Путешествие мясника - Пауэлл Джули - Страница 4
- Предыдущая
- 4/68
- Следующая
Если предстоящий разговор страшит меня, то я снова и снова мысленно репетирую его, и ничего хорошего из этого обычно не выходит. «Мне бы очень хотелось научиться…»… «Я подумала, может, вы могли бы…»… «Поверьте, мне действительно ужасно интересно…». Тьфу!
Это ведь далеко не первое заведение, куда я обращаюсь. Началось все несколько недель назад в «Оттомонелли», первой мясной лавке, в которую я заглянула после переезда в Нью-Йорк, и до сих пор моей самой любимой. Аккуратная небольшая витрина на Бликер-стрит, со сверкающими стеклами, ровными рядами окороков и уток и тугими красно-белыми маркизами, так удачно гармонирующими с красно-белыми ломтями мяса. Я довольно часто к ним заходила, и скоро работавшие там мясники — братья, я думаю, все лет шестидесяти-семидесяти, в неправдоподобно чистых белоснежных халатах — начали узнавать меня и тепло приветствовать.
Но когда я наконец решилась и, заикаясь, спросила, не возьмут ли они в ученицы девушку без всякого опыта работы, то есть меня, они явно растерялись, что, в общем, и неудивительно, и предложили мне поступить на какие-нибудь кулинарные курсы. Некоторое время я подумывала об этом, но потом выяснилось, что разделка туш даже не включена в программу, а выкидывать двадцать тысяч баксов на обучение ресторанному делу и выпечке тортиков — по-моему, самому дурацкому занятию на свете — у меня не было ни малейшего желания. Поэтому я продолжала заходить в немногие оставшиеся в городе мясные лавки и проситься в ученицы. Хотя, надо признаться, в половине случаев я даже не решалась открыть рот. А когда решалась, то люди за прилавком смотрели на меня, как на чокнутую, и отрицательно качали головами.
Я сжимаю губы, чтобы не начать репетировать слова мольбы вслух. И тут же вспоминаю о нем — о том, для кого, наверное, и было придумано слова «мольба», о мужчине, которого вот уже два года я только и делаю, что молю: о внимании, одобрении, сексе и любви. Единственное исключение, подтверждающее правило моего брака. Единственный мужчина, который, еще будучи юношей, щуплым, смуглым и даже не особенно привлекательным, умел по ночам открывать дверь моей комнаты в студенческом общежитии одним едва слышным стуком. И который, как выяснилось, и спустя девять лет легко смог проделать практически то же самое. В списке контактов моего телефона его имя скрывается за одной злой буквой Д.
Нет, сейчас я не стану думать о нем. Я отчаянно трясу головой, будто хочу физически вытряхнуть из нее ненужные мысли. Найди, наконец, мясника. Заставь его научить тебя всему, что он сам умеет. Сделай это сейчас. Я сама не знаю, почему так сильно этого хочу и что даст мне умение разделывать туши животных. Ну да, у меня всегда была слабость к мясникам, но ведь раньше-то я не хотела стать одним из них. Что со мной происходит?
Может, мне просто надо на что-нибудь отвлечься. Мы с Д. спим уже почти два года. Мне не понаслышке знакомы симптомы одержимости, и я понимаю, что у меня успела развиться нешуточная зависимость от этого мужчины, такая же реальная, как привычка к алкоголю, которая становится все сильнее, по мере того как накапливаются стрессы. А в последнее время в моей жизни все вообще идет наперекосяк. При одной только мысли об этом мне невыносимо хочется выпить.
Конечно, Эрик знает, что я трахаюсь с кем-то на стороне; знает почти все время, пока это происходит. Он даже знает, что я люблю этого человека. Мне ничего не пришлось рассказывать. В конце концов, у нас с ним одна душа на двоих. Когда-то я гордилась этой сверхъестественной связью. То, что мой муж так хорошо знает меня, а я его, казалось мне доказательством нашей небывалой любви. А потом случился Д. Сначала мы, разумеется, ссорились, вернее, я плакала, а Эрик орал на меня и, хлопнув дверью, уходил куда-то в ночь и не возвращался несколько часов. А потом наступили бесконечная усталость и молчание, и вот уже несколько месяцев мы об этом почти не говорим. Порой, и довольно часто, мне кажется, что все правильно, что так и должно быть. Но потом мы вспоминаем о том, как хорошо понимаем друг друга, и это понимание становится самым опасным, самым смертельным оружием в нашем арсенале. Мы легко можем заглянуть в сердца друг друга и извлечь оттуда все обрывки тайных грязных желаний, стыда и неудовлетворенности. И одним словом или взглядом ткнуть друг друга лицом в эти обрывки, как собаку тычут мордой в кучу, оставленную на ковре в гостиной.
Бывает так. Мы сидим на диване перед телевизором, приканчиваем вторую бутылку вина, смотрим фильм.
Дома я всегда переключаю свой телефон на беззвучный режим, но не забываю о нем ни на минуту и каждый раз, когда муж выходит в туалет или на кухню, чтобы помешать суп, лихорадочно выхватываю его из кармана и проверяю, нет ли пропущенных звонков или эсэмэсок. Эрик возвращается, садится на диван, и я прижимаю босые ступни к его ноге, демонстрируя, что всем довольна и вполне счастлива. Но нервное напряжение внутри продолжает нарастать, и, сама того не замечая, я начинаю нетерпеливо постукивать ступней по бедру Эрика. «В чем дело? — спрашивает он, не отрывая глаз от экрана. — Он сегодня недостаточно внимателен к тебе?» Я замираю, перестаю дышать и жду, что последует дальше. Но дальше ничего не происходит, да этого и не нужно. Мы продолжаем пялиться в экран, словно ничего не произошло, а когда Д. все-таки присылает сообщение, я не решаюсь ответить на него.
И я поступаю с Эриком так же. Иногда мой муж задерживается после работы. «Хочу выпить с ребятами, — говорит он. — Буду дома в девять». Но он не приходит ни в девять, ни в десять. Когда, месяца через два после того, как он узнал про нас с Д., это случилось в первый раз, я удивилась и встревожилась. Эрик вернулся в половине третьего, разбудил меня, признался, что был с другой женщиной, и клялся, что больше это никогда не повторится, хотя я вновь и вновь — до чего же приятно иногда быть обиженной стороной! — повторяла, что он имеет право встречаться, с кем пожелает. Теперь я уже привыкла и не жду мужа раньше рассвета. По его голосу в трубке или по словам, в каких составлена эсэмэска, я всегда безошибочно понимаю, что он сейчас у той женщины, с которой встречается с тех пор, как я начала спать с Д. Я даже не сержусь. Я радуюсь. И где-нибудь после одиннадцати посылаю Эрику ласковое сообщение: «Милый, пожалуйста, напиши, ждать тебя сегодня или нет? Я ничего не требую, просто не хочу зря беспокоиться». Иногда он отвечает мне минут через двадцать, иногда через два или три часа, но всегда одно и то же: «Скоро приду. Я знаю, что сам все порчу».
«Нет, — пишу я ему еще более ласково, — ничего ты не портишь. Приходи, когда захочешь». А потом, услышав, как поворачивается ключ в замке, я притворяюсь спящей, жду, пока Эрик разденется и виновато скользнет под одеяло, после чего легонько пожимаю его пальцы, словно утешая. А утром нарочито не замечаю, до чего же мужу хочется, чтобы я заплакала, начала кричать, обвинять его и доказала бы таким образом свою любовь. Вместо этого я с улыбкой варю яйца на завтрак и ни словом не упоминаю о прошедшей ночи. Так я наказываю его.
Когда Эрик уходит на работу, я рассказываю обо всем Гвен, она в курсе моих дел.
— Понимаешь, я правда не возражаю. Наверное, он ее любит. Ну и пусть. Он заслужил хоть какое-то утешение.
— Джули, ты это серьезно? Я к тебе очень хорошо отношусь, но я не понимаю, почему Эрик не бросает тебя. Правда, не понимаю.
Гвен говорит мне все, что должна говорить хорошая подруга, и время-от времени обещает поколотить то моего мужа, то любовника, в зависимости от того, кто в данный момент достает меня сильнее. Это приятно. Но все-таки даже Гвен до конца не разобралась в ситуации.
— Я все понимаю. Я только не могу понять, откуда между нами появилась эта озлобленность. То есть она не всегда бывает, далеко не всегда. Но…
— А ты правда думаешь, будто что-то меняется к лучшему?
У меня нет ответа на этот вопрос. Я знаю только одно: несмотря ни на что, Эрик не уходит от меня. И как бы плохо ни было нам вместе, мне страшно даже представить, какую боль я испытаю, если он вдруг меня бросит (в который уже раз я вспоминаю свой любимый сериал «Баффи — истребительница вампиров»: «Это все равно что потерять руку. Или еще хуже. Половину туловища»). Мне просто надо найти убежище, место, где я смогу иногда спрятаться от отравляющих наш дом невидимых испарений боли и гнева и от непредсказуемости Д., из-за которой я последнее время живу, словно в слишком тесной одежде. Странно, конечно, что при слове «убежище» я первым делом представляю себе блеск кафельной плитки и нержавеющей стали, влажный красный срез сырого мяса, острый запах созревающей говядины и ощущение зажатой в ладони рукоятки ножа.
- Предыдущая
- 4/68
- Следующая
