Подобно тысяче громов - Кузнецов Сергей Юрьевич - Страница 28
- Предыдущая
- 28/56
- Следующая
– Ты, отец, сверни мне цигарку, дай мне закурить этой травы, а саму меня к стулу привяжи, чтобы чего не случилось.
Я же говорю, марихуаны они в глаза не видели, нюхать не нюхали, не говоря уж о том, чтобы курить. И что от нее бывает, тоже не знали – вот, значит, и велела мать себя к стулу привязать, буквально как Одиссей перед сиренами. Люди они были, как я уже сказал, образованные. Отец цигарку свернул, мать пыхнула. Отец спрашивает: как, мол, оно тебе? Странно как-то, отвечает мать, не то голова кружится, не то галлюцинации начинаются, да и руки что-то немеют.
Посидела она так на кухне пару часов, отвязал ее отец от стула, а тут сын приходит. Родители ему всё рассказывают, так, мол, и так, нам все известно, не отпирайся, мы всю твою траву выкинули, а какую не выкинули – выкурили. А сын смотрит на них в ужасе и говорит:
– Мама! Что ты наделала! Это же был гроб Пушкина.
Короче, ездил он куда-то по пушкинским местам, а там в шестидесятые как раз Пушкина перезахоронили. И он, значит, отщипнул от гроба кусочек – типа на память. Потом, конечно, хвастал, говорил:
– Моя мать – единственный человек, который курил гроб Пушкина.
И не просто, замечу я, курил – но даже вставило ее от этого. А почему? А потому что Пушкин был эфиоп. Как Хайле Силассие.
Я выхожу на кухню поставить чайник, Антон спрашивает:
– Горский, а для чего ему волосы?
– В магии, наверное, будет упражняться, – отвечает Горский. – Не знаешь, что ли, для чего людям волосы?
Волосы, ногти и зубы. То, что дает власть над другими. Дает силу.
Я возвращаюсь в комнату, чайник, три чашки.
– А почему Алена не пришла? – спрашивает Антон. – Позвонить ей?
– Да что звонить, – отвечает Горский. – Она и так все знала. Куда раньше нас с тобой.
Тут Антон замечает меня и спрашивает: А ты из волос Зубова куколку будешь делать?
Конечно. Не в милицию же идти. Как-нибудь сами разберемся. Милиции нет дела до Милы Аксаланц, моей соседки по даче. Девушка, которая прожила свою жизнь в вымышленном королевстве, конечно, шизанутая, на всю голову больная, совсем куку.
А что за магия? спрашивает Антон. Смесь вуду и кроулианства, отвечаю я.
Понятно, говорит Антон, каждый мужчина и каждая женщина – это звезда. Знаем, читали.
Это самая популярная цитата из Кроули. Каждый мужчина и каждая женщина – это звезда. И еще: Do What Thou Wilt. Наверное, даже Зубов знает. Может, он даже считает, что сам Does What He Wilt.
Многие удивляются, как вуду может сочетаться с Кроули. Удивляться тут нечего: вуду – не догма, а руководство к действию. Оно принимает в себя любые практики и религии – от католицизма до кроулианства. Думаю, даже у Билли Грэма что-то можно взять – неясно, правда, на хрена.
– А ты из Димы сделаешь зомби? – спрашивает Антон.
– Зачем? – отвечаю я. – Просто убью.
Почему-то все думают, что вуду – это обязательно про зомби. Я знаю: чтобы сделать зомби, не нужно ни власти, ни силы, ни умения – штука в том, что какие-то гаитянские наркотики настолько мощно вырубают сознание, что человеком становится легко управлять. В этом нет ничего хитрого – но и ничего интересного тоже нет.
– Давно практикуешь? – спрашивает Антон.
– Года полтора, – отвечаю я. – Вот, машину себе наколдовал.
Я не говорю ему, что машина недавно поломалась. Колдовать не так-то легко. Это не бизнес – тут деньги легко не даются.
– А ты проходил посвящение, стал магом, да? – продолжает спрашивать Антон.
– Меня скорее следует назвать филью-ди-санта, – отвечаю я гордо и встаю.
Мне пора идти. Надо подготовиться.
Убить человека не так-то легко. Это не шутки, не баловство. Надо твердо понимать, почему ты хочешь это сделать. Надо ясно представлять: только что Дима Зубов сидел здесь на диване. А через несколько дней его не станет. Надо твердо понимать, почему ты это делаешь. Почему смерть Милы Аксаланц – достаточная причина, чтобы убить человека.
Ведь, честно говоря, не поспоришь – она была шизанутая, на всю голову больная, от дефлорации – куку, так ничего и не поняла, умерла глупо и бессмысленно. У нее не было ни воли, ни силы, ни власти. Естественная убыль, иначе не скажешь. Она бы и так умерла, рано или поздно.
Но все равно: каждый мужчина и каждая женщина – звезда. Шизанутая, больная на всю голову звезда.
…Итак, отравленную марку мог подбросить Жене любой, говорит Горский. Он опять стоит у доски, небрежно ходит взад-вперед, артистично тыкая указкой в схему – семь кружков, цветик-семицветик, стрелочки, сердечки, знаки вопроса.
Однако, продолжает он, это было ясно с самого начала. Таковы требования жанра. Герметический детектив. Шесть подозреваемых, одна жертва. Если автор халтурщик, то убийца – тот, на кого меньше всего падает подозрение. Если автор работает хорошо, подозрение падает на всех в равной степени. Хотя, конечно, нельзя забывать об идеологических предпочтениях автора.
Что я имею в виду? спрашивает Горский и сам отвечает: К примеру, в советских детективах старый большевик не может оказаться преступником. И даже старый заслуженный рабочий. Опять же, если детектив написал англичанин и действие происходит где-то в Европе, среди немцев и французов, вряд ли единственный затесавшийся в их ряды британец окажется убийцей. Или, возьмем, к примеру, евреев. Ни один уважающий себя русский автор не рискнет делать главным преступником еврея: побоится выглядеть антисемитом.
Если бы мы были уверены, что автор этой истории – русский, то Поручика и Альперовича можно было бы исключить – но что мы знаем об Авторе всех происходящих с нами историй? (Горский понимает глаза к небу, делает паузу, давая возможность понять, Кого он имеет в виду.) Одним словом, о Его национальности лично мне ничего неизвестно.
Главная фигура в детективе – сыщик. Почему все преступления в классическом детективе совершаются из-за секса или денег? Потому что канон задал Конан-Дойль, а его Холмс сидел на кокаине. Если бы на Бейкер-стрит ели мескалин, то в детективах совершались бы только ритуальные убийства.
Голос из зала: Я думал, все убийства как бы из-за денег, потому что типа бизнес.
На самом деле психоделия и бизнес – почти одно и то же. Просто в одном случае циркулирует космическая энергия, а в другом – финансовые потоки. Вспомните деньги Поручика, пришедшие к Лере, к Антону, к безвестным драгдилерам. Принято считать, что люди употребляют жесткие наркотики из тяги к саморазрушению. Но если мы поднимем статистику, то увидим, что сегодня в России смертность среди банкиров больше, чем среди торчков. И что у нас разрушительнее: героин или собственный банк?
Голос из зала: Вы говорили об идеологических предпочтениях. Означает ли это, что Зубов оказался убийцей, потому что он – дилер? А торговать наркотиками – плохо.
Все не так просто. Каждому из нас случалось продавать наркотики – и если бы Автор задумывался о таких вещах, он выбрал бы себе других героев. Впрочем, я согласен: торговать наркотиками – неправильно. Даже если это психоделики и трава. Деньги можно брать только на покрытие расходов. Если считаешь, что наркотики – дрянь, не продавай их. Если считаешь, что они – как святое причастие, то как можно торговать святым причастием? Все остальные варианты – только линейная комбинация этих двух. С различными коэффициентами. И результат такой же. На 30 процентов подлец, на 70 – святотатец. Или – наоборот. Не слишком люблю дилеров – хотя куда бы я без них делся?
Голос из зала: А Зубов?
Зубов – несчастный человек, которого никогда ничего не вставляет. То есть вставляет – но не до конца. И потому он живет отраженным светом – рассказами тех, кого вставило. Потому его и сжигает зависть к тем, кто получает опыт, которого у него нет, что ни пробуй. Оттого он и продает, оттого и с Милой спал.
Почему с ним так происходит? Вряд ли есть простой ответ. Можно сказать «карма» или «эндорфинный баланс». Эндорфинный баланс, конечно, – форма проявления кармы. Но я думаю, Зубов просто не может поверить в подлинность своих переживаний, психоделических в том числе. Он все время сравнивает с тем, что читал или слышал – и потому раз за разом терпит поражение. Чужой трип ему всегда интереснее, хотя бы потому что – чужой. Потому Зубов и торгует, потому и просит рассказать, хорош ли был трип.
- Предыдущая
- 28/56
- Следующая
