Смерть в наследство - Алюшина Татьяна Александровна - Страница 27
- Предыдущая
- 27/45
- Следующая
Нику раздражало бездействие.
Поздно ночью их с дедушкой и Апельсином привезли в дом Антона и Наты, а рано утром, пока они спали, все мужчины уехали.
Вернувшись вечером с работы, Антон попытался успокоить Веронику, объяснив, что, раз Матерый взялся, он сделает все как надо и она с дедушкой являются его клиентами, а он, Антон, не знает, как и что там продвигается.
Хозяева — замечательные люди, и их дети, и няня с домработницей, и дом, и пришедшая Дина с сыном Иваном еще больше раздражали Нику, потому что, не спрашивая, их с дедушкой привезли и навязали этим хорошим людям, и ей было очень неудобно пользоваться их гостеприимством.
Дедушка, который не мог сидеть без работы, нашел себе очень важное дело. Он, стараясь быть тактичным, поинтересовался у Натальи, почему они не разводят огород.
— Да не умеем мы и как-то не думали об этом, — ответила она.
— Вы позволите мне поогородничать у вас? Мы с Никушей уедем домой, а у вас зелень всякая будет к столу, это всегда в радость.
— Да, конечно, Василий Корнеевич, делайте что хотите и где хотите, только с двумя условиями! Первое — вы станете делать только то, что вам нравится и доставляет удовольствие, и второе — вы не будете перетруждаться!
— Договорились!
Они обошли вдвоем с Натальей весь участок, подобрали место для грядок, за домом, так, чтоб и не на виду, и не совсем уж маленький получился огород, и не в тени деревьев, съездили на станцию и еще куда-то, купили семена, рассаду, и Василий Корнеевич приступил к делу.
Ника с удовольствием возилась с детьми и взялась помогать Наталье готовить. Апельсин, удвоив бдительность, обходил новые владения.
Кнуров ехал в дом к Ринковым совсем уж поздно, к ночи. Сергей устал, почти не спал и злился.
Тайник они нашли, подивившись мудрости покойного Игоря-Олега, но указания в нем были совершенно непонятны, и ясно, что без Василия Корнеевича не разобраться.
Он просидел в архиве весь день, мало того, пришлось обращаться к Деду, чтобы получить разрешение. Дед, конечно, умница, присмотревшись к Сергею, сразу расщелкал, что он взял интересный след, лишних вопросов не задавал, но мягко потребовал доложить детали. И хотя Кнуров давно уже не был его подчиненным, «сынком», как он их всех называл, но докладывать все-таки пришлось.
Да к тому же пришлось принимать в офисе срочного клиента, и, хоть не любил Сергей совмещать дела, иногда приходилось.
Кнуров поймал себя на том, что торопится, и сбавил скорость.
Он хотел видеть зеленые выстрелы ее глаз, слышать спокойный, с придыханием голос, паузы между слов, летящие прядки волос, еле уловимый вишневый запах, вызывающий воспоминания о греховном наслаждении вишнево-коньячного шоколадного вкуса.
«Нет, нет, Матерый, это не для тебя! Кнуров, ты сбрендил! Никаких западаний. Ожиданий! Чур меня, чур!»
С этой Вероникой невозможны отношения, к которым он привык. Никакого легкого постельно-разговорного жанра, никаких отстраненно-безнадежных «я позвоню».
Она другая. Просто другая, из разряда тех, от которых он держался на максимально возможном расстоянии.
Он битый-перебитый мужик — свободный ходок, и давно смирился со своим одиночеством, и даже большую часть времени чувствовал себя в нем комфортно. И его вполне устраивала такая жизнь, он ее долго строил, научившись красиво уходить из-под любых дамских попыток что-то усложнить.
«Вот и нечего туда лезть! Между прочим, она тебя и не приглашала!»
Он уволился в запас, когда совсем уж приперло, — не мог видеть и терпеть глупые приказы, обусловленные высокой политикой, а чаще просто тупостью штабных начальников, не мог видеть, как из-за этого гибнут молодые пацаны. И много, много всякого дерьма той же направленности, о котором ни вспоминать, ни думать не хочется, и тем паче становиться участником.
Уволился сразу, не рассуждая.
После одного из инцидентов с таким вот дерьмом штабным. Он прекрасно знал, что для него нет ни места, ни какого-либо дела на гражданке. Он ничего другого не умел — только быть тем, кем он был.
«Да и хрен с ним, хоть дворником пойду», — решил Кнуров. Но в дворники пойти ему не дали. Ринк встретил его на выходе из заведения, уже вольной птицей, и забрал к себе работать.
К слову сказать, через фирму Антона прошли все, кто когда-то находился под его командованием или служил вместе и ушел на гражданку. Кто остался работать, кто, перекантовавшись первое время, подыскивал места потише да поспокойней и уходил, а кого Ринк и сам турнул по разным причинам.
Антон с Мишкой к тому времени, когда пришел Сергей, уже поставили фирму на ноги, и он с удовольствием впрягся в дело.
Через пару лет они поняли, что имеют как бы два направления — то, чем занимались Антон с Мишкой, по большей части охрана, системы безопасности, а тот отдел, который возглавлял Кнуров, занимался в основном финансово-банковскими кражами, аферами с применением новых технологий. А куда нынче без них-то, без новых технологий, — ни дыхнуть, ни что другое сделать.
Сели они как-то вечерком втроем, посовещались и решили, что нужна отдельная фирма, специализирующаяся на кнуровском направлении. Вот тогда он и взял кредит, занял у мужиков денег и сделал свое агентство, работал как каторжный, почти не спал полгода, начал с полуподвального помещения и двух подчиненных. Но он это сделал!
И отдал долги, и встал на ноги, и заработал имя и клиентов. И приходящую иногда, щемящую тоску о том, что в жизни ничего не исправить, не перерешать наново, и друзей, полегших на чужих сторонах, не воскресить, и нет и не будет у него того, что есть у Антона и Мишки, — родной, любимой женщины.
Та тоска, которая притягивает, как на магнит нанизывает, собирая все потери, ошибки и упущенные возможности. Бывает и такое с ним, накатывает.
Он познакомился с Натой и Диной на свадьбе, вернее, на двух свадьбах. Антон и Мишка сочетались браком с Натой и, соответственно, с Диной в один день и час, отмечая это мероприятие совместно, по случаю чего собраны были все «братья», в том числе и он, Сергей.
Он приехал в ЗАГС за полчаса до регистрации, как и положено, с дурацким букетом, в костюме, ношение которого освоил в совершенстве за последние годы, но который его страшно раздражал и стеснял сегодня. Впрочем, Кнурова сегодня раздражало все с самого утра. В кармане костюма от «Хьюго Босс» лежала плоская фляжка с коньяком, взятая с собой не случайно, а очень даже намеренно, что-то типа: «А не пошло бы оно все…», в соответствии с моментом и неотпускающим раздражением.
Стоя на крыльце перед дверью ЗАГСа, он ощущал тяжесть этой фляжки в кармане, ее вес, оттягивающий полу пиджака, и это хоть немного примиряло его с неизбежностью того, что должно случиться с друзьями.
Возле заведения для брачующихся толпилось полно народу. Какая-то свадьба загружалась в машины, крича, шумя, открывая шампанское. Счастливый жених помогал жемчужно-белой, всей в кружевах и рюшах невесте сесть в машину. У Кнурова эта бестолково-веселая толчея вызывала горечь во рту, от глупости и, как ему казалось, пошлости происходящего, этой преувеличенной радости, криков, поздравлений, пены шампанского, кучи цветов.
Что делают? Глупые дети!
От чувства неотвратимости события, которое сейчас произойдет с Антоном и Мишкой, горло спазмами сжимала тоска.
Какая свадьба-женитьба?
Боже мой! Что они творят, он не хочет ни видеть, ни слышать, как с друзьями случится неизбежное — ожидание радостей семейного очага, вера в это, и… каждодневное разочарование и непонимание — как же так?
И это было так тоскливо, так непоправимо, как пустой мусорный бак, поставленный вечером и к вечеру же следующего дня наполненный воняющим мусором до краев и переполняемый им же, в виде рваных пакетов и всяких ошметков, разбросанных на асфальте.
И ведь не мальчики уже!
- Предыдущая
- 27/45
- Следующая
