Северный цветок - "Hephaestia" - Страница 10
- Предыдущая
- 10/14
- Следующая
Накануне того, как получить официальное приглашение на дворцовый пир, наравне с рыцарями и знатными сеньорами юга, Эйрих был свидетелем душераздирающей сцены в усыпальнице — он слышал, как полубезумный император пел колыбельную, обняв руками угол саркофага… У юноши волосы зашевелились на голове от ужаса, и тут же кровь прилила к щекам при обидной в своей очевидной простоте истине, что он ничего не может поделать! Его талант лекаря бесполезен в борьбе с силами иного мира, а его любовь — да, любовь, пустившая ростки и выросшая из сострадания и отчаянного желания понять, что же за сила такая увлекает его прекрасного господина в безжизненную бездну, — эта хрупкая любовь оказалась незамеченной и ненужной. Много раз Эйрих твердил себе, что нельзя сдаваться, что в один прекрасный день Конрад отзовется на увиденную в его глазах нежность, оценит желание спасти его и покинет этот жуткий мир теней навсегда, но в награду за заботу о себе и беломраморном монстре император платил звонкой монетой и дорогими дарами, замыкаясь в себе все сильнее и сильнее…
В назначенный вечер Эйрих впервые переступил порог пиршественного зала, где был почтительно встречен распорядителем и усажен за главный стол, недалеко от самого Конрада и его высших сановников. Юного дана уже не смущало ни присутствие смазливых оруженосцев и пажей, которых открыто ласкали их высокие покровители, ни танцы и акробатические номера в исполнении обнаженных танцоров с разрисованными телами, ни громко зачитываемые произведения придворных поэтов, насквозь пронизанные гомоэротикой и высокой романтикой мужских союзов.
— А я хочу выпить — с позволения нашего государя! — один из придворных льстецов и краснобаев с холеным лицом и телом атлета отвесил поклон в адрес Конрада, — за будущее счастье всеми обожаемого и такого жестокого Эйвинда, истинной жемчужины севера, радующей наш глаз вот уже целый год!
— Ого, уже год? И за целый год никто из нас так и не соблазнил прелестного лекаря? Позор на наши головы, господа! — поддержал приятеля маршал де Гарр, недавно прибывший из действующей армии.
Бертран де Вер поднял свой кубок, призывая собравшихся к молчанию.
— Друзья, довольно смущать юношу! Давайте лучше выпьем за его здоровье и долгие лета нам на радость, а уж за выбором дело не встанет, когда заговорит его сердце!..
Слегка смущенный Эйрих благодарно улыбнулся другу императора и взглянул на Конрада, молчаливо греющего в ладонях свою объемистую чашу — навряд ли император слышал хотя бы половину сказанного — он снова был не здесь…
— Эйвинд, а может, твое сердце молчит, напуганное суровостью законов твоей родины? Так расслабься, малыш, мы разбили данов, и больше никогда не услышим о жутких кровавых казнях, которые устраивал своим соратникам этот бешеный Харальд, который достоин прозвища Кровавого, но никак не Ясноглазого! — маршал де Гарр попытался утешить и поддержать юношу, но лишь задел глубоко спрятанную боль воспоминаний.
Эйрих побледнел и тихо прошептал: «Нет, я ничего такого не слышал»…
— Ты не слышал? Эй, зовите-ка сюда менестрелей! Пусть Гвидо споет нам свою грустную балладу о северном принце и его наставнике! — заорал маршал на весь зал, и прежде чем Эйрих успел возразить, все гости дружно выразили желание послушать лучшего трубадура Ланмарка и его печальную историю.
Бывший конгер сидел на своем месте, словно пригвожденный звуками прекрасного голоса к мягкому креслу, но душа его витала в сырых и темных чертогах подземной тюрьмы, где раздавались стоны матери и гневные крики отца, взмывала в небеса над запруженной народом площадью с окровавленным помостом, разрываясь между прошлым и настоящим. А по окаменевшему лицу текли крупные беззвучные слезы — он плакал впервые с того дня, когда палач жестоко изуродовал его лицо шесть лет назад.
— Гвидо, довольно! — граф де Вер сделал знак менестрелю прекратить выступление, едва заметил, что с юным хранителем вот-вот случится нервный припадок. — Господа, а мы тоже хороши!.. Вспомните, многие из вас утирали слезы, впервые услышав эту жуткую историю! — он приказал управляющему проводить Эйриха в его покои. Выходя из зала, юный конгер услышал негромкий, хриплый от волнения голос императора:
— Я помню тот день, когда, вестник рассказал о казни сына конунга и его наставника…и если прежде я сомневался, стоит ли идти на данов, в тот день позволил Манфреду перейти границу Норрдана и смести с лица земли этих жестоких нелюдей!
Эйрих замер, прижавшись пылающим лбом к холодной стене. В его ушах прозвучал, словно это было вчера, сильный и звучный голос ярла Сверрира: «Один, ты видишь бесчинства этих тупиц — отомсти за нас!» — и свист меча, рассекающего воздух и живую плоть.
В этот миг преграда, возведенная в его душе воспитанием и традициями предков, окончательно рухнула — если сам суровый бог его родины услышал голос приговоренного и внял его мольбе, значит, Темногривый не был виновен! И он, Эйрих, зря терзался сомнениями и стыдом из-за испытанного в объятиях ярла жара! Ибо чего не запрещают боги, того не запретить смертному, а его отец, сломленный и покоренный мечом ланмаркского принца, был смертным!
Управляющий суетился рядом с осевшим на пол в полуобморочном состоянии юношей, предлагая свою помощь, но Эйрих поднялся на ноги.
— Нет, благодарю, Альберий, к себе я дойду самостоятельно. Возвращайся к гостям.
Уютно свернувшись калачиком на своем ложе и закрыв глаза, Эйрих мысленно возблагодарил всех богов этого мира, позволивших ему увидеть свои чувства в истинном свете, и с улыбкой прошептал, обнимая подушку: «И завтра же я все скажу ему»…
Он проснулся гораздо позже обычного, когда солнце уже сияло высоко в лазурном небе, очистившемся от густых зимних облаков. Наскоро умывшись холодной водой и одевшись в новую, сверкающую снежной белизной мантию с изящными серебряными отворотами и галунами по краям, хранитель бодрой походкой направился к месту службы.
Миновав последнюю галерею, Эйрих распахнул дверь, ведущую на площадку перед мостом, и замер на пороге, вцепившись в кованую ручку. Сквозь оседающий туман из каменной пыли, пронизанный яркими косыми лучами света, юноша видел белый силуэт Гробницы и обломанные края моста, нависающие над пропастью — но самого каменного перехода, по которому привык проходить дважды в день, больше не было…
— Выходит, это все же катапульта?.. — он обращался к самому себе, и не сразу заметил стоящего рядом графа де Вера.
— Да, ты угадал правильно…
Что-то в голосе императорского друга заставило юношу внутренне сжаться, подобно пружине. Он медленно обернулся и заглянул в лицо графу — в осунувшееся и почерневшее от горя лицо человека, за один день пережившего тысячу смертей.
— Монсеньор… что это значит?.. Где государь?.. Он знает?..
— Он там, мой друг… — де Вер указал вытянутой рукой в направлении Гробницы. — Это его решение…
Эйрих смотрел сквозь водопад струящихся по воздуху частиц пыли расширенными от ужаса глазами, не в силах сформулировать мысли и чувства, накатившие мощным валом и окончательно разрушившие защитную плотину. Наконец, он судорожно вздохнул и бросился к краю пропасти:
— Конрад, нееет!!! Вернись!!! Я… — сильная рука зажала ему рот, другая обхватила за плечи. Граф с трудом оттащил извивающегося юношу от страшного обрыва, быстро шепча на ухо: «Тише, малыш, тише, он все знал… но его больше нет… понимаешь? Он ушел к Динео… Ушел навсегда!»
— Не верю! — Эйрих все же вырвался. — Он жив! И будет жить, если мы спасем его! Если успеем собрать лестницы или навести новый мост! Что ты стоишь, граф? Зови людей, каждое мгновение дорого!
— Ты забыл о второй порции яда, умелый лекарь… — Бертран де Вер смотрел на развороченные ударами снарядов плиты под ногами, извлекая из складок своего плаща знакомую Эйриху склянку из темного стекла. — Он выпил перед тем, как вступить на мост…
Юноша выхватил из рук графа сосуд, перевернул его, словно надеясь на чудо, и со страшной силой запустил в пропасть:
- Предыдущая
- 10/14
- Следующая
