Чаша терзаний - Ogg Gita - Страница 2

Я посмотрела на него с недоверием, пытаясь понять, говорит ли он сейчас правду или лжёт, но так и не найдя ответа, пожала плечами.

— Я не думаю, что даже если я расскажу, Вам это хоть что-то даст. Это всё дела людей.

— Ты хотела сказать маглов, — он, сделал ударение на последнем слове.

— Я предпочитаю их так не называть, и не только потому, что долго прожила среди них.

— Но в этом слове нет ничего плохого…

— Просто оставьте за мной это право.

— Собственно, ты права, меня не эта тема волнует. Мне гораздо более важно, что ты скажешь, если я предложу избавление от самых страшных кошмаров в обмен на согласие работать в Хогвартсе.

— Каким образом?

— Ты что-нибудь слышала о Чаше Терзаний?

Я уставилась на него с удивлением.

— Конечно. Но для неё нужен Хранитель, а Вы сами знаете, что никто не пойдёт на это, потому как если…

— Ты хочешь мне рассказать принцип её работы?

— Нет, но…

— Я согласен быть Хранителем твоей Чаши.

— Мне кажется, Вы не до конца понимаете. Вы можете не ожидать…

— Я уже сказал тебе, что прекрасно отдаю себе отчёт в собственных действиях и разделю её с тобой, как только придёт время! — отрезал он.

— А какова цена?

— Будешь работать преподавателем в Хогвартсе столько, сколько потребуется.

Поджав губы, я покачала головой.

— Я ещё не всё забыла. Это ведь не может служить оплатой. Возвращение и работа преподавателя не претит мне. Я погашу долг, только сделав что-то, что по собственной воле не сделала бы никогда.

— Об этом поговорим, когда придёт время.

— В какую игру Вы играете, профессор Дамблдор?

Он резко отодвинул свой бокал, так что несколько бордовых капель упало на белоснежную скатерть.

— Ты настолько не доверяешь мне? Что же, я не буду тебя уговаривать и уж тем более заставлять. Но подумай, Эни, что ты выберешь. Жизнь, состоящую из одинаковых дней в чужом мире с чужими людьми, и будешь тайно, по ночам, отрабатывать заклинания, чтобы не забыть, кто ты? Или возвращение в мир, где ты родилась и выросла, где ты можешь делать то, что хочешь, а не то, что вынуждена.

Тон его голоса оставался прежним, приглушённо-спокойным, но глаза метали молнии.

— Даю тебе ночь на размышление, завтра утром я приду за ответом. Только прошу не забывать, что дав этот ответ, ты уже не сможешь передумать ни через час, ни через год!

Он порылся в карманах, достал несколько скомканных банкнот и положил их на блюдце, затем поднялся и вышел, не сказав больше ни слова.

Дождь так же внезапно прекратился, как и начался. Я не помню, как добралась домой, потому что чувствовала себя напрочь измученной. В голове вертелось только одно: «Вернуться домой!». Где-то глубоко в душе я мечтала об этом последние тринадцать лет, но до сегодняшнего дня была абсолютно уверена, что не смогу этого сделать никогда.

Ночь прошла в тяжких размышлениях. Я понимала, раз зовут — значит нужна. Кроме того, профессору Дамблдору можно было доверять. Ну, по крайней мере, пока дело не касалось его «высших целей». Нет, я боялась совсем не профессора, и даже не того, что он может потребовать. Я боялась себя, и опасалась, что всё чему я научилась за эти годы, всё, что я с рвением умалишённой отрабатывала каждую ночь в своей закупоренной квартирке, не сработает там, в мире реальном. Но всё же этот мир был моим домом, домом по которому я неистово скучала. Я скучала по его сумасшедшим жителям, по его воздуху, по его прекрасным законам и возможностям. Но больше всего я скучала по самой себе — настоящей.

Начало светать, а я всё ещё не приняла решения, какой дам ответ. В окно, через неплотно прикрытые жалюзи пробился первый луч солнца, и немного пройдясь по комнате, остановился на маленькой деревянной шкатулке. Крышку шкатулки украшал большой косматый волк, его пасть служила замком. Я бы не позавидовала тому, кто захотел бы её открыть в моё отсутствие. Самое меньшее, чем мог похвастаться бедняга после такой попытки, это отсутствием одного пальца на руке. Я схватила шкатулку, ласково почесала деревянного волка за ухом и прошептала: «Прости, что так долго не открывала».

Шкатулка открылась. Её содержимое составляли несколько старых писем и пухлый миниатюрный блокнот, из-под которого выглядывал угол маленькой колдографии. Я погладила уголок пальцем и осторожно вытащила её из-под блокнота. На меня смотрели и махали руками две девочки лет двенадцати. Девочки стояли в обнимку и улыбались. У одной из них были волосы огненно рыжего цвета и зелёные глаза, другая же была темноволосая и темноглазая. Далеко на заднем плане находился худой мальчик с бледной кожей и большими грустными глазами, он старательно делал вид, что увлечён чтением какой-то книги, но иногда искоса поглядывал на подруг. Я долго рассматривала колдографию, мысленно умоляя, чтобы её герои подсказали мне верный ответ. За этим занятием меня застал звонок домофона.

Я наспех собрала всё в шкатулку, захлопнула её и оставила на кровати. Набросив халат, я подбежала к двери и нажала кнопку. Домофон пискнул, и на экране появился мой вчерашний собеседник. Не раздумывая, я впустила его.

— Поднимайтесь на второй этаж.

— Спасибо, — улыбнулся он.

Через несколько секунд Дамблдор уже стоял на пороге моей квартиры и с любопытством осматривался.

— У тебя нет камина.

— Спасибо, я знаю, — тихо ответила я, закрывая за ним дверь. — Почему Вы пришли так странно, через дверь?

Он заулыбался ещё больше.

— Я очень рад, что ты использовала в этом вопросе слово «странно». Сейчас раннее утро, я не знал, спишь ты или нет — не хотел пугать тебя внезапным появлением.

— Вы же не надеялись, что я усну после вчерашнего разговора? — улыбнулась я в ответ.

Он усмехнулся.

— Проходите, профессор. Хотите, я сварю Вам кофе?

— Спасибо, у меня не так много времени, поэтому от кофе, я, пожалуй, откажусь, — он прошёл в комнату и остановился, разглядывая картины. — Очень неплохо. Кто мастер?

— Они мои.

Одна из его бровей чуть приподнялась.

— Раньше ты как будто не увлекалась подобным.

— Раньше у меня было не так много свободного времени.

— Жаль, что они не двигаются, и на них совсем нет ни людей, ни животных…

— Они немного, хм… другие.

Я подошла к ближайшей от него картине, на ней было изображено блюдо с парой больших жёлтых яблок. Я взяла одно яблоко и протянула Дамблдору. К такому он определённо был не готов.

— О… — только и сказал он, но яблоко взял и даже откусил от него кусок.

— Ну, теперь я вижу, что ты времени зря не теряла, — сказал он прожевав. — Не хуже тех, которые растут у нас в саду. А как со всем остальным?

— Я ничего не забыла, профессор, — ответила я, глядя, как он с наслаждением дожёвывает когда-то написанное мной яблоко.

Он осмотрел картины, и, найдя то, что искал, указал на одну из них.

— Тренировалась?

На картине была изображена комната размером с небольшой погреб с глухими тёмными стенами и грубым деревянным манекеном в середине. Я кивнула.

— Покажешь как-нибудь, что он умеет? — спросил он.

— Когда пожелаете.

— А что до моего предложения?

— Я согласна, — в тон ему, ответила я.

— Тогда я жду тебя в середине августа. Тебе хватит два месяца, чтобы собраться и уладить здесь всё?

— Да.

— Хорошо. Как добраться ты знаешь. Из багажа возьми только самое необходимое, за остальным я пришлю домовых эльфов.

Он подошёл ко мне и положил руку на плечо.

— Ну что же, до встречи, я рад, что не ошибся в тебе, Эни.

— Вы не сказали, что я буду преподавать.

— А вот это, — он указал на мои картины. — Такого у нас ещё не было, правда?

Подмигнув мне, он трансгрессировал.

— До скорой встречи, профессор Дамблдор, — прошептала я в пустоту.

Когда я появилась на платформе девять и три четверти Лондонского вокзала Кингс-Кросс, Хогвартс-экспресс уже возвышался над ней, сверкая в лучах послеполуденного солнца, и отправился, как только я заняла своё место. Вагон был пуст, но его стены трепетали ожиданием, что уже через неделю здесь будут звенеть и переливаться детские голоса и смех. Я расслабленно наблюдала за пролетающим мимо пейзажем. Память постоянно пыталась начать со мной беседу, но я не спешила идти ей навстречу. Монотонный стук колёс убаюкивал, и перед глазами уже всё поплыло, когда я отчётливо услышала звук открывшейся двери моего купе. Я обернулась, на меня смотрел лопоухий нескладный паренёк лет девятнадцати.