Конец! - Сникет Лемони - Страница 3

• Предыдущая
• 3/36
• Следующая

Однако вышло так, что Вайолет, Клаусу и Солнышку не пришлось принимать решение, ибо в этот момент, как и много раз в жизни Бодлеров, решение было принято за них: Граф Олаф выпрямился и торжествующе ухмыльнулся.

— Я — гений! — провозгласил он. — Яразрешил все наши проблемы! Глядите!

Негодяй ткнул назад большим толстым пальцем, и Бодлеры, заглянув за борт, увидели, что надпись «Кармелита» исчезла, а на её месте появилась табличка с надписью «Граф Олаф», тоже прикреплённая клейкой лентой к ещё одной табличке под ней.

— Переименование лодки не решает ни одной нашей проблемы, — устало проговорила Вайолет.

— Вайолет права, — поддержал сестру Клаус. — Мы по-прежнему не знаем места назначения, и у нас нет способа навигации и нет провианта.

— Если не… — добавила Солнышко, но граф Олаф прервал ею, захихикав с хитрым видом.

— Какие же вы все тупицы, — сказал он. — Поглядите на горизонт, олухи, видите, что приближается! Ни места назначения, ни способа навигации нам не нужно — мы поплывём туда, куда нас понесёт! Пресной воды мы скоро получим больше, чем выпили бы за всю жизнь!

Бодлеры устремили взгляд вдаль и увидели, что имеет в виду Олаф. По небу, растекаясь, точно чернила по ценному документу, надвигалась громада черных туч. Среди океана всегда может налететь свирепый шторм, а этот шторм обещал быть особенно свирепым — свирепее, чем ураган Герман, который ещё не так давно угрожал жизни Бодлеров во время плавания по озеру Лакримозе и окончился трагедией. Дети уже могли разглядеть вдали тонкие чёткие полосы дождя, а в тучах там и сям вспыхивала яростная молния.

— Ну разве не красота? — Жалкие космы Графа Олафа уже трепал нарастающий ветер. Приближающийся гром уже заглушал злодейский смех негодяя. — Буря станет ответом на ваше нытье!

— Шторм может разломать лодку. — Вайолет нервно взглянула вверх, на рваный парус. — Лодка таких размеров не рассчитана на сильный шторм.

— Невозможно представить, куда он нас унесёт, — сказал Клаус. — Мы можем оказаться ещё дальше от цивилизации.

— Все за бортом, — проговорила Солнышко.

Граф Олаф снова посмотрел вперёд и заулыбался навстречу шторму, как будто ждал в гости старого приятеля.

— Да, бывает и так. — Он злобно ухмыльнулся. — Ну и что вы собираетесь предпринять, сироты?

Бодлеры посмотрели в ту же сторону. Трудно было поверить, что всего несколько минут назад горизонт был чист: сейчас ветер гнал громадную чёрную массу дождя прямо на них, она неумолимо приближалась, закрывая все небо. Вайолет, Клаус и Солнышко ничего не могли предпринять. Изобретательский ум, записи исследователя и удивительные кулинарные таланты не могли справиться с тем, что на них надвигалось. Штормовые тучи развёртывались все шире и шире, точно разворачивающиеся луковые слои или как зловещая тайна, которая становится все более и более загадочной. Какое бы решение ни подсказывал им сейчас нравственный компас, бодлеровские сироты понимали, что правильное решение в этой ситуации одно: не делать ничего в ту минуту, когда на них, находящихся с негодяем в одной лодке, обрушился ураган.

Бесполезно было бы описывать, насколько ужасно чувствовали себя Вайолет, Клаус и даже Солнышко в последующие часы. Многих, кто перенес шторм в открытом море, переживание это так потрясло, что они не желают об этом рассказывать. Поэтому если писателю понадобилось описать шторм на море, единственный способ Познания для него — стоять в большой деревянной лодке с записной книжкой и пером в руках, приготовившись записывать, если вдруг разразится буря. Мне-то уже довелось стоять в большой деревянной лодке с записной книжкой и пером наготове на случай, если вдруг разразится буря, и, когда шторм окончился, переживание оказалось настолько сильным, что я никогда о нем не рассказывал. Поэтому бесполезно было бы описывать силу ветра, разорвавшего паруса в клочья, точно они были бумажные, и закрутившего лодку волчком, как крутится конькобежец, желая блеснуть мастерством. Невозможно дать представление о том, какое количество холодного дождя обрушилось на Бодлеров и промочило форму посыльных насквозь, так что она облепила их, как ещё одна, мокрая ледяная кожа. Тщетно я стал бы изображать вспышки молний, с треском вылетевших из вихрящихся туч, ударивших в мачту и сбросивших её в бурлящее море. Я бессилен передать оглушающий гром, стоявший в ушах у Бодлеров, и излишне рассказывать о том, как лодка начала зарываться то носом, то бортами в воду, отчего все находившиеся в ней предметы попадали в океан: сперва банка с белыми бобами плюхнулась с громким всплеском, затем в бушующие волны полетели лопатки — и молния отразилась на их полированной поверхности. И наконец, взятые из прачечной отеля простыни, из которых Вайолет соорудила мягкий спуск для лодки, чтобы она не разбилась, когда падала с крыши солярия, погрузились в воду, колыхаясь, как медузы. Ни к чему отмечать все растущую высоту волн, которые сперва выдавались вверх как плавники акул, потом как палатки и, наконец, как ледники, и белые вершины их вздымались все выше и выше и наконец обрушивались на мокрую искалеченную лодку с чудовищным рёвом, похожим на хохот неописуемо ужасного зверя. Напрасно и пытаться нарисовать, как сироты в страхе и отчаянии прижимались друг к другу, уверенные, что в любой момент волны подхватят их и швырнут в водяную могилу, и как Граф Олаф льнул к деревянной фигуре, вцепившись в гарпунное ружье, как будто это страшное оружие и смертельно ядовитый гриб в водолазном шлеме были для него единственно дорогой вещью на свете. И нет ни малейшего смысла докладывать, как носовая фигура с оглушительным треском оторвалась от лодки, как Бодлеров швырнуло в одну сторону, а Олафа в другую, как дети ощутили сильнейший толчок, когда лодка перестала вдруг крутиться, и под содрогающимся деревянным днищем судёнышка раздался пугающий скребущий звук, как будто разваливающиеся остатки лодки схватила снизу чья-то гигантская рука крепкой уверенной хваткой и цепко держала вместе с ней дрожащих сирот. Разумеется, Бодлерам уже не приходило в голову удивляться, что же такое стряслось, после того как они провели эти страшные часы в самом центре бури: они просто отползли в дальний угол лодки, прижались друг к другу, ошеломлённые, не в состоянии даже плакать, и только слушали звуки беснующегося вокруг моря и дикие крики Графа Олафа и не знали, что думать — то ли его рвёт на части яростный шторм, то ли он тоже, как и они, обрёл минимальную безопасность; и они никак не могли решить, какой судьбы они желают человеку, который навлёк на них столько бед. Мне незачем описывать эту бурю, ибо это был всего лишь ещё один луковичный слой в этой злосчастной истории. Тем более что к тому времени, как взошло солнце, вихри черных туч умчались, вокруг вымокших Бодлеров настала тишина и спокойствие, как будто ночные события были только кошмарным сном.

Дети неуверенно встали на ноги. Руки их затекли, оттого что всю ночь Бодлеры цеплялись друг за друга. Они пытались сообразить, где же они находятся и каким чудом уцелели. Но сколько бы они ни озирались, ответить на эти вопросы все равно не могли, так как подобного зрелища им ещё не приходилось видеть.

Поначалу Бодлерам показалось, что они все ещё посредине океана, поскольку со всех сторон расстилался лишь водный пейзаж, уходящий в серый утренний туман. Но, заглянув за борт полуразрушенной лодки, дети увидели, что глубина воды тут не больше, чем в луже, и эта огромная лужа пестрит «остаточным материалом», другими словами — «всевозможными странными предметами». Из воды, точно неровные зубы, торчали большие деревянные обломки, извивались длинные обрывки верёвок, запутанные в мокрые узлы. Там были груды водорослей, тысячи рыб шевелились и таращили глаза на солнце, а из тумана пикировали сверху морские птицы, чтобы позавтракать морепродуктами. Попадались и останки чужих судов — якоря и иллюминаторы, поручни и мачты, разбросанные повсюду, точно ломаные игрушки, а также разные другие предметы, возможно составлявшие груз, как то: разбитые фонари, лопнувшие бочки, промокшие документы и рваные остатки всевозможной одежды, шляп и обуви — от цилиндров до роликовых коньков. Старомодная пишущая машинка привалилась к большой нарядной птичьей клетке, а между клавишами вились маленькие разноцветные рыбки гуппи. Лежала там большая медная пушка, и из жерла как раз вылезал краб внушительных размеров. Безнадёжно рваная сеть запуталась в лопастях пропеллера. Казалось, шторм смыл море прочь, обнажив дно и его содержимое.

• Предыдущая
• 3/36
• Следующая