Публичные признания женщины средних лет - Таунсенд Сьюзан "Сью" - Страница 13

Печальный результат моей теперешней страсти — холодок в отношениях с теми немногими из знакомых, которым фильм не понравился.

Театральный критик Кен Тайнан написал: «Я не смог бы полюбить человека, который не пришел в восторг от фильма “Оглянись во гневе”».

Другие говорили то же самое о «Касабланке», обожаемом нынче всеми критиками.

Эх, увлечься бы чем-нибудь другим: гладить белье до одури, подниматься на заре или сроки выдерживать! Насколько легче стала бы тогда жизнь — и моя, и редактора нашего журнала!

Очень прошу, сходите и посмотрите «Криминальное чтиво»!

Приболела я. У меня бронхит. Провалялась четыре преотвратных дня подряд (ладно, ладно, не буду кривить душой, четыре чудных дня — сон, еда на подносе, антибиотики; смотришь на облака и бьешь баклуши). Кашель, правда, до чертиков надоел и мне, и всей семье, а иногда мне было очень худо, и от невероятной жалости к себе глаза были на мокром месте. Но при всем при том, признаться, я вовсю наслаждалась жизнью.

Муж готовил такую еду, какую во времена короля Эдварда подавали инвалидам: горы калорий, с подливкой и прочими вкусностями. Представьте, он даже полотенце чистое на поднос стелил. И я съедала все до крошки! Как волчица.

Хотите честно? Как-то раз просыпаюсь в три утра, вся мокрая от жара, вижу, что муж рядом со мной совсем отключился, бедняга (попробуй-ка накормить Волчицу!), а мне вдруг понадобилась печенка — вынь да положь!

Шатаясь как пьяная, я спустилась на первый этаж и переворошила давным-давно просроченные продукты, что захламляли дно морозилки. Наконец нашла брикет бараньей печени. Вся в сосульках, печень, должно быть, валялась там с тех пор, когда Марио Ланца был королем хитпарадов. Старательно отводя взгляд от срока годности, я ткнула ледяной брикет в микроволновку и, пока печень там плевалась и шипела, покрошила луковицу и несколько картофелин. Школа выживания: спецкурс для озверевших кулинаров.

Когда печень слегка разморозилась, я бросила ее в горшочек, туда же вывалила картошку с луком, сунула обратно в печь и расхаживала взад-вперед по кухне, пока варево не приготовилось. Через полчаса, уписав все подчистую, я вернулась в постель. Мужа озадачила моя предрассветная вакханалия.

— Но почему именно печенка? — спросил он.

— Кто-то должен был ее съесть, — слабым голосом ответила я в паузе между приступами кашля.

Друзья и члены семьи пророчили мне какую-нибудь болезнь с тех самых пор, как я объявила, что еду в Австралию на семь дней с турне по трем городам: Мельбурн, Сидней, Аделаида. Мы с Максом Стаффорд-Кларком, театральным режиссером, ехали туда по делу — организовать в Австралии гастроли пьесы «Мы с королевой». Из-за пристрастия к табаку мне не высидеть двадцать три часа без курева, и я выпросила разрешения лететь рейсом Малайских авиалиний, где изгоям общества до сих пор дозволено сидеть в хвосте самолета и дымить смертоносной травой.

Макс в среднем салоне берег чистые легкие, но в Куала-Лумпуре мы встретились в ресторанчике «Данкин Доунатс» и заспорили, что означает огненно-красный шар в небе — восход или заход солнца? Кстати, беспошлинный магазин в Куала-Лумпуре такой, что взглядом не охватишь, но, исходив его вдоль и поперек с пригоршней кредиток, я вышла ни с чем — ну хоть бы что-нибудь купила! Надо было это расценить как симптом серьезного заболевания и обратиться к врачу. Я не урожденная покупательница, я урожденная Сьюзен Лилиан Таунсенд, но это дело мне очень даже по душе, хотя в последнее время я почему-то покупаю исключительно пилочки для ногтей и диванные подушки.

В Австралии было хорошо — как оказалось, даже чересчур хорошо. Мы с Максом искали квартал позапущеннее, чтобы сослать туда королеву (мою, вымышленную). Нормальным людям нужны достопримечательности, яркие пейзажи и прочее. Нормальным, но не нам. «Нам нужны трущобы, нищета и разруха», — сказал Макс таксисту в Мельбурне. Бог свидетель, парень старался, но, покатав нас по каким-то бескрайним зажиточным (с нашей точки зрения) пригородам, сам понял, что с задачей не справился. Та же история повторилась в Сиднее и Аделаиде. Относительная бедность, конечно, встречается, но ничего похожего на серую британскую безрадостность.

Зато в одном сиднейском пабе я напала на новую сцену для австралийского варианта пьесы. Афиша рекламировала предстоящие аттракционы:

Борьба официанток в джеме. Понедельник, вечер. Вход пять долларов.

Далее в скобках:

Первые два поединка бесплатно.

Сцена единоборства в джеме с участием молодого члена королевской фамилии, решили мы, придаст пьесе австралийскую пикантность, а джем вызовет ассоциацию с чаепитиями в детских у нашей знати. Так и слышишь нянькин голос:

— Диана, скушай хлеб с маслом, иначе не будешь бороться в джеме.

Только что поняла, что уже два часа не кашляла толком. Удар нешуточный. Похоже, иду на поправку. Не придется ли вечером встать к плите?

В детстве я обожала спорт. Одно время самым большим счастьем для меня были прыжки в длину, бег с барьерами или бадминтон. Само собой, дело было в школе. С тех пор как в возрасте пятнадцати лет я закончила среднюю школу для девочек в Саут-Уигстоне, единственная моя серьезная физическая нагрузка пришлась на роддом: уж там я четыре раза выложилась за Англию.

Но как ни нравились мне уроки физкультуры, их всегда омрачал призрак обязательного душа после занятия. В гулкую комнату со стенами в белом кафеле сгоняли тридцать девчонок и приказывали раздеться. Потом нас шеренгой прогоняли через душевую, где струи горячей и холодной воды попеременно обжигали наши бедные угловатые английские тела. Принудительный душ нравился только одной девочке в классе; она даже красовалась там, эта девочка с экзотичным иностранным именем. Я его не раскрою, потому что она обо мне кое-что знает (банальные шалости юности, всякие там поездки с ухажером на мотоцикле, тайные рандеву в сараях — но тем не менее). Я регулярно пыталась проскользнуть в душ в трусах и майке, надеясь укрыться за голыми девчонками и в клубах пара; иногда мне это удавалось, но чаще учительница физкультуры миссис Скрутон меня ловила и подвергала экзекуции повторно, нагишом.

В те дни я была до смешного скромна. Картинные галереи так и норовили меня смутить, даже голый торс статуи на площади перед городской ратушей вгонял в краску, и я приклеивалась взглядом к своим школьным туфлям.

Случалось мне и записки от мамы подделывать:

Миссис Скрутон различала фальшивку за 250 шагов. Поведя кустистой бровью, она возвращала записку, а потом молча ждала у вешалки, пока я червяком вылезала из одежды. С появлением в магазинах общих примерочных я стала одеваться у портных. Каждый выход на пляж в купальнике требовал подлинного героизма — но дальше выхода дело все равно не шло, я сиднем сидела на полотенце, по возможности прячась за газетой. Если детям требовалась помощь с замком из песка, я выкрикивала им советы, как тренер футболистам с края поля.

Те немногие, с кем я бывала обнаженной, общались со мной в темноте чернее вод Стикса. Мода на мини подвигла меня на доблесть, и я бесстрашно укоротила юбки на два дюйма. (Если не ошибаюсь, именно тогда я в последний раз брала в руки иголку.)

И все это оттого, дорогие читатели, что я считала себя толстой. Я просто была убеждена, что жирной колоде вроде меня следует скрывать свое колышущееся сало от взглядов окружающих.

Просматривая недавно старые фотографии, я поняла, что кроме того года, когда меня вдруг раздуло до семидесяти пяти кило, толстой я не была никогда. Та толстуха, что пялилась на меня из зеркала, была вовсе не я. И мне стало ужасно жаль. Все эти годы я пряталась за макси-юбками и огромными джемперами, а ведь могла бы бегать по пляжам в бикини, играть в волейбол. Ладно, пусть не волейбол, но хотя бы разок-другой воткнуть флажок в замок из песка.