От убийства до убийства - Адига Аравинд - Страница 21

— К черной ткани не подходить! — крикнул мистер Д’Мелло. — Не прикасаться к черной ткани!

Он продумал все. Мистер Альварец, мистер Роджерс и мистер Бхатт шныряли среди учеников, удерживая их вдали от афиш. Им помогали двое служителей кинотеатра — предположительно, те самые, что наделяли билетами укрывавшихся под одеялами зрителей. Мальчиков разбили на две группы. Одна прошествовала в зал второго этажа, другую загнали в зал первого. И прежде, чем они успели сообразить, что происходит, их заперли в этих залах. Все прошло без сучка без задоринки — план мистера Д’Мелло сработал на славу. Мальчики пришли в кинотеатр «Говорящий Ангел», однако ничего, кроме снятых правительством фильмов, увидеть в нем не смогли. Мистер Д’Мелло победил.

В зале второго этажа погас свет, мальчики взволнованно загомонили. Засветился экран.

Закрутилась бобина ободранной, выцветшей пленки.

Мистер Д’Мелло стоял вместе с другими преподавателями за спиной школьников, облегченно отирая лицо. Походило на то, что в конце концов все обойдется. Молодой мистер Бхатт, дав ему несколько минут покоя, придвинулся к заместителю директора и попытался завести непринужденную беседу.

Заместитель же, игнорируя молодого мистера Бхатта, смотрел на экран. На нем вспыхнули кадры, запечатлевшие шаловливых тигрят, а следом появилась надпись: «Если вы не защитите этих тигрят сегодня, будут ли у нас тигры завтра?»

Мистер Д’Мелло зевнул. Штукатурные ангелы вглядывались в него из четырех углов зала, на носах и ушах их пузырилась, точно от ожогов, выцветшая краска. В кино он теперь ходил очень редко. Слишком дорого: приходилось покупать билеты еще и для жены, и для двух визгуний. Но в детстве — разве не составляли фильмы всю его жизнь? Вот этот самый кинотеатр, «Говорящий Ангел», был одним из любимых пристанищ Д’Мелло; он сбегал с уроков, приходил сюда и одиноко сидел в зале — смотрел фильмы и мечтал. А ныне во что превратился этот зал. Даже темноте не удавалось скрыть поразившую кинотеатр порчу. Грязные, в больших мокрых пятнах стены. Продырявленные сиденья. Совокупное наступление распада и упадочничества: история этого кинотеатра повторяла историю всей страны.

Экран почернел. В зале захихикали.

— Тишина! — рявкнул мистер Д’Мелло.

Засветилось название «дополнительного фильма».

Один за другим замелькали кадры, показывавшие, как мальчики принимают душ, купаются, бегают и едят, и каждый из кадров сопровождался соответственной надписью. Мистер Бхатт снова приблизился к заместителю директора. На сей раз он осторожно прошептал: «Подошла ваша очередь совершить обход — если, конечно, вам хочется».

О чем идет речь, мистер Д’Мелло понял; чего он не понял, так это конфиденциальности, прозвучавшей в голосе молодого человека. По его же, мистера Д’Мелло, предложению учителя поочередно патрулировали затянутый черной тканью вестибюль, дабы убедиться в том, что никто из шалопаев-переростков не улизнул из зала, намереваясь полюбоваться порнографическими картинками. И Гопалкришна Бхатт только что завершил патрулирование Фресок Порока. На миг мистера Д’Мелло охватило недоумение, но затем его озарило. Из ухмылки молодого человека явственно следовало, что он успел украдкой посмаковать гнусные картинки. Мистер Д’Мелло обвел взглядом прочих учителей — и они тоже старались подавить ухмылки.

Он покинул зал, исполнившись презрения к коллегам.

Мистер Д’Мелло шел мимо черных стен, не ощущая ни малейшего желания заглянуть под ткань. Как же мистеру Бхатту и мистеру Пандиту хватило низости сделать это? Вот ведь он — перешел вестибюль из конца в конец и ни малейшего соблазна заглянуть под черную ткань не испытал.

В колодце лестницы, ведшей на галерею второго этажа, мерцал, вспыхивая и угасая, свет. Стены галереи также были укрыты черной тканью. Челюсть мистера Д’Мелло отвисла, он прищурился, глядя вверх. Нет, это ему не привиделось. Там, наверху, различался мальчик, на цыпочках подбиравшийся, отвернув лицо в сторону, к черной ткани. Джулиан Д’Эсса, подумал мистер Д’Мелло. Естественно. Но тут мальчик приподнял уголок черной ткани, заглянул под нее, и мистер Д’Мелло увидел его лицо.

— Гириш! Что ты делаешь?

Услышав голос мистера Д’Мелло, мальчик обернулся. И замер. Учитель и ученик смотрели друг на друга.

— Простите, сэр… я… простите… они… они…

Кто-то захихикал за спиной Гириша, и внезапно он исчез, точно сорванный с места невидимыми руками.

Мистер Д’Мелло торопливо полез по лестнице вверх. Но одолеть сумел только две ступеньки. Грудь горела. Желудок норовил подобраться к горлу, руки намертво вцепились в перила, и он постоял, переводя дух. В лестничном колодце мерцала голая лампочка — вспыхивала и гасла, вспыхивала и гасла. На заместителя директора навалилась дурнота. Сердце стучало в груди все тише и тише, растворяясь в ней, как таблетка в воде. Он попытался позвать Гириша на помощь, но не смог вымолвить ни слова. Протянув, словно в поисках помощи, руку, он поймал уголок черной ткани. Ткань с треском разорвалась, открыв стену. Орды совокупляющихся человеческих существ, замерших в позах изнасилований, противоправных наслаждений, скотоложства, отделились от нее и заплясали перед его глазами насмешливой кавалькадой; мир ангельских упоений, которые он до сей поры так презирал, вспыхнул, открываясь ему. Он увидел все и все понял — наконец-то.

Там, на лестнице, и нашел его труп молодой мистер Бхатт.

Мемориальный Майдан Джавахарлала Неру (прежде — Мемориальный Майдан Короля Георга V) — это расположенная в центре Киттура большая немощеная площадь. Вечерами ее заполняют люди, играющие в крикет, запускающие бумажных змеев и обучающие своих детей езде на велосипеде. По краям Майдана располагаются торговцы, предлагающие мороженое и сладости. На этой площади происходят все большие политические митинги Киттура. От нее ведет к Центральному рынку, крупнейшему в Киттуре рынку свежей продукции, улица Хайдера Али. От рынка можно очень быстро дойти до Городского совета Киттура, районной больницы имени Гавелока Генри и двух главных отелей города — «Главного Межконтинентального» и «Международного Тадж-Махала». В 1988 году неподалеку от площади открылся первый храм, обслуживающий исключительно живущих в Киттуре хойка.

С такими волосами, с такими глазами он легко мог бы выдавать себя за святого и зарабатывать на пропитание, всего лишь сидя со скрещенными ногами у храма на шафрановой тряпице. Так, во всяком случае, говорили владельцы рыночных лавок. А этот умалишенный только и знал, что сидеть с утра до вечера на корточках у осевой разгородки улицы Хайдера Али да таращиться на проезжавшие мимо автобусы и автомобили. На закате его волосы — темно-каштановые кудри, приводившие на память голову горгоны, — начинали сиять, точно бронза, а райки светиться. И пока длился вечер, он сохранял сходство с пожираемым мистическим огнем поэтом-суфией. Некоторые из лавочников могли рассказать о нем не одну историю: как-то вечером они увидели его скакавшим по главной улице на спине черного буйвола, он размахивал руками и ногами и кричал, точно бог Шива, въезжающий в город на буйволе Нанди.

Временами он вел себя как человек вполне разумный — осмотрительно переходил улицу или терпеливо сидел у храма Киттур-Дэви с другими бездомными, ожидавшими, когда им принесут и разложат по их сложенным чашей ладоням угощение, оставшееся от свадебного обеда или от церемонии посвящения в брамины. А в другие времена его замечали перебиравшим кучки собачьего кала.

Никто не знал его имени, религии или касты, а потому никто и не пробовал заговорить с ним. Только один человек, калека с деревянной ногой, раз или два в месяц приходивший по вечерам к храму, останавливался перед ним, чтобы дать ему еды.