За чертой - Маккарти Кормак - Страница 8
- Предыдущая
- 8/29
- Следующая
Получив приглашение присоединяться, он слез, ему дали чашку кофе, он вынул из-за пазухи свой ланч и предложил всем угощаться. Они ели фасоль с маисовыми лепешками тортильяс, обсасывая козьи кости, на вид уже до них кем-то обглоданные, и, поскольку у них не было ни четвертой миски, ни иного способа кому-то с кем-то поделиться, все обменялись жестами и кивками, предлагающими и отклоняющими предложенное, после чего продолжили есть как прежде. Поговорили о коровах, о погоде и, поскольку все они искали работу для родственников из Мексики, его спросили, не нуждается ли его отец в работниках. Выразили мнение, что след, который он тропит, оставила, скорее всего, просто большая собака, и хотя сами следы были всего в четверти мили от места привала, никакого желания ознакомиться с ними не проявили. Рассказывать им о задранной телке он не стал.
Управившись с обедом, они выкинули объедки в угли костра, дочиста вытерли миски огрызками лепешек, съели их и упаковали миски обратно в свои mochilas[2]. Затем подтянули подпруги лошадей и сели в седла. Вытряхнув гущу из чашки, Билли вытер ее полoй рубахи и возвратил тому, кто его ею снабдил.
– Adios compadrito, – сказали они. – Hasta la vista[3].
После ритуальных прикосновений к шляпам развернули лошадей и поехали прочь, а когда скрылись, он отвязал коня, сел на него и вновь двинулся на запад – туда, куда ушла волчица.
К вечеру она была опять в горах. Он шел по следу пешком, с конем в поводу. Осматривал места, где она рылась, но так и не понял, что именно она пыталась выкопать. Определил длительность оставшегося дня, смерив пальцами вытянутой руки высоту солнца, но в конце концов все-таки поставил ногу в стремя, вскочил в седло и направил коня по мокрому снегу на перевал и к дому.
Поскольку тьма уже сгустилась, мимо дома поехал со стороны кухни, постучал, нагнувшись с седла, в окно и, не останавливаясь, направил коня в конюшню. За обеденным столом сообщил об увиденном. Рассказал домашним о телке, убитой на склоне горы.
– А где она свернула к распадку Хог-Кэнион? – спросил отец. – Не там ли, где ответвляется коровья тропа?
– Нет, сэр. То есть тропы я там как раз и не заметил.
– А сможешь там закладку сделать?
– Да, сэр. Я бы и прямо сразу, кабы не начало так быстро темнеть.
– А капканы из старых закладок какие-нибудь снял?
– Нет, сэр.
– Завтра хочешь опять туда?
– Да, сэр. Я бы за милую душу.
– Что ж, ладно. Сними пару капканов да и поставь на драку-собаку там, а я с тобой съезжу посмотрю на них в воскресенье.
– Вот есть у вас соображение или нет? Как, интересно, Господь воздаст вам за труды, если вы не чтите день отдохновения! – проворчала мать.
– Ну, мать… ну, у нас, конечно, вол не упал в канаву{10}, зато вот телки по горам валяются в полный рост.
– Не думаю, что это послужит хорошим примером для мальчиков.
Отец сидел, глядя в чашку. Посмотрел на сына.
– Ладно, отложим. Проверим капканы в понедельник, – сказал он.
Лежа в холодной тьме своей комнаты, они слушали вопли койотов на лугу к западу от дома.
– Думаешь, сумеешь поймать ее? – спросил Бойд.
– Не знаю.
– А если поймаешь, что с ней сделаешь?
– В каком смысле?
– В самом прямом: что ты с ней сделаешь?
– Получу за нее премию, наверное.
Они лежали в темноте. Выли койоты. После паузы Бойд сказал:
– Я не к тому. Я в смысле – как ты ее убьешь?
– Ну как… ну… их стреляют, наверное. Другого способа я не знаю.
– А вот бы на нее живьем посмотреть!
– Ну, может, папа разрешит тебе поехать с нами.
– На чем же я поеду?
– Да прямо так, без седла, а что?
– Ну, в общем-то, да, – согласился Бойд, – можно и без седла.
Полежали молча.
– Он думает тебе мое седло отдать, – сказал Билли.
– А ты как ездить будешь?
– Мне он собирается в «Мартеле» другое купить.
– Что, новое?
– Да ну… нет, конечно.
На дворе залаял пес, отец подошел к кухонной двери, позвал его, и пес сразу смолк. Койоты выли по-прежнему.
– Билли!
– Чего тебе?
– А папа что – написал мистеру Эколсу?
– Да.
– А ответа вроде так и не получил, да?
– Да нет, пока не получил.
– Билли!
– Чего?
– Да сон мне тут приснился.
– Какой сон?
– Даже два раза, представляешь?
– Да что за сон-то?
– А будто на сухом озере большой-большой пожар.
– Да там гореть-то нечему, на сухом озере.
– Я знаю.
– А что конкретно тебе приснилось?
– Там люди горели. Озеро было в огне, и там горели люди.
– Что-нибудь не то съел, наверное.
– Мне это дважды приснилось!
– Так ты, может, дважды съел одно и то же.
– Не думаю.
– Ерунда все это. Просто дурной сон. Спи давай.
– Все было прямо так реально! Во всех деталях.
– Всем постоянно снятся сны. Они ничего не значат.
– Зачем они тогда снятся?
– Не знаю. Спи давай.
– Билли!
– Чего тебе?
– И такое у меня было чувство, что вот-вот случится что-то нехорошее.
– Да ничего нехорошего не случится. Тебе просто дурной сон приснился, да и все тут. Вовсе он не значит, что должно случиться что-то нехорошее.
– Тогда что же он значит?
– А ничего не значит. Спи давай.
На южных лесистых склонах снег на вчерашнем солнце подтаял, и ночной мороз покрыл его корочкой наста. Непрочного, разве только для птиц. Или мышей. На тропе хорошо было видно, где спускались коровы. Поставленные в горах капканы лежали под снегом непотревоженные, раззявив челюсти, как стальные тролли, – молчаливые, безмозглые и слепые. Он разоружил три штуки: придерживая одной рукой в перчатке взведенный капкан, другую просовывал под челюсть и большим пальцем жал на тарелочку насторожки. Капкан мощно подпрыгивал. В стылых горах отдавался железный лязг сомкнувшихся челюстей. Их движение было неуследимо. Только что были разомкнуты. И уже сжаты.
Капканы вез на дне корзины, привязанной за спиной, накрытыми телячьей шкурой – чтобы они не выпадали, когда приходится нагибаться вбок, уворачиваясь от низко протянутых сучьев. Доехал до развилки и свернул по тропе на Хог-Кэнион – туда же, куда накануне вечером шла волчица. Установил на тропе закладки, срезал и положил, где надо, направляющие палки, после чего вернулся обратным ходом, отклонившись на милю к югу, чтобы воспользоваться дорогой на Кловердейл и проверить последние две капканные закладки.
В верхней части дороги еще держался снег, испещренный следами шин и копыт – лошадиных и коровьих. Когда впереди показался ручей, Билли с дороги съехал, пересек луговину, спешился и стал поить коня. Судя по положению солнца, близился полдень, и он собирался проехать еще четыре мили вдоль ручья, а дальше возвращаться по дороге.
Пока лошадь пила, на дороге показался грузовичок «Форд-А»{11}, приблизился и остановился у ограждения. Билли заставил коня поднять голову, подтянул латиго, сел в седло, подъехал к дороге и, не спешиваясь, встал рядом с машиной. В окошко высунулся старик, оглядел всадника. Задержал взгляд на корзине.
– На кого охотишься? – спросил он.
Старик был владельцем ранчо, расположенного ниже по реке вдоль границы, Билли знал его, но по имени называть не стал. Понятно: старик вбил себе в голову, что охотится он на койотов. Врать не хотелось – во всяком случае, впрямую.
– Ну, – сказал он, – например, койотов я тут массу следов вижу.
– И не говори! – хмыкнул старик. – А как они у меня на ранчо колобродят! Разве что за стол в доме не садятся. – И обвел окрестность взглядом светлых глаз – так, будто эти довольно пугливые то ли шакалы, то ли мелкие волки могут запросто шастать по кюветам среди бела дня.
- Предыдущая
- 8/29
- Следующая
