Царь с востока - Хван Дмитрий Иванович - Страница 37

    Наблюдавший за сражением с опушки, он убрал увеличительную трубу в футляр и вытащил из ножен венгерскую саблю, воскликнув с радостью:

    - Но теперь и наше время подошло! Трубить атаку!

    - С Богом, товарищ генерал-бригадир! - напутствовал его Вольский. - А я уж за вами!

    Призывно звучат трубы и рожки - ожидавшие своего часа русские кавалеристы начинают разгонять своих коней, объезжая заваленное и живыми, и мёртвыми лошадиными и людскими телами, поле с обеих сторон. Тысяча гусар, поддержанные отрядом запорожцев и драгунскими ротами, бросаются на бегущего врага. Множество рассеянных своей же кавалерией пехотинцев полегло под гусарскими и казачьими саблями, устлав телами заснеженные луга. Изрублены были и многие из тех польских гусар, чьи кони были уставшими, а то и ранеными. Казаки на лёгких и резвых лошадях, настигая врага, с лютой ненавистью бросались скопом на каждого всадника. Но всё же часть крылатой гусарии успела избежать гибели, укрывшись в деревнях за составленными повозками, загородившими дорогу, из-за которых торчали мушкетные стволы и пики.

    - Стой! - Рыльский приказал трубить отход, чтобы дождаться артиллерии.

    Кавалеристы блокировали винницкую дорогу, предоставив врагу пути отхода по ненадёжному льду реки и оврагам.

    Совсем скоро к первому селению прибыли четыре батареи гаубиц-единорогов. Заложив крутой вираж, упряжки остановились в нескольких сотнях метров от последнего оплота поляков. Слаженные действия ездовых и канониров, доведённые до автоматизма долгими тренировками, позволяют открыть огонь едва ли не тут же. Звучат доклады:

    - К стрельбе готов!

    - Огонь! - глухо рявкают гаубицы, изрыгая на врага пудовые бомбы.

    - Недолёт! - канониры, скорректировав угол стрельбы, продолжают обстрел. Одна из повозок развалилась от прямого попадания бомбы. Другая упала прямо в построение пикинёров, буквально разметав их. Бомбы падали одна за другой, создавая хаос и панику среди защищавшихся. Вскоре к русским были отправлены первые парламентёры - венгерские и немецкие наёмники первыми предпочли сдачу в плен бесславной гибели. Остатки же польских гусар, а также немецкие рейтары, решились на прорыв. И это им почти удалось, ведь судьба благоволит смелым и отважным. Связав боем легковооружённых казаков и драгун, сотня гусар ценою своей гибели позволила остальным благополучно ретироваться. А к вечеру спешившиеся драгуны и казаки зачистили селения от последних поляков, после чего бригада встала лагерем в пустых жилищах. В тот же вечер Рыльский отправил составленную им грамоту с описанием боя в Белую Церковь, дабы известить воеводу князя Трубецкого о победе.

    Разгром был полный и страшный для поляков. Войско Михала Казимира Радзивилла, авангард армии Стефана Чарнецкого, перестало существовать - до своих добралось менее полутора тысяч воинов, раненых, изнурённых, лишившихся штандартов и совершенно деморализованных. Многие хоругви крылатых гусар исчезли навсегда. Слова же выживших после бойни на Роси произвели на воевод должное впечатление. В тот же день Чарнецкий и Потоцкий после долгих споров и взаимных упрёков решили отойти к Виннице, с тем, чтобы, заняв оборону, дожидаться войска крымского хана. Отправив гонцов в Варшаву и к татарам, армия повернула назад.

    Первый весенний месяц выдался вьюжным и многоснежным, а кроме того, весьма холодным, словно зима и не уходила вовсе. И пусть световой день частенько радовал солнечной погодой, ночью непогода начинала буйствовать по полной программе. В один из таких тёмных вечеров, когда ледяной ветер, дувший со стороны моря, валил с ног, свистел в ушах и снежным крошевом вышибал слёзы из глаз, через таможенный пост со стороны Феллина к Пернову проехал представительный караван. Когда крытые возки въехали на освещённый прожектором двор поста, из переднего выскочил молодой парень в ладно скроенном, отороченном мехом полушубке и предъявил проездную грамоту. Прочитав оную за огромным столом в караульной, капитан-таможенник сделал запись в журнале учёта о том, что такого-то дня и месяца по указу государя русского Никиты Ивановича Романова с Руси проехал дьяк Посольского приказа Илларион Дмитриевич Лопухин, который целью проезда имеет встречу и переговоры с эзельским воеводой Лазарем Мироновичем Паскевичем.

    - Э-э... - начал было парень, записанный в книгу как приказной подъячий Артамон Матвеев, - встреча сия тайная, и огласу никак быть не должно...

    - Таковы правила, - помахивая над засыхающими чернилами листом плотной бумаги, сухо прервал его капитан, нахмурившись. - Никто не проведает сих записей, а учёт должон быть. Приказ воеводы на то имеется.

    - Добро, - кивнул гость, поднявшись со стула. - Стало быть, нам мочно путь далее держать?

    - Без сомнения, - топорща усы, отвечал таможенник. - Токмо я выделю вам сопровождение до Пернова, а для начала справлюсь у господина дьяка о его здоровье.

    Заночевав в Пернове, наутро караван продолжил свой путь на запад, и вечером следующего дня, отдохнув в Вердере, дипломаты продолжили свой путь по льду Моонзунда. Ещё через двое суток дьяк Лопухин въехал в Аренсбург, встреченный воеводой Паскевичем у восточной окраины города. Лазарь пригласил дьяка на переговоры не в замок, как было доселе заведено, а в зал приёмов городского совета, что находился в одном из лучших зданий столицы воеводства. Разговор проходил в узком кругу - за резным дубовым столом находились лишь четверо - помимо главных лиц, подьячий Матвеев вёл запись беседы для царя, а Сергей Бекасов выполнял аналогичную работу для ангарского архива, созданного профессором Радеком на базе университетской библиотеки.

    - Титулование государя моего теперь отличия имеет от прежнего, - для начала пояснил дьяк Лопухин. - И впредь должно включать завоёванные русским оружьем города и земли.

    - Самодержец... Государь Киевский... Великий князь Литовский... - Паскевич внимательно прочитал шапку предложенной Илларионом грамоты, не выражая ровным счётом никаких эмоций. - Ясно, с сего дня изменим титуляцию. Ну а теперь о деле, Илларион Дмитриевич... - предложил воевода.

    - Государь мой послал меня на Эзель, дабы упредить о свеях - по весне они вступят в войну с ляхами...

    Дьяк замолчал, ожидая реакции Паскевича, но тот внимательно смотрел на гостя, ожидая его дальнейших слов.

    - Что не токмо поможет государевым воеводам, но, однако же, сулит и всякие расстройства нашей политики в литовских землях. Магнаты литовские могут избрать себе корону шведскую, сим расстроить договор наш, в Нарове учинённый, и привести Русь к новой войне с королевством.

    - Да, интересы Польши, Швеции и Руси сильно переплетены и сложны безмерно. И с устранением одной из сторон сложности не уменьшится, - проговорил Паскевич. - Однако же, коли есть возможность ослабить Речь Посполиту, делать сие надо раз и навсегда. Не растягивая... Но, Илларион Дмитриевич, какова наша роль? Что государь русский желает от воеводства нашего?

    - Государь просит вас войти в герцогство Курляндское и выгнать поляков, дабы оное не подверглось непременному нашествию шведскому и не досталось короне. Ваш договор с королём датским защитит вас от гнева канцлера.

    - Вот как... - чуть наигранно удивился Лазарь, переглянувшись с Бекасовым.

    - Расширение владений королевства шведского в Ливонии недопустимо, - Лопухин повторил заученную, видимо, в царских палатах фразу. - Рига должна оставаться в окружении земель, не подвластных короне. Но ежели в герцогство войдут полк воеводы Потёмкина и новгородское ополчение, то канцлер шведский никак не согласится на оное. А коли Митава станет вольной от власти ляхов, то это устроит всех.

    - Великий государь Никита Иванович мыслит верно, - заметил воевода эзельский. - Да только вот будет ли согласен герцог Кеттлер?