Как я была маленькая (издание 1954 года) - Инбер Вера Михайловна - Страница 6

• Предыдущая
• 6/19
• Следующая

Пока мы толковали о компасе — стемнело. Снег перестал падать, и сквозь полузамёрзшие стёкла глянул молодой месяц, окружённый морозным сиянием.

Лампу ещё не зажгли, а печку ещё не закрыли. И от этого в комнате было два света: голубой и огненный. Самый хороший часок, чтобы послушать какой-нибудь из папиных рассказов. Но в это время папа читает газету и не любит, чтобы ему мешали. И всё же, как будто почувствовав, что мы его ждём, папа, в своей домашней куртке, встает из-за стола с недочитанной газетой в руках.

Мы садимся втроём на диван: папа в середине, а мы с Димой по бокам. Молодой месяц смотрит на нас, а мы на него.

— Дядечка, — спрашивает Дима, — а куда это каждый раз девается старая луна, когда рождается новая?

— Да это всё та же луна, — отвечает папа. — Она у нас одна. Она вращается вокруг земли и вместе с землёй вокруг солнца. Но света луна не имеет. Её освещает солнце. И от того, как на неё падают солнечные лучи, мы видим то полную луну, то половину, то тоненький серп новорождённого месяца. Он растёт с каждым днём, пока не превращается в полную луну. А потом снова идёт на убыль. Молодой месяц — это как бы долька луны, он похож на апельсинную дольку. Да вот кстати…

Папа берёт с буфета апельсин, очищает его от кожуры и разбирает на дольки.

— Но апельсин мы видим со всех сторон, — говорит он, — а луна повёрнута к нам всегда только одной своей стороной. Что там, на той стороне, как она выглядит, мы не знаем.

— А луна песочная, глиняная или какая? — спрашивает Дима.

— Нет, скорее всего, она каменная, но лёгкая, похожая на пемзу. Кусок такой пемзы лежит у нас в ванной комнате, и, если потереть им пальцы, он отлично уничтожает пятна от химических карандашей, которые не следовало брать с моего стола…

Услыхав про химические карандаши, я проворно прячу руки за спину. Ох, уж этот папа! Ничего от него не скроешь!

Я очень рада, что как раз в эту минуту тётя Наша зовёт меня:

— А ну-ка, Верочка, иди сюда. Приведи в порядок игрушки. В таком виде их оставить на ночь нельзя.

Укладывая кукол, я рассказываю тёте Наше про маленький компас с магнитной иголкой.

— Всё это хорошо, — отвечает тётя Наша. — Но я тебе советую интересоваться не только магнитной, а и обыкновенной швейной иголкой. Скоро я начну тебе показывать различные швы. А теперь, раз ты всё убрала, можешь идти опять в столовую.

В столовой было тихо.

Папа внимательно читал газету. Дима задумчиво глядел в огонь и что-то жевал.

— А… а где же луна? — спросила я.

— Какая луна?

— Луна-апельсин.

Дима не ответил. И тогда я поняла, что он её съел. Целиком съел всё полнолуние, не оставив мне ни одной дольки.

Мне очень хотелось пожаловаться папе, но он не любил жалоб и говорил, что всё это мы должны решать сами.

А сейчас к тому же папа так закрылся газетой, что его и не видно было.

Я села в уголок и обиженно замолкла. И вдруг чувствую, что подошёл Дима и тихонько трогает меня за локоть.

— Слушай, возьми компас, — говорит он. — Я тебе его дарю. С ним и в безлунную ночь не пропадёшь.

Папа опускает газету. Слышал он или не слышал, о чём мы тут говорили? Неизвестно. У него разве узнаешь!..

— Ну, Верочка, — сказала тётя Наша, — сейчас мы начнём урок рукоделия. Но сначала повтори, что нужно для того, чтобы правильно шить. А ты, Дима, сядь в сторонку и не мешай нам.

— А мне и неинтересно, — ответил Дима. — Я и сам занят. Видите, у меня конюшня.

Конюшня была устроена в опрокинутом табурете. Там стояли два коня, такие же, как в деревне: Фонарь и Мальчик.

Фонарь был большой деревянный рысак на качалке, с пышной гривой. Раньше у него был и хвост, но Дима нечаянно оборвал его при запряжке. Мальчик был конёк похуже, но тоже славный: серый в яблоках, с красной уздечкой.

Диму привезли к нам в гости на два дня, поэтому он прихватил с собой и лошадей и гвозди, которые очень любил.

— Итак, — снова сказала тётя Наша, — что же нужно для правильного шитья? Во-первых?

— Во-первых, — ответила я, — нужно, чтобы свет падал на шитьё с левой стороны. Тогда всё будет светло.

— Правильно, — подтвердила тётя Наша. — Во-вторых?

— Во-вторых, чтобы ноги не висели, а упирались в пол. А если не достают до пола, то в скамеечку.

— Правильно. В-третьих?

— В-третьих, чтобы руки были чисто вымыты и сухо-пресухо вытерты.

— Совершенно правильно. И в-четвёртых?

— В-четвёртых, — ответила я с тяжёлым вздохом, — чтобы всегда был напёрсток.

— И, в-пятых, чтобы был носовой платок, а не тянуть носом, — вдруг отозвался Дима с другого конца комнаты.

— А ты при чём тут? — рассердилась я. — Сидишь в конюшне, ну и сиди! Тётя Наша, скажи ему, чтобы он не мешал!

— Дима, — строго сказала тётя Наша, — хотя твоё замечание насчёт носового платка правильно, я серьёзно прошу тебя не мешать нам. Теперь, Верочка, сядь, как ты сказала, и начнём «ёлочку». Этот шов называется так потому, что его стежки расположены с двух сторон вкось, как хвоинки на еловой ветке. Но прежде всего, где твой напёрсток?

Нечего делать, пришлось достать напёрсток.

С какой завистью глядела я на тётю Нашу во время шитья! Напёрсток, как пришитый, сидел у неё на пальце. А у меня он никак не держался, хоть плачь. Вот и сейчас: как только я надела напёрсток, тотчас мне стало казаться, что у меня вырос шестой палец, с которым я не знала, что делать. Вся рука так вспотела, что трудно стало держать иголку. Я старалась подтолкнуть её, но не напёрстком, а соседним пальцем. Или же я упирала конец иголки в стол и проталкивала её. Всё это было очень плохо. Я затягивала нитку до того, что стежков почти не было видно. Весь кусочек полотна сморщился, Я чуть не плакала от злости.

Тётя Наша молча следила за мной, потом сказала:

— Отложи работу. Возьми платок, вытри глаза, а заодно и нос.

— Ага! Что я сказал! — закричал издали несносный Дима.

— Медленно посчитай до десяти, как я тебя учила, — продолжала тётя Наша, погрозив Диме. — Успокойся. А самое главное — перестань злиться. Злость — плохой помощник в работе.

Я сделала всё, как сказала тётя Наша. Едва я начала считать: раз, два, три — мне стало легче. Семь, восемь… — и я совсем успокоилась.

— Теперь шей снова, — сказала тётя Наша. — Не торопись, но и не мямли. Работу держи легко, не стискивай её. Нитку клади воздушно. Не забывай про напёрсток. Вот так. Неплохо.

Я довела «ёлочку» до конца, и тётя Наша сказала:

— Довольно. А теперь перейдём к пуговицам. Представь себе, что у тебя оторвалась пуговица на пальто. Как ты будешь пришивать её? Обыкновенным образом или нет?

— Я буду пришивать её особым образом, — ответила я. — Я пришью эту пуговицу на ножке.

— Как это «на ножке»? — заинтересовался Дима. Он оставил свою конюшню и подошёл к нам. — Разве пуговица — это гриб, который растёт на ножке?

— Бывает, что пуговица отчасти напоминает гриб, — объяснила ему тётя Наша. — Или, ещё точнее, ягоду, висящую на коротеньком стебельке, только стебелёк этот нитяный. Такая пуговица гораздо удобнее застёгивается и дольше держится. Особенно важно это, когда дело касается плотной одежды, например, пальто. Сейчас Верочка на кусочке сукна покажет нам, как делается «ножка».

• Предыдущая
• 6/19
• Следующая