Ночь открытых дверей - Усачева Елена Александровна - Страница 24
- Предыдущая
- 24/28
- Следующая
Кармашкин на цыпочках прошел к двери и прислушался.
Тихо.
Некстати вспомнился призрачный ученик, что постоянно мерещился ему в школе. Неужели его, Генки, срок пришел? Неужели он скоро превратится в привидение?
Генка судорожно сглотнул и заглянул в глазок.
Лестничная площадка, квадратики кафельного пола.
Никого.
Прошуршала быстрая тень.
Кармашкин отпрянул назад.
Не может быть. Нет, это ему только кажется.
Он решительно распахнул дверь, заранее готовый увидеть на пороге десяток веселых призраков.
Никого.
Гудит лампочка, гудит ветер в мусоропроводе.
Это, наверное, ему приснилось, а на самом деле никто не стучал. Можно спокойно ложиться спать.
Генка повернулся, чтобы уйти, и вдруг заметил в дверной обшивке гвоздик. А на нем белый обрывок бумаги. Все, что осталось от той записки, найденной отцом. Куда ее Кармашкин засунул?
Генка похлопал себя по бокам, проверяя карманы, пошевелил пальцами, вспоминая, как держал записку в руке. Что-то там такое было важное… Кого-то надо было опасаться. Семенова… ночь… школа…
Кто-то должен быть около школы!
Семенова!
Точно! Если у нее получится, она обязательно придет к школе. Или около школы можно будет что-нибудь о ней узнать.
Только бы она была жива!
Кармашкин быстро собрался, сунул в карман фонарик, взял зачем-то моток веревки и выскользнул на улицу.
После прогулки под дождем даже в теплом свитере и непромокаемых ботинках чувствовал себя Генка неважно. Его бил легкий озноб. Очень хотелось завернуться в одеяло и упасть головой на подушку. Шутка ли – третья ночь на ногах! Завтра в школе он будет ходячим трупом.
Пытаясь согреться, Кармашкин с шага перешел на бег. Стоило только опасаться милицейских патрулей. Его никогда не ловили, но рассказы тех, кто побывал в отделениях милиции за хождение по улице в ночное время без взрослых, впечатляли.
Чтобы не расстраивать себя мыслями о безрадостном будущем, Генка стал думать о недавнем прошлом. А ведь еще неделю назад жизнь была безоблачной, впереди лето, первое выступление. И почему все испортилось в последний момент?
После ливня зелень на деревьях как-то особенно распустилась. Свет хорошо знакомого фонаря, стоящего напротив окон учительской, тонул в молодой листве.
При каждом повороте головы казалось, что вон там, под яблоней, кто-то стоит. А из-за липы сейчас кто-то выйдет. Или из-за березы? А вон от того клена уже точно кто-то идет.
Чтобы обезопасить себя хотя бы со спины, Кармашкин прижался к стене школы. Вокруг было слишком много звуков, слишком много теней, слишком много непонятного.
Над головой хлопнула рама. Кармашкин задержал дыхание и на четвереньках стал отползать ближе к крыльцу.
– Не туда! – зашипел Майсурадзе, хватая Генку за плечо. – В другую сторону!
От неожиданности Кармашкин сел на землю.
Перед ним стоял Вовка. Самый настоящий Вовка. Он был не прозрачный, не висел над землей и не пытался превратиться в чертика.
– Ну что, тусанемся по полной? – Майсурадзе толкнул его в спину и прокрался вдоль стены. Удар был внушительным, так что всякая идея о Вовкиной призрачности улетучилась.
– Это ты? – выдохнул Генка.
– Нет, Пушкин! Бежим!
Вовка пробежал под открытым окном учительской и остановился около угла.
– Что ты здесь делаешь? – радостно зашептал Кармашкин, пристраиваясь рядом.
– Макароны ем! – отозвался Вовка и резко потянул Генку к земле. – Да пригнись ты! Она скоро придет.
С недосыпа Генка соображал туго. Он смотрел себе под ноги, не в силах понять, кого ждет его приятель.
– Ты куда уставился? – Майсурадзе хлопнул Кармашкина по затылку. – Туда смотри, – он показал в сторону крыльца. – Через дверь она пойдет.
– О ком ты говоришь? – не выдержал Генка.
– О твоей распрекрасной Семеновой! – ответил Вовка. – Ты записку получил?
– Какую записку? – Кармашкин окончательно запутался. – И никакая Семенова не моя!
– Вот дубина! – постучал по своему лбу Майсурадзе. – Тебе же русским языком сказали, не подходи к ней! Это она во всем виновата. Хочешь, я тебе это по-грузински повторю?
– Не надо по-грузински, – насупился Генка. – Я тебе и так сейчас врежу, без всякого иностранного языка.
Он перехватил Вовкину руку – тот держал что-то очень знакомое, большое и плоское, что Кармашкин никак не мог рассмотреть.
– А это у тебя что? – Генка ткнул пальцем в странную тетрадку.
– Для конспирации, – загадочно ответил Майсурадзе. Вблизи непонятный предмет оказался новеньким журналом с еще склеенными листочками. – Не переживай, мы уже все продумали.
Школьный двор пересекла быстрая фигура. Бегущий человек явно не был спортсменом, бежал он неуклюжими скачками, размахивая руками. Миновав крыльцо, он завернул за угол и уверенно направился к затаившимся приятелям.
– Идут! Идут! – возбужденно зашептал Костик, с трудом переводя дух. – Через заднюю калитку пошли. Сейчас здесь будут.
– Кто идет? – Генка вглядывался в Янского, боясь, что зрение его подводит, что это никакой не Янский. Правильный Костик, этот вечный мальчик со скрипкой, не мог ночью оказаться возле школы. Его бабушка ни за что в жизни не отпустила бы!
– Привет, Карыч! – Костик крепко обнял Кармашкина. – Ну, что, готов?
– К чему? – Генка запутался окончательно.
– К труду и обороне, – огрызнулся Вовка.
– Ты не рассказал ему? – повернулся Костик к Майсурадзе.
– А разве он меня слушает? – развел руками Вовка. – Вбил себе в голову, что Семенова ангел. И ни в какую.
– Ага, ангел, – захихикал Костик. – С крылышками. – Он выглянул из кустов. – Иди, понаблюдай за своим ангелом. Сейчас она во всей красе предстанет.
Друзья отступили чуть в сторону, чтобы хорошо было видно, что происходит перед крыльцом. Хотя в такой темноте можно было и не прятаться. Глухая весенняя ночь не позволяла что-либо рассмотреть дальше нескольких метров.
Сначала послышались голоса. Кто-то шел к школе, недовольно бурча. Второй голос пытался оправдываться, но первый пресекал малейшие попытки собеседника что-то сказать.
– Я говорила, что надо в пакет положить? – зудел знакомый голос Леночки Семеновой. – Это и ослу было ясно, что дождь пойдет.
– Да ладно – дождь, – уныло басил Прохоров. – Он в обложке, не должен был намокнуть. Кто ж знал, что там лужа соберется.
– Лужа, – передразнила его Семенова, замахиваясь, отчего здоровый Димка, не боящийся никого и ничего, сжался, отклоняясь в сторону. – Лезь на козырек. Веревку не забудь. Одним концом привяжешь ее к чему-нибудь и спустишь вниз к кустам. Положишь журнал на самый край, под него веревку, так чтобы одного толчка хватило, чтобы он свалился.
– Как я туда залезу? – покачал головой Прохоров, прикидывая высоту. – А если я навернусь?
– Ничего с тобой не случится, – прошипела Леночка, подталкивая нерешительного Димку в грудь. – По решетке полезай. Давай, давай, или ты хочешь, чтобы все узнали, кто по ночам в школу ходит, на кого сигнализация срабатывает?
– Ничего я не хочу! – Прохоров удобней перехватил пакет, который все это время держал под мышкой, и покорно пошел к крыльцу.
Генка заметил, что стоит с открытым ртом, и быстренько закрыл его. Было удивительно, почему большой и сильный Димка слушался невысокую худенькую Леночку, терпеливо выполнял все, что она говорила.
Пока Кармашкин размышлял о странном влиянии женщин на мужчин, Прохоров по решетке забрался на козырек и скинул вниз веревку. Леночка подхватила ее и пошла в знакомые кусты.
– Давай проверим! – крикнула она оттуда.
Тихонько зашуршала, натягиваясь, веревка, и на крыльцо упал сверток.
– Сработало! Клади заново!
Прохоров безропотно спустился, поднял упавший предмет и полез обратно.
– Понял? – толкнул Генку Майсурадзе.
– Не понял, – буркнул Кармашкин.
В голове вертелось с десяток вопросов. Почему Леночка связалась с Прохоровым? Как ей удалось уйти от Клюквина? Каким боком во всю эту историю затесался Димка?
- Предыдущая
- 24/28
- Следующая
