Тень Жар-птицы - Исарова Лариса Теодоровна - Страница 10
- Предыдущая
- 10/35
- Следующая
С улицы вошла директор Зоя Ивановна и остановилась.
— Вот это да! Нарочно не придумаешь! Ее темное лицо с усиками было, как у мальчишки, да и стриглась она по-мужски.
— Почему десятиклассникам можно без сменки, — заныл Ланщиков… — Мы что, не люди, нас никто не уважает, с нами, как с баранами…
Зоя Ивановна сняла трубку, встряхнула волосами, усмехнулась.
— Люблю самокритику! Только вы не бараны, вы — жалкие ослы…
На нее никто не обиделся, да и раньше никогда не обижались, она как нормальный человек с нами говорила.
— Бараны ведь все делают, не рассуждая, а ослы еще обожают «митинговать», отстаивать свои права.
Мы начали подниматься, разминая ноги. Труднее всех было мне. Меня выпрямляли Митька и Олег Стрепетов в несколько приемов.
— Больше всего меня восхищает ваш комсорг Стрепетов. Как героически он борется за честь класса, как боится нарушить коллегиальность.
Стрепетов нахмурился, но промолчал.
— Короче, всласть поскандалили?! — Под взглядом Зон Ивановны поднялись самые упрямые, даже Джигитов. — А теперь в класс. Вокруг этой истории можно было бы раздуть хорошее ЧП, кое-кому испортить характеристику, особенно комсоргу, но вы же по дурости…
Зоя Ивановна ехидно усмехнулась.
— Сегодня я пушу вас в школу без сменной обуви, но за это после уроков вы помоете школьную лестницу и коридор возле своего класса.
— А десятиклассники… — начал Ланщиков, но Зоя Ивановна махнула на него рукой, точно выключила.
— Им исключений делать не будут, произошла ошибка, недоразумение…
Мы двинулись в класс и услышали, как Наталья Георгиевна сказала:
— Этого нельзя так оставлять, нам дорого обойдется…
— Все обойдется дешево, если вы не будете ничего раздувать, — устало сказала Зоя Ивановна, и это был последнее, что я слышал, замыкая уходивших вперед.
А после уроков, после дополнительного занятия, Оса вдруг прицепилась к Стрепетову. Я дописывал контрольную и понял, что она здорово на него разозлена.
— Значит, характера не хватило?
— Но я не мог, если все.
— Оправдание малодушия. Ветрова же смогла…
— То Ветрова…
Он стоял возле ее стола нахохленный, как куренок под дождем.
— Жаль, а я в вас верила…
— А теперь?
— Из таких получаются люди, которые плывут по течению, лишь бы не высовываться, быть как все…
Стрепетов сморщил лицо, точно собирался зареветь, это у него нервное.
Ему не повезло, именно его почему-то все прорабатывали за эту историю, даже Варька Ветрова. Мы пошли вместе домой, и она всячески показывала свое к нему презрение. Наконец Стрепетов сказал, что нельзя противопоставлять себя коллективу.
— Лучше быть — чего изволите? Ты вообще никому отказать не можешь, со всеми хочешь быть добреньким…
Я даже не успел вставить слово, они меня просто не замечали.
— Ты про отчет?
— Ну хорошо, Кирюша любит показуху, но кто тебя заставляет писать в отчете всякую дребедень?
— Если учителям это нужно… — Я никогда не думал, что Стрепетов может так жалобно говорить.
— Ты даже вписал идиотское «посещение» классом катка»…
— Скажешь, они не ходили?
— Кто? Моторин и Глинская? — Ветрова прямо шипела от злости. — Если бы ты был дураком или карьеристом…
Стрепетов опустил голову, словно подставил шею под удары…
— Варя! — В голосе его прозвучало прямо отчаяние, и я вдруг вспомнил, как на школьном вечере он стоял у стенки и смотрел в зал на крутящихся девчонок. И я сказал скорее себе, чем Стрепетову:
— Тихомирова нарасхват, а вот Варька скучает… Стрепетов явился в черном костюме, в рубашке с галстуком, но все равно выглядел как пятиклассник в отцовской одежде. И вдруг он ответил после нескольких минут молчания:
— Я бы пригласил, так не пойдет… Он говорил уныло, и мне стало смешно, тоже — девчонка, Варька Ветрова!
Но, оказывается, и у нее появился вздыхатель, кто бы мог подумать!
Я решил приглядеться к ней внимательнее. А вдруг что-то недопонял или недосмотрел? И еще — почему я только случайно узнал, что Митька с Глинской ходили на каток?? Конечно, Митька катается классно, он шутя мог на первый разряд вытянуть, но у него никогда времени на тренировки не хватало… Из-за его матери… Она спорт считает блажью и всегда «заболевала», когда ему на каток надо было идти. Ее больше его «коммерции» устраивали…
Но что у него общего с Антошкой? Сам меня предостерегал от нее, называл обезьянкой с длинным именем вместо хвоста. Да и она с ним долго не разговаривала из-за кроликов.
Раньше он на каток девчонок не брал.
Первый раз в жизни я был в роли без пяти минут жениха. А все Кирюша! Заставила меня одну нашу девицу навещать, она больше месяца болела.
Встретила меня ее мамаша, молодая, сама на девчонку похожая, провела к ней в комнату. Дорка Чернышева лежит зеленая, в ушах — сережки золотые. Единственная из всего класса, кто сережки носит. Мамаша стояла чирикать, чтобы мы поговорили, а она быстренько завтрак организует, и убежала, даже дверь прикрыла. Дорка на меня смотрит, молчит, я тоже. Мы с ней в школе и двух слов не сказали. Самая молчаливая из наших девчонок, учится толково, только часто болеет. У нее на постели всякие корни лежат, ветки, и я спрашиваю:
— Это что у тебя?
— Корни, — говорит и снова молчит.
— А зачем? — спрашиваю.
— Красивые, — говорит.
Тут я огляделся и вижу, что у нее вся комната в каких-то штуках из дерева. Здорово, особенно один дед с мешком за спиной. Согнутый, но веселый. И все честь по чести — борода, и колпак на голове.
— Гном, — говорит Дорка.
Еле-еле вытянул, что она все лето в лесу собирает корни, ветки, а зимой, просушив, из них свои композиции делает.
— И лето остается здесь, со мной. Слышишь, как пахнут ветки?
Она очень некрасивая, нос приплюснутый, губы толстые, а глаза маленькие, умные, как у слона, смотрит, вроде она старше меня.
Дал я ей все задания, от девчонок записки, а тут ее мамаша столик прикатила на колесиках, как в ресторане. Усадила меня возле ее постели и начала угощать всякими вкусностями. Я их и оценить не мог. Мне надо, чтобы я точно чувствовал, что ем, мясо, или рыбу, или картошку. А у них все перемешано, растерто вроде каш. Есть можно, но скучно.
Доркина мамаша стала говорить, что рада со мной познакомиться, что много наслышана, что заочно она почти всех мальчиков знает, а в доме у них только Саша Пушкин и Зоткин бывают, очень приличные юноши, главное, целеустремленные, кажется, и я целеустремленный. Дорочка рассказывала о моей геологии, она может мне помочь, у нее в геологическом институте дед работает, можно и девочек некоторых в гости приглашать, она нас будет и ужином обеспечивать, и танцевать мы сможем, она любит Дориных друзей, раньше, в другой школе, у них весь класс собирался, а вот мы мало коммуникабельные. Дора месяц болеет, а ее почти не навещают, только по телефону звонят, разве расстояние — помеха для дружбы, так товарищи не поступают, конечно, Дора способная, она не отстанет, но все-таки надо быть человечнее…
Я от тоски все умял, что было на тарелочках, а она говорила совершенно без пауз, словно запустили пленку на магике с большой скоростью, и пока вся не размотается, не остановится.
А Дорка лежит, слушает ее с непроницаемым лицом и только чуточку улыбается, вот, мол, какая у меня мама.
— Может быть, хотите выпить? — вдруг ее мамаша спрашивает. — У нас есть и вермут, и джин, и виски, могу сделать легкий аперитив?
— Ты ему молока налей, — сказала Дорка, и только тогда ее мамаша перестала суетиться, остановила свою пленку и села на стул. И я понял, что меня раздражало в ней — руки… Она все время ими на столике что-то двигала, переставляла, поправляла, а они довольно заметно дрожали. И еще она ни разу Дорке в лицо не посмотрела. А когда пошла меня провожать, я удивился. Я вначале думал, что она красится, а тут дошло, что у нее волосы всерьез седые, хотя лицо молодое. Конечно, с такой мамашей и корнями начнешь увлекаться! Интересно, а часто у них приступы, у душевнобольных? Надо Антошку спросить, она здорово во всяких психах смыслит, она решила стать психиатром и больше ни о чем, слышать не желает. Когда я ей начинаю о камнях говорить, она тут же своих любимых психов привлекает — и кранты.
- Предыдущая
- 10/35
- Следующая
