Шахматная партия Дерини - Куртц Кэтрин Ирен - Страница 1

• 1/54
• Следующая

Март всегда был месяцем бурь и штормов в Одиннадцати Королевствах: от великого Северного моря он приносил снег, который толстым слоем ложился на серебряные горы, вихрями кружился над серебряными долинами востока, пока наконец не извергался дождями на великую Гвинедскую долину.

Случалось — март был мягким, но жители Гвинеда никогда не надеялись на раннюю весну. Они по опыту знали, что март — месяц капризный, часто жестокий, и ему ни в коем случае не следует доверять.

В первый год царствования короля Келсона март не был исключением.

Над Ремутом — столицей государства Келсона, — буря разразилась в полдень. По навесам ларьков на рыночной площади ударил град размером с человеческий ноготь, и вскоре все надежды на то, что базарный день удастся спасти, исчезли. Торговцы начали неохотно собирать товары, запирать лавки и расходиться по домам. Над городом грохотал гром, висел острый запах озона.

С наступлением сумерек на улицах под дождем можно было встретить только тех, кого дела или служба принуждали находиться на улице в такую ненастную погоду: городских стражников, солдат, посыльных, спешащих с поручениями. А когда опустилась темнота, только дождь и ветер гуляли по узким улицам Ремута.

За стеклами окон, по которым ручьями стекала вода, под порывами проникавшего в щели дверей ветра, плясало пламя свечей. В домах и тавернах, в харчевнях и придорожных гостиницах жители города за ужином собирались у каминов, прихлебывали добрый эль, ведя разговоры о делах, ожидали, когда стихнет буря.

Над дворцом архиепископа, расположенным в северной части города, вспыхивали яркие молнии. В тени дворцовых стен угрюмо вырисовывалась громада собора Святого Георга с вонзавшейся во тьму иглой колокольни. Бронзовые ворота дворца были заперты на крепкие засовы.

Одетые в кожаные плащи стражники патрулировали вдоль границ дворцовых владений, низко опущенные капюшоны маслянисто блестели. Пламя факелов, укрепленных в углублениях стены, свистело и трещало, свирепый ветер завывал, пробирая до костей.

Сам архиепископ Ремута находился в своем кабинете: он стоял у пылающего камина, протянув к огню пухлые ладони, затем плотно закутался в подбитую мехом мантию и направился к письменному столу в глубине комнаты. За столом, склонившись над листом пергамента, сидел человек в фиолетовой сутане. Две свечи на столе создавали равномерное желтое освещение. С полдюжины свечей, установленных в разных частях комнаты, с трудом разгоняли мрак. Молодой секретарь со свечей в руке склонился над левым плечом сидящего, внимательно следя за ним, готовый по первому приказу капнуть на пергамент красный воск.

Корриган склонился над правым плечом читающего. Человек за столом окончил чтение, удовлетворенно кивнул, поднял перо и начертал свою подпись. Секретарь моментально капнул воском, человек в фиолетовой сутане спокойно припечатал его своим аметистовым перстнем, подышал на камень, потер о бархат рукава и снова надел перстень на палец.

— Это должно подействовать на Моргана, — сказал он.

Эдмонд Лорис, архиепископ Валорета, производил сильное впечатление. Он был строен, вьющиеся серебряные волосы создавали эффект нимба вокруг головы, на которой ловко сидела красная камилавка, прикрывающая тонзуру.

Однако голубые глаза его были холодными и жестокими. На смуглом, с ястребиным носом лице ничего нельзя было прочесть, кроме хищного удовлетворения: Лорис только что скрепил своей печатью документ, интердикт, которым довольно большая часть Гвинада отлучалась от церкви, именно та часть, где лежало богатое герцогство Корвин.

Это было трудное решение. Над ним Лорис и его коллега думали почти четыре месяца. Ведь народ Корвина не был повинен ни в чем таком, что могло бы оправдать такую крайнюю меру, как интердикт. Но, с другой стороны, в герцогстве сложилась та ситуация, которую терпеть больше было нельзя: ее следовало искоренить.

И достопочтенные прелаты успокаивали свою совесть тем, что угроза интердикта была направлена не против народа Корвина, а против одного человека, которого было невозможно достать другим способом. Господин Корвина Дюк Дерини Алярик Морган — вот кто был объектом священной мести. Морган, который применял свое нечестивое и святотатственное могущество Дерини, чтобы вмешиваться в людские дела, совращать невинных, пренебрегая церковной и светской властью. Морган, который посвятил мальчика-короля Келсона в запретные тайны древней магии и развязал дуэль магий в священном соборе во время коронации Келсона. Морган, который своей кровью Дерини обречен на вечные мучения в аду, если он не отречется от дьявольского наследия и не вернется для очищения в лоно святой церкви. Морган, вокруг которого, как вокруг столпа, сплачиваются все Дерини.

Архиепископ Корриган нахмурился и взял в руки документ. Его кустистые брови сдвинулись в одну линию, когда он начал перечитывать текст. Закончив чтение, он прикусил губу, но затем решительным движением сложил пергамент и кинул его на стол. Секретарь ловко капнул воск. Корриган, не колеблясь, приложил к нему и свой перстень, однако его пальцы беспокойно бегали по нагрудному кресту, когда он усаживался в кресло рядом с Лорисом.

— Эдмонд, ты уверен, что мы… — его речь была прервана коротким взглядом Лориса, и архиепископ вспомнил, что они не одни, что секретарь рядом и ждет дальнейших указаний.

— Пока все, отец Хью. Попросите войти монсеньора Горони, пожалуйста.

Секретарь поклонился и вышел. Корриган со вздохом откинулся на спинку кресла.

— Ты знаешь, что Морган никогда не допустит того, чтобы Толливер его отлучил, — сказал Корриган. — Неужели ты думаешь, что угроза интердикта остановит Моргана?

Формально Дюк Алярик не подпадал под юрисдикцию обоих архиепископов, но они надеялись, что документ устранит эту досадную помеху.

Лорис щелкнул и взглянул на Корригана:

— Может или нет, — произнес он, — но на народ подействует. Уже ходят слухи, что на севере собираются банды повстанцев, желающих свергнуть власть дома Дерини.

— Фу! — фыркнул Корриган, поднимая перо и макая его в хрустальную чернильницу. — Что может сделать жалкая горстка повстанцев против могущества Дерини? А кроме того, народ его любит.

— Да. Пока любит, — согласился Лорис. Корриган начал старательно подписывать письмо, а Лорис с легкой улыбкой наблюдал, как кончик языка Корригана следует за каждым росчерком пера, выводящего затейливую роспись. — Но будут ли они любить его, когда вступит в силу интердикт?

Корриган с удовлетворением посмотрел на свою работу и энергично встряхнул над пергаментом серебряной песочницей.

— А кроме того, — сказал Лорис, глядя на Корригана сквозь опущенные ресницы, — говорят, что Барин, лидер повстанцев, объявил себя новым Мессией, чье божественное предназначение — освободить страну от засилия проклятых Дерини. Разве ты не видишь, что такое усердие нам на пользу?

Корриган задумчиво прикусил нижнюю губу и задумался.

— И мы позволим этому самозваному Мессии бродить по стране и будоражить народ? Эти восставшие для меня только еретики и ничего более.

— Я еще не дал официальных указаний, — сказал Лорис. — Я даже не встречался с этим Барином. Но ты должен признать, что это движение может нам помочь, если его направить туда, куда надо. А кроме того, — Лорис улыбнулся, — может, этот Барин действительно выполняет божественное предназначение.

— Я в этом сомневаюсь, — нахмурился Корриган. — И как далеко ты предполагаешь зайти в этом деле?

Лорис откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди.

— Штаб повстанцев находится на холмах близ Джассы. Горони, которого мы посылаем в епископство Корвин, свяжется с повстанцами и вернется в Джассу. Затем я сам предполагаю встретиться с предводителем.

— А до этого мы ничего предпринимать не будем?

Лорис кивнул:

— Мы не будем ничего предпринимать. Я не хочу, чтобы король понял, что мы что-то замышляем, и…

• 1/54
• Следующая