Церковь в мире людей - Кураев Андрей (протодиакон) - Страница 62
- Предыдущая
- 62/108
- Следующая
Но – это Восток действительно дальний; тот Восток, до которого христианство дошло совсем недавно (а православное христианство – только со свт. Николаем Японским в XIX веке). Мы же теперь вспомним тот мир, на смену которому и для исцеления которого пришло Евангелие. Мир Античности.
Уже много столетий – начиная с эпохи Возрождения – в европейских школах преподают цензурированно—приукрашенное представление об античности. Эллада – это беломраморные храмы, дружба людей и богов, близость с природой, поэтическая естественность… И так все это контрастирует с чернорясным монашеством, темным средневековьем, пришедшим на смену античной простоте и человечности… Просто даже непонятно становится – как могла античность переродиться в средневековье…
Это недоумение рождается оттого, что даже хорошо образованные люди свои познания об античной мифологии ограничивают книжкой Куна, адаптирующей греческие мифы для детей. И, конечно, из книжки Куна нельзя понять – почему христианство объявило войну этим милым и прекрасным сказкам. Из них ведь не узнаешь, что Артемида Эфесская была украшена 14—ю грудями (копия лидийской Артимус)[166].
А многие ли знают, что великий Геракл покончил жизнь самоубийством (Софокл. Трахинянки, 1260 слл.) – с предостережением детям: "вы великую зрите жестокость богов"?
Мы же вспомним без цензурных купюр только два, известнейших и прекраснейших греческих мифа. Есть слово, дорогое каждому новорусскому сердцу – Кипр. На Кипре каждому туристу показывают "пляж любви", на который из пены морской некогда вышла прекрасная Афродита. А в школах при знакомстве с этим мифом показывают репродукции "Рождение Венеры" Ботичелли, Рубенса, Тициана…
И только об одном умолчивают и гиды, и учителя: они не берутся объяснить причину той первой экологической катастрофы. Откуда взялась та самая пена в первозданном море? Рассказ об этом придется начать с бунта Кроноса против Урана. Стычка кончилась оскоплением первичного бога, а затем – "Член же отца детородный, отсеченный острым железом, по морю долго носился, и белая пена взбилась вокруг от нетленного члена. И девушка в пене в той зародилась. Сначала подплыла она к Киферам священным, после же этого к Кипру пристала, омытому морем. На берег вышла богиня прекрасная… Ее Афродитой, "пенорожденной", еще "Кифереей" прекрасновенчанной боги и люди зовут, потому что родилась из пены" (Гесиод. Теогония. 188—197).
Второй полузнакомый всем миф описывает рождение Афины из головы Зевса. Обилие аллегорий и в этом случае заслоняет естественный вопрос: а как именно Афина оказалась в Зевсе. Ответ и на этот раз не самый симпатичный. У Зевса в ту пору была супруга по имени Метида. Она обладала свойством полиморфизма и любила перевоплощаться во что хотела. Зевс, решив избавиться от нее, уговорил ее сделаться маленькой… Понятно, какой сюжет воспроизводит сказка "Кот в сапогах"? – Да, едва только Метида стала маленькой, Зевс ее проглотил. Таким образом премудрость (Афина) оказалась внутри Зевса, ибо Метида была в то время беременна Афиной (см. Гесиод. Теогония, 886—890).
В целом же античность пошла очень странным путем. Казалось бы, та культура, которая провозглашает своим идеалом мужество и естественность, умеренность и гармонию, могла бы миновать именно этот риф. А она именно на нем очень прочно, – на века – засела. Речь идет о гомосексуализме.
Платон ставит любовь между мужчинами значительно выше, чем любовь к женщине. Поведав миф об андрогинах, рассеченных на половинки, Платон повествует: "…чтобы при совокуплении мужчины с женщиной рождались дети и продолжался род, а когда мужчина сойдется с мужчиной – достигалось все же удовлетворение от соития, после чего они могли бы передохнуть, взятся за дела и позаботиться о других своих нуждах… Мужчин, представляющих собой половинку прежнего мужчины, влечет ко всему мужскому: уже в детстве они любят мужчин, и им нравиться лежать и обниматься с мужчинами. Это самые лучшие из мальчиков и юношей…" (Платон. Пир. 191с—192а).
Так "Вместе с божественной философией расцвела и любовь к мальчикам" (Лукиан. Две любви, 35).
Эпикур пишет "к Пифоклу, цветущему мальчику: Что ж, буду сидеть и ждать прихода твоего, желанного и богоравного!" (Диоген Лаэртский. 10,5). "Тимократ, учившийся у Эпикура, говорит, будто сам он еле—еле сумел уклониться от ночной эпикуровой философии и от посвящения во все его таинства" (там же, 6).
Сексуальные услуги юноши рассматривались как нормальная форма оплаты услуг учителя, обучающего подростка какой—либо профессии. Когда Алкивиад пожелал стать учеником Сократа, "я решил сделать все, чего Сократ ни потребует. Полагая, что он зарится на цветущую мою красоту, я счел ее счастливым даром и великой своей удачей: ведь благодаря ей я мог бы, уступив Сократу, услыхать от него все, что он знает. С такими мыслями я однажды и отпустил провожатого, без которого я до той поры не встречался с Сократом, и остался с ним с глазу на глаз,… и я ждал, что вот—вот он заговорит со мной так, как говорят без свидетелей влюбленные, и радовался заранее. Но ничего подобного не случилось. Я решил пойти на него приступом… Я лег под его потертый плащ и обеими руками обняв этого человека, пролежал так всю ночь. Так вот, несмотря на все мои усилия, он одержал верх, пренебрег цветущей моей красотой… Я был беспомощен и растерян" (Платон. Пир. 217а—219е)[167].
Как видим, целомудрие Сократа было предметом удивления. Диоген Киник не разделяет общее увлечение мальчиками – и это становится одной из черт его юродства (Диоген Лаэртский. О жизни знаменитых философов, 6,53—54; 6,59).
Впрочем, Сократ никогда не осуждал гомосексуализм, никогда не призывал обратиться к женщинам – он лишь призывал любить не только тела мальчиков, но и их души, и душевную близость ставить выше телесной (Ксенофонт. Пир, 8)[168]. Тот же Ксенофонт предлагал комплектовать фаланги любовниками – ибо тогда солдаты будут отчаяннее биться, спасая своих возлюбенных (Киропедия. 7,1,30). Так же считает Платон (Пир 179аb). Для Платона любовь к юношам несравненно выше любви к женщинам (Пир 181).
Описание идеальной любви у Платона дано в "Федре" (255—256). Тот, кто хотя бы однажды прочитает его, навсегда уже воздержится от возвышенного употребления словосочетания "платоническая любовь"…
Так греки подражали своим богам. На Олимпе всегда хватало мужеложников: любовником Зевса был мальчик Ганимед[169]; любовником Геракла – Гилас; Посейдона – Пелоп[170]. По слову Овидия не кто иной как Орфей «стал он виной, что за ним и народы фракийские тоже, перенеся на юнцов недозрелых любовное чувство, первины цветов обрывают» (Метаморфозы 10,83—84).
Гигин в “Астрономических рассказах” (2,5) повествует о том, как Дионис хотел спуститься в царство Аида, чтобы вывести оттуда свою мать Семелу. Человек по имени Просимн показал путь, попросив, однако, у прекрасного мальчика вознаграждение. Дионис, желая увидеть мать, поклялся, что исполнит по возвращении то, что от него хотят. "Плата же, будучи постыдной, устраивает Диониса. Любовным было вознаграждение, платой был сам Дионис… Возвратившись назад, не застает Просимна (ведь тот умер). Исполняя “священный” долг перед любовником, спешит к могиле и предается там противоестественной страсти: срезав кое—как ветвь смоковницы, придает ей форму мужского члена и садится на нее, исполняя обязательство перед усопшим. Как мистическое воспоминание о сей страсти по городам воздвигаются фаллосы Дионису" (Климент Александрийский. Увещание к язычникам. 34,3—5). "Мне кажется, что следует объяснить происхождение слова “мистерия” от musos – позора, выпавшего на долю Диониса" (Климент Александрийский. Увещание к язычникам. 13,1).
166
Фото соответствующей статуи из Неапольского музея опубликована в энциклопедическом словаре "Мифы народов мира" (М., 1987, т.1. с. 108). Именно поклонники этой богини с криками "велика Артемида Ефесская!" бросились на первых христиан, появившихся в их городе (Деян. 19).
167
Лукиан полагал иначе: "И Сократ был любовником, как всякий другой, и Алкивиад, когда лежал с ним под одним плащом, не встал нетронутым" (Две любви, 53).
168
Впрочем, и тела юношей вызывали у Сократа (или пишущего от его лица Платона) весьма бурные эмоции: "Хармид же сел между мной и Критием. И уже с этого мгновения мною овладело смущение и разом исчезла та отвага, с которой я намеревался столь легко провести с ним беседу. Когда же он сделал движение, как бы намереваясь обратиться ко мне с вопросом, я узрел то, что скрывалось у него под верхней одеждой, и меня охватил пламень: я был вне себя" (Хармид. 155сd)
169
"В оные дни небожителей царь к Ганимеду фригийцу страстью зажегся" (Овидий. Метаморфозы. 10,155). Августин, впрочем, вступается за Зевса: "Но затем некоторые сочинили о Юпитере, будто он похитил красивейшего мальчика Ганимеда для удовлетворения своей гнусной страсти: мерзость эту учинил Тантал, а басня приписала Юпитеру" (О Граде Божием. 18,13)
170
см. Климент Александрийский. Увещание к язычникам. М., 1999, с. 170.
- Предыдущая
- 62/108
- Следующая