулук ывграс? Ша, нешлаве хугос, сокком!

- Леперы тухат. Слагу!

Губы мои размыкаются…

Огромным, как гора, усилием я захлопнул дверь воспоминания, призвав на помощь тьму молчания. Разум застлала густая пелена заклятья, с которым немедленно начала воевать воля. Попробуйте-ка вставить кляп в собственный рот – как вам это понравится?

Вот и мне точно так же.

Не хочется, а надо.

Бежать, бежать, бежать! Закручивая пространство и время, неожиданно податливые, чёрной четвероногой стрелой пронзая пёстрый лес и не глядя на жутко переменчивое небо. Вперёд! Мне нужен, отчаянно нужен тот, кто даст мне новое имя, кто защитит меня от меня самого! Пусть даже ради этой защиты придётся многим поступиться…