Добрый ангел смерти - Курков Андрей Юрьевич - Страница 13
- Предыдущая
- 13/69
- Следующая
Я прилег грудью на бортик и смотрел на плывущий вдалеке сероватый берег.
Припухшее красноватое солнце висело на краю неба по другую сторону корабля, и поэтому тут особенно ощущалось приближение вечера. Внизу серебрилась вода. Было спокойно и в воздухе, и на душе. И люди, отстучав обувью по гулкому железу палубы, разошлись по местам, где намеревались то ли выпить, то ли просто поговорить.
Набравшись от влажного вечернего воздуха свежести, я вернулся в каюту. Мы снова ели консервы, пили потихоньку водку, запивая водой. И Даша снова ненавязчиво рассказывала о трудовых буднях.
— Завтра запускаем холодильный конвейер и консервную линию, — говорила она твердым голосом. — В холодильнике рыбы дня на четыре работы, как раз, пока начнем прием свежей — холодильник опустошим., Тонн десять консерв закатаем…
Жаль, что в холодильнике одни сельдевые… Если и попадется какая белужка — кто ее заметит, тот и стащит. А я не на конвейере, я на ОТК буду в этот раз…
Слушай, а чего ты на Мангышлак? Ты, часом, не маковый гонец?
— Нет, — я мотнул головой. — Я хочу посмотреть форт Шевченко… по его местам побродить…
— А он у вас что? — спросила Даша.
— Да так, поэт, борец за национальную идею…
— Вроде Жириновского?
— Нет, он был тихий, спокойный. Стихи писал про женщин… такие, с жалостью…
— Че, ему женщин, что ли, жалко было?
— Было, — подтвердил я.
— Интересно, — искренне проговорила Даша. Задумалась. — Я вообще-то стихи не читаю. Про Анжелику читала несколько книг и «Мать» Горького. Горький мне больше понравился, но «Анжелика» — увлекательней. Не помню, кто ее написал… А стихи я так, и в детстве не любила. Только когда Роберт Рождественский по телевизору читал — слушала. Но это ж только по восьмым мартам он читал…
Она зевнула, прикрыв рот ладонью.
— Что-то спать хочется, — протянула усталым голосом. Потом, не обращая на меня никакого внимания, сняла с себя ситцевый в блеклых цветочках халат и осталась в трусах-шортах бежевого цвета и в ситцевом лифчике, тоже в цветочек.
Забралась под одеяло.
— Свет выключи! — попросила она. — И водку допей, если можешь. Нехорошо слезы оставлять…
В бутылке действительно оставалось на донышке, и я вылил остатки водки в свой стакан. Потом выключил свет и со стаканом в руке прошел внутренним коридором на палубный периметр. Облокотился о бортик и посмотрел на воду, отливавшую то ли патиной, то ли старым потемневшим серебром.
На небе горели крупные звезды. Три штуки. Висели они невысоко, а над ними мельтешила прочая звездная мелочь, несметная, как ночная мошкара, сбившаяся вокруг одного-единственного дорожного фонаря.
За моей спиной горело окошко чьей-то каюты, за которым шел громкий веселый разговор. Звенели стаканы, вспоминались случаи из прошлого — обычные, происходящие с каждым по многу раз в жизни. Но тут, под веселье и водку, они слушались внимательно и уважительно, и даже я постоял, замерев, минут пятнадцать. Слушал и улыбался. Какой-то деревенский вечер получался. В руках — стакан с остатком водки. На небе — звезды, за спиной — окошко, за окошком — разговоры.
Я допил водку и, вернувшись в каюту, улегся и постепенно заснул под негромкое, но настойчивое похрапывание Даши.
Глава 19
На следующий вечер рыбзавод выплывал в Каспий. Ранние звезды ненавязчиво и неярко поблескивали на еще светлом небе. По периметру палубы прогуливались трудящиеся плавучего гиганта. Я стоял у бортика и смотрел на воду — Даша сказала, что как только войдем в Каспий, вода позеленеет.
Мимо с хохотом прошла компания женщин, и в воздухе около меня задержался запах свежей рыбы. Но буквально через полминуты свежий солоноватый ветерок согнал его.
Рыбзавод покачивался на невысоких волнах, и это было для меня новым ощущением. Раньше мне трудно было бы представить, что волнам окажется под силу раскачать эту махину, но теперь я уже понимал, что Каспийское море может все: и освежить, и накормить, и утопить…
— Эй, котик, не простудишься? — раздался за моей спиной голос Даши.
— Так ведь не холодно, — не оборачиваясь, ответил я.
— Тут такие ветерки на Каспии — враз просквозят, — со знанием дела сказала Даша. — Пойдем лучше в каюту.
Утром я проснулся с тяжелой головой. Рыбзавод все еще покачивался — видно, это и было причиной моего беспокойного сна и трудного пробуждения. Даша уже была в цеху. На столике стояла банка «Каспийской сельди», тот самый коротковатый ножик и огурец.
«Заботливая, — подумал я, глядя на оставленный мне завтрак».
Поел, потом умылся. Выглянул за занавеску наружу — небо отливало свинцом.
Похоже, что погода менялась к худшему.
Сколько мне еще плыть с ними?
Не то чтобы путешествие это было неприятным, но просто его однообразие начинало меня утомлять: одни и те же консервы, одно и то же море. Только небо позволяло себе менять цвет, а так все одно и то же.
Где-то в коридоре прозвучал неясный, но удивительно громкий механический голос. Я подскочил к двери, приоткрыл ее и прислушался.
«Фельдшеру срочно прибыть в третий цех!» — снова повторил механический голос громкой связи.
Этот голос еще раза три вызывал фельдшера в третий цех, а потом снова стало тихо.
Неожиданно, минут через двадцать в каюту пришла Даша. Она была одета в бывший когда-то белым рабочий комбинезон, на голове — зеленая косынка. Лицо красное и в глазах — огоньки.
— Короткий день! — с улыбочкой сказала она, стягивая косынку и рассыпая по плечам каштановые волосы. — Конвейер остановили…
— А чего? — спросил я.
— ЧП. Девчонки пьяного Мазая в углу зажали и головку ему отрезали: Пока одни держали, Машка эту головку в дозатор бросила, так что она с рыбой в какую-то консерву попала… Там такой хай поднялся! — Даша рассмеялась. — А он бегает, конвейер остановил, начал банки открывать — искать среди сельди свой кончик…
— Ну и как, нашел?
— Где там! Пятьсот банок с линии вышло — все не откроешь, да и если б нашел, что он, его обратно бы стал пришивать? А?
Я пожал плечами.
— Сейчас врачи все могут пришить, кроме головы," — сказал я.
— А где у нас тут врачи? У нас тут один фельдшер — Коля — он раньше ветеринаром был, а потом на людей переучился. Он пришел, облил Мазаю обрезок зеленкой и бинтом замотал — вот и все пришивание! Вот кто-то консерву купит!
Ха! Подумает, что это печень трески попала!!!
Веселья Даши я разделить не смог. Как-то даже грустно стало.
«То ли дело могилы по ночам раскапывать?» — ехидно среагировала на мое настроение моя же мысль. «Ну, могилы — это другое дело, — возразил я ей. — В могиле если кто лежит, так только мертвый, которому все равно — раскопают его могилу или нет. Может, ему даже приятно будет — видишь, мол, и после смерти кто-то имеет к нему дело…»
Даша, не стесняясь моего присутствия, переоделась в розовый Сарафан, умыла лицо и руки. Потом, все еще с улыбочкой на круглом лице, уселась на свою койку.
— Ночью шторм будет, так что сегодня пить нельзя, — сказала она. — Кушать хочешь?
Я задумался. А она тем временем наклонилась под стол и вытащила оттуда две банки «Каспийской сельди».
Что-то у меня на лице искривилось, видно, при виде этих банок и Даша, хихикнув, сказала: «Не бойся! Это старая партия, сюда девчонки ничего не бросали…»
Мы пообедали, но удовольствия от еды я не ощутил.
— Пойду курну, — Даша поднялась и, прихватив с собой две пустые консервные банки, вышла из каюты.
Заштормило часов в восемь. Заштормило внезапно и сильно. Даша уже лежала в койке, а я стоял у бортика, крепко схватившись за него руками. Смотрел на черные асфальтовые волны, поднимавшиеся на несколько метров. Эти волны не били в борт, как я сначала ожидал, а пытались вытолкнуть плавучий рыбзавод из воды.
Сначала они это делали мягко и легко, но уже через короткое время, набрав силу, они стали поднимать и бросать его, как игрушечный кораблик, и я, испугавшись и чуть не свалившись за борт, ретировался, закрыв за собой тяжелую железную дверь с боковыми зажимами. Вернулся в каюту.
- Предыдущая
- 13/69
- Следующая
