Клык Фенрира - Голубева Марина - Страница 26

Фасон и цвет костюмов на балу нередко определяет сама императрица Елизавета специальными указами. Дамам строго-настрого запрещается одеваться и причесываться так, как это делает сама императрица. Ослушниц Елизавета может и наказать — собственноручно обрезать «неправильно» причесанные волосы, сорвать отделку или цветок с груди.

А танцы! Они требуют не только хорошего знания последовательности фигур, запомнить которые непросто, но и прекрасной физической подготовки, элегантности и изящества движений. Ошибка в танце, неловкое или некрасивое движение могут стоить дворянину карьеры. К счастью, вам это не грозит. Вы же делать карьеру при дворе не стремитесь, но если хотите избежать позора, лучше держитесь в тени. Хотя совсем не танцевать на балу, пожалуй, так же предосудительно, как и танцевать плохо. Дозволяется это только старикам и увечным.

Сен-Жермен покосился на высокого, широкоплечего и как-то по-звериному сильного спутника и усмехнулся.

Лекция графа настроения не улучшила и уверенности в себе не прибавила. Поднимаясь по широкой лестнице, парень думал, что, наверное, с большим удовольствием подрался бы еще раз с зомби. Предстоящее испытание пугало, и он лихорадочно пытался вспомнить все, что знал о балах, приемах и других светских развлечениях. Вспомнить удалось крайне мало — в учебниках истории об этом ничего не говорилось, а сцены из фильмов, с трудом извлеченные из памяти, были какие-то невразумительные и малоинформативные.

Слуга в богатой ливрее и длинном парике с поклоном открыл гостям дверь, и они оказались в большом холле. На Алексея буквально обрушился шквал запахов и красок. Яркий свет множества свечей, сверкающий блеск бриллиантов, пестрые наряды и позолота на мебели — от всего этого разноцветья закружилась голова. Картинка расплылась, утратила краски, став почти черно-белой. Молодой человек потряс головой, и наваждение прошло. Но остались запахи. Густой аромат благовоний и плавящегося воска свечей, казалось, пропитал здесь все. И еще запах человеческих тел, такой пряный и будоражащий.

Накатила тошнота и злоба, захотелось либо сбежать, либо кинуться на эту раздражающую толпу и рвать ее в клочья. У Алексея возникло ощущение, будто глубоко внутри его сущности ворочается огромный и злобный зверь. Зверю тесно, он стремится вырваться на свободу, рвет когтями душу и утробно рычит. Парень в ужасе шарахнулся к двери — такого раньше с ним никогда не было. Сен-Жермен обернулся, бросив на молодого человека обеспокоенный взгляд.

— Алексей, вам плохо? — В голосе графа звучала искренняя тревога. — Что случилось?

«И верно, что?!» — подумал молодой человек и попытался взять себя в руки. Он прикрыл глаза и, стараясь дышать через рот, пробормотал:

— Не знаю, как-то не по себе… Пройдет сейчас… Людей здесь много.

— Людей?! А вы кого рассчитывали увидеть? — фыркнул граф. — Соберитесь!

Сердито взглянув на своего ученика, Сен-Жермен двинулся навстречу идущему к ним хозяину. Алексей, стараясь не смотреть по сторонам, последовал за ним. Странное состояние почти прошло, его удалось приглушить, но парень чувствовал, что зверь никуда не исчез, а просто затаился, ожидая момента, чтобы вырваться на свободу. Молодой человек украдкой вытер вспотевший лоб и выдавил из себя вежливую улыбку.

Сен-Жермен любезно представил ученика канцлеру Воронцову. Михаил Илларионович дружески похлопывал Алексея по плечу, и тот, кажется, даже отвечал. Разговор воспринимался как в тумане и проходил мимо сознания. Возвратиться в реальный мир удалось с трудом. Человеческая речь казалась странной. Молодой человек, словно отгороженный стеклянной стеной от собеседников, даже не всегда понимал смыл фраз, улавливая только отдельные знакомые звуки.

Вывел его из состояния полузабытья знакомый голос:

— Ах, господин Артемьев, вы все же решили прийти? Как я рад!

Молодой человек вздрогнул и увидел радостно улыбающегося Александра Воронцова. Юноша лучился весельем и явно был доволен жизнью. То ли Алексею удалось наконец справиться со своим странным состоянием, то ли на него так благотворно подействовал оптимизм юноши, но непонятная дурнота прошла. Даже запахи ощущались не так остро, по крайней мере, не раздражали.

— Я тоже рад вас видеть, — уже вполне искренне улыбнулся Алексей. — Только, может быть, хватит «выкать»? Мы с тобой почти ровесники, так что давай на «ты».

— На «ты»? — Юноша заметно растерялся. — Но как же… Мы ведь не так близко знакомы… Пристало ли? Но, если вам так хочется, то я даже польщен. Решено — будем на «ты»! И на брудершафт за ужином выпьем.

Юноша снова заулыбался, и Алексей подумал, что с этим парнем, пожалуй, единственным человеком в чужом и непонятном мире, он чувствует себя легко и свободно.

— Вы… то есть ты выглядишь усталым. — Александр смотрел сочувственно и озабоченно. — Это, верно, из-за меня? Я даже выразить не могу, как я благодарен тебе за свое спасение.

— Слушай, хватит уже благодарить. — Алексей смутился. Он не привык чувствовать себя героем. — Тем более, спасал-то я, скорее, себя, а не тебя. И дело не в усталости, мне просто здесь неуютно. Все же я впервые в таком обществе и на балу. Тут столько людей, и все яркие, блестящие. Высший свет! Танцы будут, а я и танцевать-то не умею.

— Ах, брось. Люди везде одинаковы. Они собираются покрасоваться друг перед другом, посплетничать и позлословить. Терпеть не могу светские сборища! Я бы лучше книжку почитал. Но приходится присутствовать и улыбаться разряженным индюкам и индюшкам. Так что не одному тебе неуютно. Хотя и здесь есть интересные и умные люди. И очень милые девушки. — Александр лукаво подмигнул. — Пойдем, я тебя познакомлю с сестрой Катенькой. — И, увидев нерешительность Алексея, со смехом потянул его в другой конец холла.

Молодой человек оглянулся на Сен-Жермена, но тот был увлечен беседой с канцлером и не обращал на ученика внимания. Ловко лавируя между разряженными гостями, Воронцов тащил Алексея в сторону небольшой оранжереи. Оставив его рядом с кадкой с каким-то экзотическим растением, бросил: «Жди здесь!» — и затерялся в толпе.

Через несколько минут он появился снова с невысокой миловидной девушкой. Замысловатая прическа, украшенная цветами, и пышное платье с кружевами и лентами не могли скрыть ее возраст — сестра Александра оказалась совсем еще девчонкой. Но в ней чувствовались уверенность и независимость, каких не было у старшего брата.

В ответ на традиционную формулу представления Алексей изобразил то, что, по его мнению, было элегантным поклоном. Екатерина прыснула, прикрыв лицо веером, и протянула руку для поцелуя, а Александр с осуждением выговорил сестре:

— Негоже смеяться, Катенька! Алексей Дмитрич своим батюшкой насильно в глуши удерживался. Однако не побоялся пойти против родительской воли и отправился учиться в столицу, без денег и связей. Кабы не господин Сен-Жермен, так и вовсе мог сгинуть. А ты смеешься! Подумаешь, как поклониться не знает и модных политесов выводить не умеет. Тому важная причина есть. Зато за его способности и мужество сам великий Сен-Жермен его в ученики взял!

Девушка виновато посмотрела на покрасневшего от незаслуженных славословий Алексея и, улыбнувшись, сказала:

— Извините меня, господин Артемьев, я не хотела вас обидеть. Все эти политесы, и верно, ерунда. Им несложно научиться, а вот ум и честь так легко не приобретешь.

В это время открылись высокие позолоченные двери, заиграла музыка, и гости парами направились в зал. Катя вопросительно взглянула на Алексея, а ее брат, толкнув того в бок, прошептал: «Руку ей предложи!»

Огромный зал с колоннами у стен освещался несколькими хрустальными люстрами. Сотни свечей, конечно, не могли сравниться с электрическими лампами, но их свет делал наряды изысканней, драгоценности великолепней, а дам прекрасней. У дальней стены на помосте играл оркестр, музыка была одновременно чарующей и торжественной. Пары начали выстраиваться в центре зала в цепочку, которую возглавил канцлер Воронцов с гостьей в полумаске. В зале не только она скрывала лицо. Алексей заметил еще несколько человек в масках, видимо, так здесь было принято.