Публичные признания женщины средних лет - Таунсенд Сьюзан "Сью" - Страница 35

Первый вопрос:

— Какой сегодня день?

Вообще-то я горжусь своей сообразительностью и сметливостью, когда речь идет о днях интересных и ярких — пятница, суббота, воскресенье, понедельник. А вот прозаичные и серые дни в середине недели я часто путаю. Вторнику, среде и четвергу недостает энергии, эмоций в сравнении с Большой Четверкой. Не представляю, чтобы кто-нибудь затеял революцию в среду. А государственные перевороты? Какому идиоту взбредет в голову устраивать их по четвергам? Что до вторника, это день хныкающий, извиняющийся, — нытик, а не день. Так и нарывается, чтобы его забыли.

Словом, если экзамен придется на середину недели, могу и завалить.

Следующий вопрос:

— Кто у нас премьер-министр?

Я с полной уверенностью могу назвать лидера нашего народа: Питер Мендельсон[27]. В премьер-министрах у нас точно Тони Блэр, женатый — в чем у меня тоже сомнений нет — на улыбчивой даме по имени Шери Блэр, которая, кажется, утратила дар речи.

Миссис Блэр не следует путать с мисс Шери Бут[28], весьма красноречивым адвокатом.

Остальная диагностика мыслительных способностей состоит из простых задач на арифметические действия в уме. С этим мне ни в жизнь не справиться.

Отчет независимого наблюдателя будет примерно следующим:

Председатель комиссии доктор Плюшка участливо спрашивает:

— Миссис Таунсенд, сколько будет два плюс два плюс два?

Миссис Таунсенд, по-видимому, не поняла вопроса. Просит повторить.

Доктор Плюшка осторожно переиначивает вопрос:

— Миссис Таунсенд, сколько будет трижды два?

Миссис Таунсенд шевелит губами, несколько раз повторяя вопрос про себя. Качает головой, явно нервничает. На шее и груди выступает испарина.

Миссис Таунсенд предпринимает несколько попыток сосчитать до шести, но каждый раз сбивается, разгибает пальцы и вновь начинает загибать с большого.

Наконец доктор Плюшка со скрытой жалостью говорит:

— Ну-ну, довольно. Бог с ними, с цифрами.

Миссис Таунсенд отзывается, потирая влажные ладони:

— На экзамене у меня от волнения не выходит считать, зато я отлично знаю столицы стран Южной Америки.

Грустно качнув головой, доктор Плюшка продолжает задавать вопросы по блокноту.

Доктор Плюшка. Сколько раз за последний месяц вы забыли выключить чайник, миссис Таунсенд?

Миссис Таунсенд (сердито). Кто вам накапал?

Доктор Плюшка. Сколько раз?

Миссис Таунсенд. Четыре! Это преступление? Не сгорел же!

Доктор Плюшка. У вас есть зонтик?

Миссис Таунсенд. Нет. Кажется, я забыла его в хозяйственном магазине.

Доктор Плюшка. Вы рассеянны?

Миссис Таунсенд. Не помню. Но если вам нужно знать столицу Гватемалы…

Доктор Плюшка. Как меня зовут, миссис Таунсенд?

Миссис Таунсенд. Э-э… вечно я имена забываю, минутку… Что-то из выпечки… Гм… Доктор Слойка?

Доктор Плюшка. Нет, не Слойка.

Миссис Таунсенд. Доктор Булка?

Доктор Плюшка. Нет!

Миссис Таунсенд. Доктор Пицца?

Доктор Плюшка. Нет!

Миссис Таунсенд. Доктор Бублик? Доктор Крендель? Доктор Ватрушка? (Внезапно встает.) Мне пора.

Наблюдатель отмечает, что, выбегая из кабинета для собеседования, миссис Таунсенд крикнула:

— Мне нужно домой! Я только что вспомнила, что забыла выключить чайник!

Доктор Плюшка закричал ей вслед:

— Я хотел бы назначить вам повторное собеседование!

Наблюдатель указал доктору Плюшке, что миссис Таунсенд будет вынуждена вернуться — за оставленным пальто и сумкой с кошельком.

Позже медсестра сообщила, что видела женщину, которая шагала под дождем без пальто, бормоча названия столиц южноамериканских государств. Полагают, то была миссис Таунсенд.

Собаки встречаются в нескольких моих романах. В книгах об Адриане Моуле у пса Моулов нет ни имени, ни пола — «Пес», и все тут. Причем сущее наказание. То и дело разоряет хозяев на рентген желудка у ветеринара, таскается за Адрианом до школы и вечно загораживает экран телевизора.

Моулы питают к своей дворняге смесь любви и ненависти, так же как и Кристофер, персонаж моей последней книги «Дети-призраки». У него бультерьер, бесполый и опять безымянный. В этих книгах собаки воплощают анархию и хаос, они форсируют события. Кроме того, они хороши как прием повествования.

Собаки умеют то, чего не могут люди (кроме психопатов или воспитанников волчьей стаи). У собак нет совести, их не мучит чувство вины. Они не просыпаются по ночам в поту, вспоминая свои недавние прегрешения. Собакам неведома экзистенциальная тоска.

Им наплевать, какое имя выгравировано у них на бирке или ошейнике. Назовите карликового пуделя Барбосом, и он радостно понесется к вам вприпрыжку. Крикните в парке своему доберману «Фифи», и он в диком восторге бросится вам на плечи. Собаки не злопамятны. Но у меня с собаками как-то не сложилось, поэтому в доме Таунсенд собак не было двадцать лет.

Последняя обуза семейства псовых представляла собой комок длинной шерсти и нервной энергии по имени Лола. Мы отправились за много миль, чтобы забрать ее от заводчика, который разводит бородатых колли.

Лола была последним щенком в помете, самой мелкой из всех щенков. Она носилась по двору заводчика, все сужая круги в погоне за своим хвостом-метелкой, и при этом непрерывно тявкала. Взгляд у нее был совершенно безумный. Мы ее купили и вернулись домой. Я все еще содрогаюсь при воспоминании о той поездке.

Через несколько месяцев выяснилось, что характер у Лолы не сахар. Она люто ненавидела велосипеды и атаковала их нещадно. Еще она невзлюбила пожилых людей, что было особенно неловко, поскольку в ту пору напротив нас как раз жили старики. Она терпеть не могла мягкую мебель и с упоением драла обивку. Гадила Лола там, где ей приспичило, но предпочтение отдавала новехонькому ковру.

«Хозяева виноваты», — подумали вы, и, возможно, правы. Чего собакам не занимать, так это нюха на слабину в хозяйском характере. Двадцать лет назад я как раз и была слабохарактерной, неуверенной в себе, а Лола этим здорово пользовалась.

Ей у нас было не место, и она исчезла. Детали покрыты мраком. Муж уехал с ней на машине, а через час вернулся один. На вопрос детей, где Лола, он забормотал что-то про «деревню», про «доброго фермера», про то, что «там ей будет лучше». Такие дела.

И я не собиралась допытываться. У мужа был вид убийцы, который мучается совестью. Он уже не впервые выполнял за меня грязную работу.

Двадцать лет спустя мистер и миссис Решетки, как я теперь называю себя и мужа (никому не удастся перещеголять нас в количестве скупаемых садовых решеток), завели пса. Теперь мы мистер, миссис и Билли Решетки.

К моменту написания статьи Билли прожил с нами только один день и одну ночь. Пока ведет себя безупречно. Разве что изорвал в клочья два юмористических журнала. Либо он не выносит сатиру, либо у него нет чувства юмора.

Я намерена дать Билли понять, что миссис Решетка не из тех, с кем такие фортели проходят. Порча юмористических журналов, как и любое иное нарушение дисциплинарного устава дома Решеток, впредь будет сурово караться. Кару еще предстоит определить. Я в курсе, что европейские суды уже считают преступлением, если собаку бьют по носу свернутой в трубочку газетой. Некий Кинг, плод запретной любви овчарки и дворняги, обратился с гражданским иском против своих владельцев, сославшись на посттравматический стресс вследствие удара газетой «Индепендент». Это судебное дело стало вехой в юриспруденции и ввергло нас, собаковладельцев, в состояние недоумения. Теперь, когда Билли глядит на меня своими ясными глазками, я гадаю: то ли он на меня смотрит с безусловной любовью, то ли планирует обратиться к своему адвокату, поскольку я случайно наступила ему на лапу? Ну вот, опять я за свое, очеловечиваю собаку. Он и провел-то у нас в доме каких-нибудь тридцать три часа. Откуда ему знать телефон адвоката? Все еще впереди.