Копилка Сатаны - Кинг Стивен - Страница 36

• Предыдущая
• 36/46
• Следующая

— Очень приятная.

(Расскажи нам все-все. Без утайки)

Он снова посмотрел на свой ужин, вдруг вспомнив, как питались в лагере. Сначала готов был убить за кусок мяса, не важно — гнилого или заплесневевшего. Но потом этот безумный голод проходил, и желудок лежал серым камнем где-то внутри живота. Казалось, уже никогда не почувствуешь голода.

Пока не видел еды.

(Расскажи нам все, друг мой. Без утайки. Ты должен сесть и рассказать нам об этом все-все)

На пластиковой больничной тарелке-лежала котлета из говядины. Почему же он вдруг подумал о барашке? Не о баранине, не об отбивных — баранина часто бывает жилистой, а отбивные — жесткими, и человек с гнилыми зубами, как у старика, пожалуй, вряд ли соблазнится бараниной или отбивной. Нет, он подумал об аппетитном жарком из молодого барашка, сочном и со множеством овощей. Нежные, вкусные овощи. Почему он подумал об этом? Неужели…

Дверь распахнулась. Появилась Лидия. Она улыбалась, хотя под мышкой у нее был алюминиевый костыль, и ее походка напоминала походку Честера, друга Маршалла Диллона.

— Морис! — пропищала она.

Ее ввела соседка, Эмма Роган, и вид у Лидии был робкий и счастливый.

Мистер Денкер, вздрогнув, выронил вилку. Тихо про себя выругался и поднял ее, скривившись.

— Это так ЗАМЕЧАТЕЛЬНО! — Лидию просто распирало от волнения. — Я позвонила Эмме и спросила, не сможем ли мы поехать сегодня, не дожидаясь утра. У меня уже был костыль, и я сказала: «Эм, если я не могу облегчить Морису страдания, то что же я за жена?» Вот так я и сказала, правда, Эмма?

Эмма Роган, вспомнив, видимо, что это ее щенок стал причиной несчастья, охотно закивала.

— Потом я позвонила в больницу, — продолжала Лидия, снимая плащ и усаживаясь явно надолго, — и мне сказали, что посещения уже закончены, но для меня сделают исключение, если только мы побудем недолго, чтобы не беспокоить мистера Денкера. Но мы ведь вам не помешаем, мистер Денкер?

— Нет, дорогая леди, — величественно ответил Денкер.

— Присядь, Эмма, возьми стул мистера Денкера, он ему сейчас не нужен. Морис, прекрати, ты уже весь вымазался мороженым, как ребенок. Не волнуйся, скоро все будет в порядке. Я покормлю тебя. Вот так. Открой ротик, за маму, за папу. Не надо, не надо разговаривать. Мамочке лучше знать. Эмма, посмотри на него, он ведь совсем полысел, думая, что уже никогда не сможет ходить. Это милость Божья. Я говорила ему, что эта стремянка неустойчива. Я сказала: «Морис, слезай с этой стремянки сейчас же, пока…»

Она кормила его мороженым и тараторила без умолку целый час, и когда ушла, сильно хромая и опираясь на костыль, а Эмма поддерживала ее под руку, мысли о жарком из барашка были последними, посетившими Мориса Хейзела в тот вечер. Он был выжат. День получился уж слишком тяжелым. Поэтому Морис сразу заснул.

Он проснулся где-то между тремя и четырьмя часами утра от собственного сдавленного крика.

Теперь он знал точно. Он знал точно где, и точно когда, познакомился с человеком с соседней кровати. Только звали его тогда не Денкер. Нет, совсем иначе.

Он проснулся от самого страшного кошмара за всю свою жизнь. Кто-то дал ему с Лидией обезьянью лапку и они пожелали денег. Потом в комнате оказался мальчик из «Вестерн-Юнион» почему-то в форме Гитлер Югенда. Он вручил Морису телеграмму, в которой говорилось: СОЖАЛЕНИЕМ СООБЩАЕМ ВАШИ ОБЕ ДОЧЕРИ УМЕРЛИ ТЧК КОНЦЕНТРАЦИОННОМ ЛАГЕРЕ ПАТИНЕ ТЧК ОЧЕНЬ СОЖАЛЕЕМ СВЯЗИ ТАКИМ ИСХОДОМ ТЧК ПОДРОБНОСТИ ПИСЬМЕ КОМЕНДАНТА ТЧК РАССКАЖУТ ВСЕ БЕЗ УТАЙКИ ТЧК ПОЖАЛУЙСТА ПРИМИТЕ ЧЕК НА 100 РЕЙСХМАРОК НА ВАШ СЧЕТ БАНКЕ ЗАВТРА ТЧК ПОДПИСЬ КАНЦЛЕР АДОЛЬФ ГИТЛЕР.

Лидия зарыдала, и хотя она никогда не видела дочерей Мориса, она высоко подняла обезьянью лапку и пожелала, чтобы они остались живы. В комнате стало темно. И вдруг снаружи послышался звук неуверенных шаркающих шагов.

Морис встал на четвереньки в темноте, вдруг запахшей дымом, газом и смертью. Он искал лапку. Оставалось последнее желание. Если бы он нашел ее, то пожелал бы, чтобы этот страшный сон кончился. Он не смог бы вынести вида своих дочерей: худых как скелеты, вместо глаз — израненные дыры, и номера, горящие на руках.

Стук в дверь, как автоматная очередь.

В кошмаре он все искал и искал лапку, но безрезультатно. Казалось, она исчезла навеки. И потом, за спиной, распахнулась дверь.

Нет, — думал он. — Я не стану смотреть. Я закрою глаза. Выколите мне их, но я не буду смотреть.

Но он посмотрел. Пришлось. Во сне словно огромные руки схватили его голову и повернули.

Но в дверях стояли не дочери. Это был Денкер. Гораздо более молодой Денкер, Денкер в форме СС, в кепке с перекрещенными молниями, надетой слегка набок. Ярко блестели начищенные пуговицы, а в сапоги можно было глядеться, как в зеркало.

В его руках была огромная, медленно кипящая кастрюля с жарким из барашка.

И этот Денкер из сна, улыбаясь мрачно и вкрадчиво, сказал: «Ты должен сесть и рассказать нам все об этом — как другу, да? Мы слышали, что спрятано золото. Что есть заначки табаку. Что в пище Шнайбеля два дня назад был не яд, а тертое стекло. Не надо обижать нашу разведку и делать вид, что ты ничего не знаешь. Ты знаешь ВСЕ. Поэтому все нам расскажешь. Без утайки.»

И в темноте, чувствуя сводящий с ума запах жаркого, он рассказал все. Желудок, что лежал серым камнем, превратился в жадного тигра. Слова беспомощно срывались с его губ. Они выходили наружу, как речи сумасшедшего, ложь и правда — все вперемешку.

Бродин прячет обручальное кольцо матери под мошонкой.

(Ты должен сесть)

Ласло и Герман Дорски говорили о побеге около сторожевой башни номер три.

(и рассказать нам все)

У мужа Рахили Танненбаум есть табак, он отдал его охраннику, который приходит после Цайкерта, его еще называют «Соплеед», потому что он всегда ковыряется в носу, а потом облизывает пальцы. Танненбаум отдал ему часть табака, чтобы он не забрал жемчужные серьги его жены!

(это совсем не имеет смысла, ты смешал две разные истории, по-моему, но все равно, это хорошо, лучше иметь две смешанных, чем одну совсем утаить, нам надо ВСЕ, без утайки)

Один человек называл имя своего умершего сына, чтобы получить двойную порцию!

(скажи нам его имя)

Я не знаю, но могу его показать, если хотите, да, могу его показать, я покажу, покажу, покажу

(расскажи нам все, что ты знаешь)

Я покажу, покажу, покажу, покажу

Потом он потерял сознание и крик сгорел у него в горле.

С невольной дрожью он посмотрел на спящего на соседней кровати. Он понял, что смотрит точно на провалившийся рот. Старый беззубый тигр. Древний и злобный слон-отшельник без одного бивня и с шатающимся другим. Дряхлый монстр.

— О, Боже, — прошептал Морис Хейзел. Его голос был высоким и слабым, слышным только ему одному. Слезы потекли у него по щекам. — О, Боже, человек, убивший мою жену и дочерей, спит со мной в одной комнате, Господи, Боже мой, он со мной в одной комнате.

Слезы побежали быстрее — слезы гнева и ужаса, горячие, обжигающие.

Он с трепетом ждал утра, а утро все не наступало и не наступало.

На следующий день, в понедельник, Тодд поднялся в шесть утра и сидел, лениво ковыряя вилкой омлет, который поджарил себе сам, когда спустился его отец в шлепанцах и халате с монограммой.

— Привет, — сказал он Тодду, направляясь к холодильнику за апельсиновым соком.

Тодд улыбнулся в ответ, не отрываясь от книги. Ему повезло, удалось найти работу на лето в группе по озеленению, работающей неподалеку от Сосалито. Далековато, чтобы ездить каждый день, даже если бы кто-то из его родителей захотел одолжить ему на лето машину (никто не захотел), но отец работал на строительстве недалеко оттуда, и мог высаживать Тодда на автобусной остановке по дороге утром, а на обратном пути там же забирать. Тодд был не в восторге от этого, он не любил ездить с отцом с работы домой, и уж совсем ему не нравилось ездить с ним на работу. По утрам он чувствовал себя наиболее беззащитным, в такое время грань между тем, кем он был, и тем, кем он мог быть, казалась наиболее тонкой. Еще хуже, если ночью снились кошмары, но если даже ничего не снилось, все равно было плохо. Однажды утром он вдруг осознал со страхом, почти с ужасом, что всерьез обдумывает, а не залезть ли в кейс к отцу, чтобы сесть за руль «порше» и проехать сквозь толпу людей на автобусной остановке, оставляя позади коридор, словно выкошенный ряд.

• Предыдущая
• 36/46
• Следующая