Душа демона - Некрасова Мария Евгеньевна - Страница 6

• Предыдущая
• 6/11
• Следующая

Отец уже вернулся из магазина и сидел в своей обычной позе, на диване перед теликом. Привычной картине не соответствовало только то, что диван был новый. Ну да к этому быстро привыкнешь. «Не привыкну, – одернул себя Никита. – Диван будет, будет отец на нем, они оба будут стареть и покрываться проплешинами, не заметно, а постепенно. И только меня не будет, как дурака. Да вообще-то, уже...» Себя стало жалко. Отец оторвался от какого-то шоу по телику, кивнул: «привет» и нашел подходящие к случаю, правильные слова:

– Что так рано?

– Мог бы вообще не прийти, – буркнул Никита и прикусил язык. Чуть ли не впервые в жизни ответил честно, и кажется, сейчас огребет, за честность-то.

– Чего ты не в духе? Двойку схватил в последний день? – Он пошуршал рукой в пакете с чипсами, протянул этот пакет Никите. И такое медвежье спокойствие было в этом жесте, в самом отце: его старых джинсах, майке-алкоголичке, обломанном ногте на мизинце (коробки вскрывать). Казалось, у этого человека не может случиться ничего плохого, ни в семье, ни так, нигде, никогда. А вот – случилось. И ничего. Сидит – не знает. Как будто так и надо.

Никита загреб горсть чипсов, положил обратно: сказать, не сказать? А попробуй вот так, скажи человеку, который сидит себе, смотрит шоу, попивает пиво, открой рот и скажи: «Я сегодня умер». Что начнется! Нет, сначала он вскинет брови и попробует как-то смягчить услышанное: «С пацанами поссорился?» или даже: «Из школы выгнали?» Но ты будешь неумолим и расскажешь ему все, как есть. Тогда он просто не поверит. Покрутит у виска, скажет: «ты заболел»; «выдумываешь», закатает тебе рукава и заглянет в зрачки: в этих шоу по телику часто показывают наркоманов. Наконец, поставит бутылку на пол и скажет: «Да вот же ты!» – и тебе придется еще объяснять про систему отчетности у демонов и спасение души. Тогда он скажет: «Опять всякой фигни начитался» или «Что за игры у вас!» – и вернется спокойненько к своему шоу. Вены у тебя чистые, зрачки в порядке, значит, все хорошо. У таких, как отец, не может случиться ничего плохого.

...А если поверит?! Ну вдруг, ну бывает же у людей, даже у таких, как отец. «Прозрение» или как это? Возьмет и поверит, э?

Никита опять взял горсть чипсов, набил рот, пробубнил что-то о школе и скорее пошел вон из комнаты. Если отец поверит, то лучше не говорить. Ни сейчас, никогда! Сам увидит, сам узнает, когда придет время, но сейчас – нет. И дело не в том, что человек сидит себе перед теликом и пьет пиво, так что нечего его и пугать – глупости. Просто такие вещи делят жизнь на «до» и «после».

Никита помнил, как умерла бабушка, давно, еще до первого класса. Она жила далеко, Никита и родители видели-то ее полмесяца в году, летом, когда приезжали погостить. У бабушки была коза в красном ошейнике и дырявая ступенька на крыльце, Никита маленький вечно проваливался обеими ногами. Не было компьютера и любимых игрушек, но эти две недели в году всегда пролетали быстро и весело. Никита с отцом рыбачили, ходили в лес... Иногда бабушка приезжала на Новый год, привозила огромных размеров «деревянные» груши и разноцветные клубки, из которых к концу праздников получался веселенький свитер для Никиты. Ее селили в Никитиной комнате, где до сих пор стоит «бабушкин диванчик».

А потом случилось то, что случилось, и было лето без деревни и Новый год без клубков и груш: один, другой, третий. И бабушкин деревенский домик продали не скоро, только года через два, когда осознали, наконец, что уже никогда. Не будет больше такого лета, какие были при бабушке, и Нового года с ней, как раньше, тоже не будет. Жизнь поделилась на «до» и «после». Мать до сих пор, когда что-то рассказывает, что было давно, говорит: «Еще бабушка была жива».

Теперь их ждет новый раскол времени. И мать будет говорить: «Еще при Никите», а незнакомые будут чесать в затылке и думать, что она имеет в виду Хрущева. Будут странно поглядывать на мать: вот как хорошо сохранилась старушка! Чушь? А ведь так и будет. И у родителей осталось еще несколько суток, а может, и часов жизни «до». Никита не вправе отбирать у них это время. Бесценное время, когда отец еще может спокойно пить пиво, смотреть телик и покрикивать Никите в спину:

– Комнату докрась!

– Да, насяльника! – Голос был осипший и слезливый. Жалко было не себя, а отца, может, этого и добивался Гамигин, когда говорил: «Будешь готов – приходи». Но комнату докрасить и правда надо. А то, если не успеет, каково будет отцу докрашивать за ним?! К тому же Никита не очень-то спешил на встречу с демоном.

Он спокойно переоделся, отмыл старые валики, отыскал парочку новых и не спеша пошел докрашивать комнату. Он сам наслаждался последними часами жизни «до». И вообще последними часами жизни. Кто его знает, что за испытания подкинут ему демоны? Может, покраска комнаты по сравнению с ними – рай на земле?

Вечер наступил неожиданно быстро. Как гавкнул из-за угла: раз – и темно. Никита только и успел, что докрасить стены и кое-как отмыть руки. Отец заглянул в комнату, оценил: «Не видно ни черта, при дневном свете посмотрим. Может, еще один слой понадобится, ты уж не бросай» – и пошел опять к своему телику. А Никита видел темноту за окном и думал, что Гамигин-то ждет. Конечно, он не рвался на встречу с демоном и вообще хотел подольше побыть живым. Но в голове свербило какое-то странное «надо», вроде утренней школы или подготовки к экзаменам. Он переоделся, бросил отцу «я-ненадолго-но-ты-не-жди», – как полагалось перед поздней прогулкой, и вышел в ночь.

Ветер на крыше лютовал, как штормовой: свистел в ушах, срывал куртку. Никита даже позабыл, что умер, и натурально боялся улететь, сверзиться с крыши еще раз.

– Наконец-то! Я уж думал, за ним бегать придется. Молодец, что пришел.

– Он бы не убежал, повелитель! Он все осознал, правда, Никита?

Демоны сидели за трубой, где не так ветрено. Никита даже подбежал к ним, торопился, пока не сдуло. За трубой было можно выпрямиться, а не стоять на четырех костях, вцепившись в крышу.

– Осознал, говоришь? – Гамигин принял человеческий облик и стал высокий такой, солидный.

– Осознал-осознал! – щебетал маленький и суетился за десятерых. – Он готов, повелитель!

– Готов?

Никита кивнул. Демоны в темноте выглядели по-настоящему страшными. При дневном свете чудики и все, долговязый в плаще и фигурка из сувенирной лавки. А сейчас...

Гамигин загреб рукой у бедра, где у людей карманы, и достал три уголька. Раскаленные, они сверкали красным в темноте.

– Готов, не слышу?

– Готов! – Сиплый чужой голос, каким Никита разговаривал с отцом. Это что же теперь, всегда так будет? Ну, в смысле, не всегда, а...

– Ты победишь зло и спасешь душу, – завел Гамигин, как будто сказку рассказывает. – Ярик будет помогать и заодно приглядывать за тобой. – Он кивнул на меленького, и Никита подумал, что впервые слышит его имя. – Выбери первое испытание. – Гамигин протянул угольки.

Никита взял один, руку обожгло, и он опять подумал, что живой, ну не могут мертвяки чувствовать боль!

– Зависть, – непонятно сказал Гамигин, и крыша стала уходить из-под ног.

Вокруг стало так людно и холодно, что Никита вцепился в демона, как в любимого кота или теплую куртку. Был вечер, но ранний: фонари, люди, музыка из проезжающих машин. Никита с Яриком очутились в маленьком сквере, освещенном и шумном, потому что дорога рядом. Сквозь деревья Никита разглядел светящуюся букву М, а чуть ближе – школу. Лавочки стояли хороводом вокруг клумбы, а Никита с Яриком – на самой клумбе. Поодаль, между лавочками и школой – железная коробочка-гараж и угол пятиэтажки...

– Пусти! – Ярик изворачивался в руках. – Думаешь, если я взялся тебе помогать, все можно?

Никита разжал руки, и демон плюхнулся на клумбу. Шваркнули опавшие листья – осень. Вот почему так холодно!

– Извини, замерз. Тебя никто не просил мне помогать. Можешь проваливать, если хочется. – Откуда пришла эта странная злость, Никита и не гадал. Она витала в воздухе, казалось, что сейчас кто-нибудь спрыгнет с лавочки и даст по морде. Просто так, оттого, что ты под руку попался или, вон, стоишь, где не надо... Никита чувствовал ее кожей.

• Предыдущая
• 6/11
• Следующая