Лоцман - Крапивин Владислав Петрович - Страница 13

• Предыдущая
• 13/45
• Следующая

Я на все был готов. Пусть даже моя юная тетушка Лика взгреет меня своей линейкой. Не буду ни отмахиваться, ни ругать ее. Но Лика укатила на каникулы, мы с мамой были вдвоем. Вернее, каждый теперь сам по себе…

Сейчас можно позвонить! «Я заигрался с ребятами, далеко от дома, приду поздно, ты не волнуйся!..» Потом, конечно, попадет, но зато не будет у нее такой тоски, такого страха…

Нервно и решительно я крутнул диск: 08.

Откликнулись тут же – девичий голос: «Пятая слушает».

– Это темпоральная?.. Девушка, можно город Новотуринск?.. Да… Даю: девятнадцать – сорок девять, август, седьмое… Да-да, ноль восемь – ноль семь. Телефон шесть полсотни три… На двадцать ноль-ноль местного… Нет, что вы, какая автоматика! Сорок девятый год… Да, кто подойдет…

Я знал, кто подойдет к пыльному настенному аппарату в коммунальном коридоре. Наша дверь к телефону ближе всех… Гудки зазвучали отчетливо, близко, будто не было между нами толщи лет. И голос – громкий, такой, что слышно почти как по радио:

– Это кто?.. Решка, это ты?

Господи, неужели правда?

– Решка, не молчи! Где ты носишься? Вечер уже!

Я онемел. Понял вдруг: если скажу хриплым своим инвалидным голосом «Это я», тогда что?

– Решка…

Вот мука-то!

Я встретился взглядом с Сашкой. Он смотрел испуганно и даже со страданием. Наверно, и я на него так же… Он вдруг взял у меня трубку. И звонко так:

– Мама!.. Мы тут с ребятами забегались, я забыл, что уже поздно… Ну, ма-а, ты не волнуйся только! Да нет, скоро я не могу, потому что далеко!.. Ну, я постараюсь, ты, главное, не бойся!.. Ага! Все, пока!.. – И брякнул трубку на рычаг.

С полминуты молча мы смотрели друг на друга. Потом горло у меня словно оттаяло.

– Сашка… Ты как догадался? – И неловко мне было, и благодарен я был, и даже в глазах щипало…

– А чего… – Он отвел взгляд, переступил на стуле. – Это у всех одинаково…

– Спасибо… Ты, брат, настоящий проводник, с тобой не пропадешь…

– Да ладно… – бормотнул он. Взъерошил пятерней загривок. Подумал… – А что, если Андрюсу позвонить?

– Кому?.. – Я все еще был в плену события. Неужели это правда? Я слышал ее голос?..

– Андрюсу, – с нажимом повторил Сашка. – Ну, мальчику с картины… Вы знаете, где он жил?

Я встряхнулся.

– В Шяуляе, в Литве. Едва ли у них был телефон. Тринадцатый год. Да и номер мы все равно не знаем…

– Жалко… Вот бы спросить: заглянул он все-таки в сундук или нет? И что там было тогда…

– Но, Сашка… Это же просто картина. Художник придумал сюжет, поставил мальчика, стал писать…

– А вдруг не так? Может, сперва было по правде… А телефон узнаем в справочном… Дайте трубку, пожалуйста…

Я дал. И хотел сказать, что мальчиков Андрюсов в Шяуляе во все времена было, наверно, полно – попробуй найти… Но в этот миг что-то большое заслонило свет.

Сашка тихонько пискнул и рывком положил трубку. И кубарем – со стула. Я же в момент забыл телефонный разговор и связанные с ним переживания. Перепугался, как десятилетний Решка, зацепившийся штанами за палисадник в чужом огороде. Сашка притиснулся ко мне.

Генриетта Глебовна щелкнула выключателем. Затем неторопливо и молча, со сдержанным негодованием на челе она подошла, поставила телефон в сундук и торжественно опустила крышку. Жестяной механизм сыграл «Рыбки уснули в пруду»…

В общем, попались рыбки… Я чувствовал себя вдвойне дурацки из-за своей японской пижамы – этакий старый дурень, пойманный на ребячьей проказе. Полураздетому Сашке тоже, видать, было неуютно под ярким светом и неласковым взглядом.

Поразглядывав нас, Генриетта Глебовна вопросила:

– Интересно, как вы догадались об аппарате? И что вас к нему привело?

– Интуиция, – сокрушенно признался я. Не стал уточнять, что Сашкина интуиция, а не моя. – И, увы, неистребимое детское любопытство…

– Вот именно детское, – сухо подытожила Генриетта Глебовна. – Срам, судари мои… Конечно, Игорь Петрович, я могу объяснить ваши действия оригинальностью творческой натуры. Но все-таки… вы же взрослый человек!.. Это нездешняя вещь. Надо понимать, что с такими предметами не шутят.

– Уже понял, – сказал я покаянно.

– Мы и не шутили, – буркнул Сашка. – Игорь Петрович всерьез разговаривал.

Кажется, хозяйка чуть-чуть смягчилась:

– Ну и… получилось у вас?

– По-моему, да, – вздохнул я.

– Вам повезло… И все-таки, Игорь Петрович, какой пример для мальчика…

А мальчик бесшумно исчез. Я даже разозлился: что за дезертирство! Но Сашка тут же возник опять. Уже в завязанной узлом на пузе рубашке и зубчатых штанах. В этом наряде он обрел некоторую уверенность и заявил довольно дерзко:

– А чего! Вы же сами говорите: нездешняя вещь. Вот я и решил, что это будет в русле программы…

– Ах, «в русле»!.. Ты считаешь, будто программа «Пилигрима» дает право совать нос везде, куда захочется?

– Не везде… – набычился Сашка. – А будто вы не имеете отношения к «Пилигриму»…

– Ни ма-лей-шего! Не хватало мне в моем возрасте связываться со всякими сомнительными предприятиями!

Я сказал примирительно:

– Ладно, Сашка, давай просить прощения и обещать, что больше не будем.

– Никаких прощений, – пророкотала Генриетта Глебовна. – Считайте, что вы оба отшлепаны и поставлены в угол. Одного поля ягоды…

– Ну, что же… Пойдем переживать заслуженную кару…

– Не заслуженную, – упрямо сказал Сашка хозяйке. – Сами же вы своей картиной… как это… спровоцировали, вот!

– Что-что? – изумилась Генриетта Глебовна.

– Конечно! Там на ней мальчишка лезет в сундук, а тут этот сундук вот он, наяву. Кто удержится?

Генриетта Глебовна закусила улыбку.

– Ну, сударь мой! Так можно что угодно привязать одно к другому…

– Это не просто одно к другому. Это стереоскоп, – непонятно огрызнулся Сашка.

– Ладно, господа, ступайте спать. И благодарите судьбу, что сегодня я добрая… Только что помогла появиться на свет здоровому толстому мальчишке. Надеюсь, он в жизни будет более благоразумен и осмотрителен, чем вы…

– Поздравляю, – сказал я.

– Приятного сна… Впрочем, если желаете, я согрею чай.

– С вареньем? – спросил этот нахал.

– Нет, спасибо, – решил я. – Спокойной ночи. – И глазами показал Сашке: выметайся.

Когда мы оказались у себя, Сашка скинул штаны и рубаху и заметил хладнокровно:

– Все хорошо, что хорошо кончается.

– Просто чудо как хорошо… Стыд такой.

– А зато… – Он не договорил и полез под простыню.

Да, «зато»!.. Я помнил теперь, что в тот вечер мама сердилась недолго. Сперва, конечно, отругала: «Усвистал куда-то на весь день, а потом звонит будто с того света! Вот напишу отцу…» Но скоро мы помирились и вместе хохотали, слушая, как выступают по радио артисты Тарапунька и Штепсель…

Свет с улицы по-прежнему падал на картину. У Андрюса на ноге со съехавшим чулком сидел залетевший в форточку комар. Большой, черный. Мне показалось, что Андрюс шевельнулся, беспокойно двинул ногой. Я удерживался от смешного желания встать и прогнать подлое насекомое. А Сашка не удержался! Вскочил, шуганул комара и снова бухнулся на застонавшую раскладушку.

– Игорь Петрович, а вот он, Андрюс, кем сделался, когда вырос?

– Летчиком… Хорошим летчиком, храбрым. Собирался даже лететь через Атлантику. Тогда это было сложнее, чем сейчас в космос…

– И полетел?

Не хотелось мне на сон грядущий огорчать Сашку.

– Да, – сказал я. – По-моему, да…

Волокнистое небо Подгорной равнины излучало серовато-медный свет. Не поймешь – дневной или вечерний. Такой рассеянный, что предметы не отбрасывали теней.

Мы легли на траву. Она была ползучая и упругая, вроде пастушьей сумки. Из нее там и тут росли стебли со стреловидными листьями и желтыми колокольчиками. Колокольчики выглядели симпатично и пахли зубной пастой «Доброе утро». Но стебли были твердо-хрупкие, какие-то неживые, а на листьях – колючие усики. Сашка то и дело почесывался и поминал Ёшкин свет. Но вставать и менять место не хотелось.

• Предыдущая
• 13/45
• Следующая