Дающий - Лоури Лоис - Страница 2

• Предыдущая
• 2/29
• Следующая

— Что ты чувствуешь сейчас, Лили? — спросил Отец. — Все еще злишься?

— По-моему, нет, — решила Лили. — По-моему, мне тоже его жалко. И я жалею, что сжала руку в кулак, — сказала Лили. И улыбнулась.

Джонас улыбнулся в ответ. Лилины чувства всегда такие ясные, простые, с ними легко разобраться. Он подумал, что, наверное, когда он был Семилетним, его чувства были такими же.

Он вежливо, но не слишком внимательно слушал, что рассказывает Отец. Тот говорил о чувстве, которое беспокоило его сегодня на работе: он волновался за одного из Младенцев. Отец Джонаса был Воспитателем. Воспитатели должны были заниматься всеми эмоциональными и физическими потребностями детей в первые годы жизни. Джонас понимал, что это очень важная работа, но она его не слишком интересовала.

— Какого он пола? — спросила Лили.

— Мужского, — сказал Отец. — Очень милый ребенок мужского пола со славным характером. Но он растет медленнее, чем положено, и плохо спит. Мы держим его в отделе дополнительного ухода, но в Комитете уже поговаривают о том, чтобы его удалить.

— Ох, — вздохнула Мать. — Представляю, как тебе тяжело.

Джонас и Лили сочувственно покивали. Удаление детей всегда было печальным событием, ведь они еще не успели насладиться жизнью в коммуне. И они не сделали ничего плохого.

Удаление не было наказанием только в двух случаях — если дело касалось Старых и Младенцев. Удаление Старых отмечалось как праздник полно и хорошо прожитой жизни, а вот Удаление новорожденных сопровождалось чувствами бессилия и грусти. Особенно тяжело приходилось Воспитателям, которым казалось, что в случившемся есть их вина. Впрочем, детей удаляли очень редко.

— Но я пока не сдаюсь, — сказал Отец. — Я собираюсь попросить у Комитета разрешения приносить его на ночь домой, если вы, конечно, не против. Вы же знаете, как работают Ночные Воспитатели. Я думаю, этот малыш нуждается в чем-то большем.

— Конечно, — сказала Мать.

Джонас и Лили кивнули. Отец уже жаловался им на Ночных Воспитателей. Работа Ночных Воспитателей не считалась важной, на нее назначали людей, которым не хватало знаний, способностей, умения для более ответственной дневной деятельности. Большинству ночных работников даже не подбирали супругов, так как они не обладали элементарным навыком общения, что совершенно необходимо для создания Семейной Ячейки.

— Может быть, мы даже сможем его оставить у себя, — прощебетала Лили.

Она, конечно, дурачилась, все это прекрасно понимали.

— Лили, — с улыбкой сказала Мать, — ты же знаешь Правила.

Двое детей — один женского, один мужского пола — каждой Семейной Ячейке, гласили Правила.

Лили хихикнула.

— Я подумала, а вдруг один раз можно?

Следующей о своих чувствах рассказывала Мать, которая работала в Департаменте Юстиции. Сегодня к ней привели рецидивиста, человека, который уже нарушал правила. Она считала, что, строго и справедливо наказанный, он снова обрел свое место в коммуне: работу, дом, Семейную Ячейку. Увидев его во второй раз, она рассердилась. Ей было обидно и даже немного стыдно, что она не смогла изменить его жизнь.

— И еще я почувствовала страх за него, — призналась Мать. — Вы же знаете, третьего шанса нет. Правила гласят, что третье нарушение влечет за собой Удаление.

Джонас вздрогнул. Он знал, что так бывает. У него в группе есть мальчик, чей Отец был удален много лет назад. Но никто никогда не говорит об этом, такой это позор. От одной мысли становится не по себе.

Лили подошла к Матери и положила руку ей на плечо. Не вставая с места, Отец взял ее за руку. Джонас — за другую. Каждый произнес слова ободрения. Вскоре Мать улыбнулась, поблагодарила их и сказала, что ей гораздо лучше. Ритуал продолжался.

— Ну а ты, Джонас? — спросил Отец. — Ты сегодня последний.

Джонас вздохнул. Сегодня он бы рад и вовсе не рассказывать о своих чувствах. Но это, конечно, против Правил.

— Мне тревожно, — признался он, радуясь, что в конце концов нашел правильно описывающее его чувства слово.

— Почему, сын? — Отец выглядел обеспокоенным.

— Я знаю, что на самом деле волноваться не о чем, — объяснил Джонас, — и что каждый взрослый через это прошел. И вы тоже. Но Церемония все равно меня тревожит. Ведь уже почти декабрь.

Лили широко раскрыла глаза.

— Церемония Двенадцатилетних, — прошептала она благоговейно.

Даже самые маленькие дети — как Лили и младше — знали, что ожидает в будущем каждого из них.

— Я рад, что ты поделился с нами своими чувствами, — сказал Отец.

— Лили, — позвала девочку Мать. — Тебе пора идти надевать пижаму. А мы с Отцом останемся и побеседуем с Джонасом.

Лили скривилась, но послушно встала из-за стола.

— Без меня? — спросила она.

— Да, это будет отдельная беседа только с Джонасом, — ответила Мать.

Джонас смотрел, как Отец наливает себе кофе. Он ждал.

— В детстве, — сказал Отец, — каждый декабрь был для меня событием. Как и для вас с Лили. Декабрь приносит столько нового!

Джонас кивнул. Он помнил декабри с тех пор, как стал Четырехлетним. Те, что были раньше, стерлись из памяти, хотя он, конечно, присутствовал на всех Церемониях. Он прекрасно помнил Лилины первые декабри. Особенно декабрь, когда их Семейная Ячейка получила Лили — на той Церемонии она была названа и стала Годовалой.

Церемония Годовалых — всегда шумная и веселая. Каждый декабрь Младенцы, рожденные в течение года, становятся Годовалыми. По очереди — детей ровно пятьдесят, если никого не удалили, — их выносят на сцену Воспитатели, которые заботились о них с рождения. Некоторые идут сами, еще неуверенно держась на ногах, а совсем маленькие лежат на руках у Воспитателей.

— Я люблю Называние, — сказал Джонас.

— Я тоже, — сказала Мать. — В тот год, когда мы должны были получить Лили, — а мы, естественно, знали, что нам выдадут ребенка женского пола, ведь мы подали прошение, и оно было одобрено, — я постоянно думала, какое же у нее будет имя?

— Я мог бы, конечно, заглянуть в список и до Церемонии, — признался Отец. — Комитет готовит его заранее, и он всегда лежит в офисе Воспитательного Центра.

— Вообще-то, — продолжил Отец, — мне немного стыдно, но сегодня я действительно зашел в офис, чтобы проверить, нет ли там списков для Называния. Список был, и я посмотрел на запись под номером Тридцать Шесть — это номер того малыша, о котором я вам сегодня рассказывал. Я подумал, что воспитательный процесс пойдет быстрее, если называть его по имени. Наедине, конечно, чтобы никто не услышал.

— И ты узнал его? — воскликнул Джонас.

Это было невероятно — то, что Отец вообще способен нарушить Правило, пусть и не самое важное. Джонас взглянул на Мать, человека, ответственного за соблюдение Правил в коммуне, и с облегчением увидел, что она улыбается.

Отец кивнул.

— Его именем — если он, конечно, дотянет до Называния — будет Гэбриэл. Так что я шепчу ему это имя во время кормлений, игр и занятий. Когда никто не слышит. Я зову его Гейб, — улыбнулся Отец.

— Гейб, — произнес Джонас. — Хорошее имя.

Хотя Джонас был только Пятилетним в тот год, когда они получили Лили и узнали ее имя, он отлично помнил, как все этого ждали. Они часами обсуждали, как она будет выглядеть, какой у нее будет характер, впишется ли она в размеренную жизнь Семейной Ячейки. Он помнил, как забрался на сцену вместе с родителями — Отец был с ними, а не с другими Воспитателями, потому что в том году ему выдавали собственного ребенка.

Он вспомнил, как его Мать взяла ребенка, теперь его сестру, на руки и как прочли документ собравшимся Семейным Ячейкам: «Младенец Двадцать Три, — объявил Называтель, — Лили».

Он помнил восхищенное лицо Отца и как он прошептал:

— Это одна из моих любимиц, я надеялся, что нам дадут именно ее.

Толпа хлопала, Джонас улыбался. Ему нравилось имя его сестры. Лили, так толком и не проснувшаяся, помахала крошечным кулачком, и они спустились со сцены, чтобы уступить место следующей Семейной Ячейке.

• Предыдущая
• 2/29
• Следующая