Следопыт, или На берегах Онтарио - Купер Джеймс Фенимор - Страница 26
- Предыдущая
- 26/113
- Следующая
Бесхитростная, как и любая обитательница глухого захолустья этой отдаленной колонии, наивная и простодушная, как и всякая милая и добрая девушка, Мэйбл Дунхем не лишена была чувства поэтического и умела наслаждаться красотами нашей земли. Хоть она, можно сказать, не получила никакого образования, ибо девушки ее страны в те далекие дни получали лишь самые начатки знаний, она была более развита, чем обычно бывают развиты молодые женщины ее круга, и делала честь своим наставникам. Вдова штаб-офицера, однополчанина Томаса Дунхема, взяла девочку к себе после смерти ее матери, и под присмотром этой женщины Мэйбл приобрела некоторые вкусы и понятия, которые иначе навсегда остались бы ей чужды. В семье своей покровительницы она занимала положение не столько служанки, сколько скромной компаньонки, и результаты этого сказались на ее манере одеваться, на ее речи и даже чувствах и восприятиях, хотя ни в чем она, возможно, и не достигала уровня дамы из общества. Утратив более грубые черты и привычки своего первоначального состояния, она вместе с тем и не приобрела светского лоска, который мог бы помешать ей занять в будущем то положение, какое, по-видимому, было предначертано ей случайностью рождения и достатка. Все же остальное примечательное и самобытное в ее характере было у нее от природы.
При названных обстоятельствах читатель не должен удивляться, узнав, что Мэйбл разглядывала открывшуюся перед ней картину с чувством наслаждения более высоким, чем обычное удовольствие. Она воспринимала красоты пейзажа, как восприняло бы их огромное большинство, но наряду с этим чувствовала и его величие, и его поэтическое одиночество, и торжественное спокойствие, и красноречивое безмолвие — все то, чем очаровывает нас девственная природа, еще не потревоженная трудами и борьбой человека.
— Как красиво! — невольно воскликнула она, с наслаждением вдыхая свежий воздух, живительно действовавший ей на душу и тело. — Как красиво и вместе с тем как необычайно!
Но тут восклицание Мэйбл и вызвавшее его течение мыслей были прерваны чьим-то легким прикосновением к ее плечу; думая, что это отец, девушка обернулась и увидела рядом с собой Следопыта. Спокойно опираясь на свой длинный карабин, он, по обыкновению беззвучно смеясь, обвел широким жестом вытянутой руки обширную панораму озера и леса.
— Здесь перед вами два наших царства — мое и Джаспера, — сказал он. — Озеро принадлежит ему, лес — мне. Наш малый любит похвалиться обширностью своих владений, но я говорю ему, что деревья занимают на земле не меньше места, чем его излюбленная вода. Вы, однако, Мэйбл, годитесь и для того и для другого. Как я замечаю, страх перед мингами и наш ночной поход нисколько не отразились на вашем хорошеньком личике.
— Я вижу Следопыта в новой роли: ему угодно расточать комплименты глупенькой девочке!
— Не глупенькой, Мэйбл, нисколько не глупенькой. Сержантова дочка не была бы достойна своего отца, вздумай она говорить или делать глупости.
— А стало быть, ей не надо льститься на коварные, угодливые речи. Но как же я рада. Следопыт, что вы снова с нами. Хоть Джаспер и не особенно тревожился, я боялась, как бы с вами или вашим другом не приключилось чего-нибудь на этом ужасном перекате.
— Джаспер слишком хорошо нас знает, чтобы подумать, будто мы могли утонуть. Мне такая смерть на роду не написана. Разумеется, плыть с моим длинным ружьем было бы затруднительно, а мы с «оленебоем» в стольких переделках побывали вместе — и на охоте и в стычках с дикарями и французами, — что расстаться с ним я ни за что не решусь. Но мы отлично перешли реку вброд, там достаточно мелко, за исключением нескольких омутов и яров, и вышли на берег, даже не замочив наши ружья. Пришлось, правда, переждать, потому что ирокезы нас караулили. Но, как только негодяи завидели фонари, с которыми сержант и другие вышли вас встречать, я понял, что они уберутся — ведь можно было предположить, что нам будет выслана помощь. Мы с час терпеливо сидели на камнях, пока не миновала опасность. Терпение — одно из величайших достоинств настоящего лесного жителя.
— Как я рада это слышать! Я так о вас беспокоилась, что с трудом уснула, несмотря на всю свою усталость.
— Да благословит бог вашу доброту, Мэйбл! Да, таковы они, преданные нежные сердца! Признаюсь, я тоже обрадовался, увидев фонари, спускающиеся к реке, — ведь это было добрым знамением того, что вы в безопасности. Мы, охотники и проводники, грубый народ, но и у нас есть чувства и мысли не хуже, чем у любого генерала в армии. Мы с Джаспером предпочли бы умереть, но не допустили бы, чтобы с вами что-нибудь случилось, поверьте!
— Большое вам спасибо. Следопыт, за все, что вы для меня сделали. Благодарю вас от чистого сердца, и будьте уверены, я все, все передам отцу. Я уже многое ему рассказала, но еще далеко не достаточно.
— Полноте, Мэйбл! Сержант знает, что такое лес и краснокожие, настоящие краснокожие, так что нечего ему и рассказывать. Ну что ж, вот вы и встретились с вашим батюшкой. Надеюсь, старый честный сержант не обманул ваших ожиданий?
— Я нашла в нем близкого, родного человека. Он принял меня так, как только отец может принять свое дитя. Скажите, Следопыт, а вы давно с ним знакомы?
— Это смотря как считать. Мне было двенадцать лет, когда сержант первый раз взял меня с собой в разведку, а с тех пор прошло добрых двадцать лет. Мы с ним немало исходили троп, когда вас еще и на свете не было, и, если бы я не так хорошо управлялся с ружьем, вас, пожалуй, и сейчас не было бы на свете.
— Что вы хотите этим сказать?
— Это не потребует многих слов. Индейцы напали на нас из засады, сержант был тяжело ранен, и, кабы не мое ружье, пришлось бы ему расстаться со своим скальпом. Однако же во всем полку не найдется такой шапки волос, какой сержант может похвалиться даже в свои преклонные годы.
— Вы спасли жизнь моему отцу. Следопыт! — воскликнула Мэйбл, схватив его жилистую руку в обе свои и от всего сердца ее пожимая. — Да благословит вас за это господь, как и за все ваши прочие добрые дела!
— Ну нет, это сильно сказано, хотя скальп его я действительно спас. Человек может жить и без скальпа, и я не стану утверждать, будто я спас его жизнь. Джаспер — другое дело, он может сказать это про вас. Кабы не его крепкая рука и верный глаз, пирога не прошла бы через перекат в такую ночь, как вчера. Малый создан для воды, как я — для леса и охоты. Сейчас он внизу, в нашей бухте, возится с лодками и глаз не сводит со своего любимого судна. На мой взгляд, во всей округе нет такого пригожего молодца, как Джаспер Уэстерн.
Впервые после того, как Мэйбл вышла из своей комнаты, она посмотрела вниз, и глазам ее представилось то, что можно было бы назвать передним планом замечательной картины, которой она только что любовалась. Там, где Осуиго изливала свои сумрачные воды в озеро, берега были сравнительно высокие, но восточный берег был выше и больше выдавался к северу, нежели западный. Крепость стояла на бровке высокого обрывистого берега, а внизу, у самой реки, тянулся ряд бревенчатых зданий, не имевших оборонного значения и служивших складами для товаров, предназначенных как для самой крепости, так и для переброски в другие порты Онтарио, с которыми здесь была налажена постоянная связь. У обоих берегов устья Осуиго противодействующие силы северных ветров и быстрого течения образовали две симметричные и правильные по форме галечные отмели, которые под действием жестоких бурь на озере закруглились в бухточки. Бухта на западном берегу глубже вдавалась в берег и, как более многоводная, служила для местных жителей своего рода крохотным живописным портом. Вдоль узкого побережья между крепостью, стоявшей на высоком берегу, и водами бухты и тянулись упомянутые склады.
Несколько яликов, понтонов и пирог сохло на берегу, а в самой бухте стояло суденышко, то самое, что давало Джасперу право именоваться матросом. Оно было оснащено, как куттер, вместимостью в сорок тонн, да и изяществом строения и щегольской окраской напоминало военное судно, хотя и не имело квартердека. Оснащенное так разумно и целесообразно оно отличалось такой красотой и соразмерностью пропорций, что даже Мэйбл им залюбовалась. Строилось судно по чертежам искуснейшего кораблестроителя, присланным из Англии по особой просьбе коменданта крепости. Темная окраска придавала судну вид военного корабля, а развевавшийся на нем длинный вымпел показывал, что оно принадлежит к судам королевского флота. Имя ему было «Резвый».
- Предыдущая
- 26/113
- Следующая
