Темное разделение - Рейн Сара - Страница 39

И может быть, я не полный, не целый человек сейчас, в ужасе думала она. Может быть, я только половина чего-то. Половина уродца. Сама мысль была невыносимой и омерзительной. Но внутри ее охваченной ужасом души еще жило воспоминание о том удивительном чувстве, которое охватило ее, когда Соня взяла ее за руку, — как будто вернулась на место какая-то недостающая, давно утраченная часть. А еще она очень хорошо помнила, что Соня выглядела немного кривобокой, словно правая и левая стороны ее тела были разными.

— Иногда случается, что близнецы рождаются сросшимися, — сказала мама. — Не слишком часто, но и не так редко, как считают. Была сделана операция, чтобы разделить вас…

— А что у меня за родимые пятна? — спросила Симона, уставившись на нее. — Ты всегда говорила, что это родимые пятна, а ведь это неправда?

— Нет, не родимые пятна, но ты была такой крохой, когда делали операцию, что ты не помнишь.

— Но я помню, как была в больнице. Я помню, что лежу в палате, и вокруг меня полно докторов.

— Они делали пересадку кожи, вам двоим, и ты, может быть, это помнишь. Это делалось для того, чтобы избавиться от шрамов предыдущей операции. Через пару лет они могут сделать еще одну пересадку, если это тебя беспокоит.

Симона не знала, беспокоит это ее или нет. Она не задумывалась над этим, это всегда было неотъемлемой частью ее внешности. По крайней мере до того, как она решит надеть купальник или позагорать на пляже с нудистами, никто не увидит ее шрамов. Она сказала, очень тихо:

— Так она умерла при разделении?

Мама собиралась с ответом очень долго, по крайней мере, Симоне так показалось. Наконец она сказала:

— Она умерла не во время операции, но очень быстро после нее.

Помолчав немного, мама продолжила:

— В то время вокруг нас поднялась страшная шумиха. Газеты хотели писать про вас статьи, телевидение собиралось снять документарный фильм. Разными уловками мне удаюсь избежать большую часть всего этого, но нас так и не ставили в покое, поэтому мне пришлось сменить фамилию.

— Ты сменила фамилию? А какая моя настоящая фамилия?

— Андерсон.

— А-а.

— Именно поэтому мы столько раз переезжали.

— Отрываясь от журналистов?

— Ты правильно догадалась, это было главной причиной. Когда ты была маленькой, они все время старались что-то вынюхать, или, — сказала мать довольно сухо, — мне казалось, что они что-то вынюхивают. Может быть, просто сдавали нервы, а может, так оно и было. Эта история была очень привлекательной для газетчиков. Думаю, вряд ли кто-то сейчас захочет об этом писать, но вполне вероятно, что какой-нибудь репортер займется этим в будущем. Скажем, когда тебе исполнится восемнадцать или двадцать один или если ты будешь выходить замуж. Нам придется задуматься об этом тогда. И также…

Мама умолкла, и Симона посмотрела на нее, потому что по маминому голосу она поняла, что есть еще нечто или некто, кого им следует опасаться. Но мама молчала, и тогда Симона сказала так резко, как только могла:

— Я думаю, что она где-то похоронена, так ведь? — Она была раздражена тем, что не может произнести имя Сони вслух.

— Ты говоришь о Соне?

Мама, конечно, смогла произнести это имя, и она произнесла его легко и естественно, как произносят имя хорошо знакомого человека. Симону охватило холодное, неприятное чувство от осознания того, что был и другой ребенок, которого мама знала и любила и для которого она была такой же мамой, как и для Симоны.

— Да, она похоронена, но это очень далеко отсюда, — сказала мама, и ее голос был столь безрадостным, что Симона поняла, что мать только что впервые рассказала ей все это, что сердце ее переполнялось тоской, и это воспоминание о другом, таинственном близнеце, который умер, — это воспоминание было больше, чем мама может вынести.

Симона удивлялась тому, что Соня умерла почти одновременно с ее отцом; мама никогда не упоминала о нем, не считая того раза, когда она сказала, что он погиб от несчастного случая, когда Симоне было всего несколько месяцев, и рассказ об этом приносил ей столько огорчения, что Симона никогда не решалась расспрашивать о деталях. Она собиралась спросить о Сониной могиле и о том, смогут ли они посетить ее, но, взглянув на мать, она решила, что лучше не спрашивать.

Затем мама сказала, вдруг оживившись:

— А сейчас, Сим, мы должны полностью удостовериться в том, что сегодня в Мортмэйне с тобой никого не было.

Она взяла в свои руки руки Симоны, их пожатие было теплым и успокаивающим.

— Я верю всему, что ты рассказала мне. Честное слово. Что была маленькая девочка, которая разговаривала с тобой. Я не знаю, как это объяснить, но я думаю, что нечего бояться. Странные случаются вещи время от времени, и не всегда можно это объяснить логически. И у близнецов бывает иногда сильная связь друг с другом — нечто вроде телепатии. Это хорошо известно.

«Даже после смерти одного из них?» — подумала Симона, но не сказала об этом вслух.

— Если бы я была сильно религиозной, я бы могла говорить о жизни после смерти либо о том, что сущность, или душа, продолжает жить в других обличьях. Но, послушай, если даже мы точно узнаем, что сегодня в Мортмэйне с тобой была девочка и что она погибла, то это не твоя вина. Очень важно помнить об этом.

Симона задумалась, а потом спросила:

— Но ты ведь считаешь, что никого не было, да?

— Я думаю, что нам нужно полностью убедиться в этом.

— То есть нам обеим?

Мама выключала конфорку под сковородой с мясом, но при этих словах быстро повернулась и внимательно посмотрела на Симону:

— Да, я думаю, нам обеим. Это не займет много времени, и мы возьмем пару мощных фонарей.

«Она считает, что я это выдумала, — размышляла Симона, когда мама вышла за курткой и ключами от машины. — Она хочет показать мне, что в Мортмэйне ничего не было».

Пока мама выводила машину по узкой дорожке перед домом, Симона сказала:

— Я думаю, сейчас в Мортмэйне будет страшновато. Темно и все такое.

— Только шесть часов, сейчас еще не очень темно. Мы же не на ночной разбой идем. В любом случае, у нас с собой два больших фонаря, каждому по одному, и все, что мы будем делать, — это осмотрим комнаты и заглянем в колодец. Так что мы вернемся домой еще до семи и вкусно поужинаем.

Она снизила скорость на перекрестке и посмотрела по сторонам. Затем сказала довольно резко:

— Ты знаешь, Сим, что бы там ни случилось в Мортмэйне, и эти голоса в голове — я думаю, с этим покончено. Ты так не думаешь?

Симоне тоже казалось, что все кончилось, хотя она и не была абсолютно уверена. Она не говорила об этом, но два последних часа у нее было такое ощущение, что нечто крайне важное ушло — нечто такое, что ничем не заменить. Вместо этого она спросила, не должны ли они позвонить в полицию.

— Я думала, что ты это сделаешь.

— Хорошо, может быть, позвоним. Но я хочу, чтобы сначала мы посмотрели сами. Будет довольно трудно объяснить все это, если там не будет… если в Мортмэйне не будет никаких следов ребенка. А еще если понаедут репортеры…

— Да, я поняла.

— Мы ведь едем в верном направлении?

— Да, но тебе нужно повернуть здесь, за этим деревом.

Было немного странно возвращаться в Мортмэйн, и Симона была в замешательстве. Они ехали по крутой, узкой дороге, машина подпрыгивала на рытвинах и тонула в глубоких колеях.

— Могла бы выбрать место попроще для своих тайных опытов, — пошутила мама. — Не повредить бы подвески, но мы все-таки подъедем как можно ближе; мне не хватит сил карабкаться по грязным холмам в темноте.

Они не добрались до вершины, но проехали больше половины подъема. Они закрыли машину и пошли наверх пешком; Симона крепко держалась за мамину руку. Холодный ветер дул в лицо, большие темные облака неслись по небу, деревья потрескивали и шелестели листвой. Симона старалась не думать о том, что шелест деревьев был похож на коварные шипящие голоса в Мортмэйне.