Видение - Кунц Дин Рей - Страница 24

• Предыдущая
• 24/49
• Следующая

Официантка, уронив на пол поднос, побежала к лестнице, которая вела вниз, в зал ресторана.

С шумом, похожим на взрыв, другая чайка ринулась напролом в небольшое окно, пять на шесть футов, выходившее прямо на порт. Стекло зазвенело, но выдержало. Раненая птица отлетела на веранду, оставив пятно черной крови, как памятный знак о том, что произошло.

— Они меня убьют.

— Нет, — сказал Макс.

— Они хотят именно этого.

Он обнял ее, оберегая от беды, но впервые с тех пор, как она познакомилась с ним, его руки показались ей недостаточно большими, грудь недостаточно широкой, а тело недостаточно сильным, чтобы гарантировать ее безопасность.

Морская чайка бросилась на окно рядом со столиком молодой пары и отлетела от него. Стекло издало звук забиваемого болта. Хорошенькая блондинка отшатнулась и выскочила из кабины.

Через секунду после того, как ее спутник благоразумно последовал за ней, другая чайка, бросившись на то же окно, разбила его. Большой кусок стекла упал на темно-красный столик и разлетелся на множество мелких кусочков, засыпав ими диванчик, на котором только что сидела молодая пара.

Обезглавленная птица упала в центре стола, а ее окровавленная голова оказалась в стакане с мартини.

Еще две птицы влетели через разбитое окно.

— Не позволяй им! — закричала Мэри в истерике. — Не позволяй им! Нет! Нет! Пожалуйста! Не давай им!

Молодая женщина и ее спутник упали на колени, пытаясь найти убежище под столом или позади него.

Макс толкнул Мэри в ближайший угол. Как мог, он прикрыл ее своим телом. Одна из птиц бросилась прямо на него. Он выставил руку и оттолкнул ее. Птица злобно закричала, метнулась в сторону и закружилась по комнате.

Другая чайка попыталась усесться на один из круглых столиков в центре бара. Она билась крыльями о фонарь прочного стекла в медной оправе со свечой внутри, стоявший в центре стола, — в результате огонь от свечи попал на скатерть.

Бармен схватил мокрое полотенце, чтобы погасить пламя.

Чайка со стола перелетела на полки с напитками, стоявшими позади стойки. Две; три, четыре, полдюжины, восемь бутылок попадали на пол. Рыжий мужчина, сидя за своим столиком всего в нескольких футах от взбесившейся чайки, был совершенно сбит с толку, а потому даже не испугался. Как зачарованный, он наблюдал за птицей, пока она хлопала крыльями, била клювом по бутылкам и посылала их одну за другой на пол. По комнате распространился запах виски.

Первая чайка вновь приблизилась к Максу. Она подлетела сверху, стараясь с диким ожесточением пробиться в угол, и с удивительной точностью упала за его спиной прямо на голову Мэри.

Лапы чайки запутались в ее волосах.

— Господи! Нет! Нет!

Она схватила птицу, уже не беспокоясь, что та может покалечить ей пальцы. Птица была грязная. Мэри пыталась оторвать ее от себя. Макс тоже схватил ее. Она вырвалась, поднялась вверх и в сторону и закружила по комнате. Через секунду, однако, она прилетела обратно, с силой ударившись об стену рядом с ее головой. Птица упала на пол у ее ног и забилась в судорогах.

С трудом переводя дыхание, прижав руки к лицу, Мэри попятилась от нее.

— На них проклятье смерти, — сказал Макс.

— Убей ее!

Она едва узнавала собственный голос, так изменили его страх и неприязнь.

Он колебался.

— Вряд ли она уже представляет опасность.

— Убей, пока она не взлетела!

Он, отбросив птицу в угол, поднял ногу и с заметным облегчением наступил ей на голову.

Едва сдерживая тошноту, Мэри отвернулась.

Другая чайка отлетела от бара и вылетела из комнаты через разбитое окно.

Все стало спокойно. Тихо.

Наконец блондинка и ее спутник встали.

Рыжий мужчина с тяжелым взглядом залпом допил свой виски.

— О Боже! Какая грязь! — воскликнул бармен. — Что происходит? Кто-нибудь когда-нибудь видел, чтобы чайки вели себя подобным образом?

Макс коснулся ее щеки.

— С тобой все в порядке?

Она прижалась к нему и заплакала.

6.30 вечера.

Холмы вечернего Кингз Пойнта были залиты оранжевым светом, будто исходившим из волшебного фонаря с тысячью лампочек. На западе покрытые туманом небо и океан слились в одну сплошную пелену.

Макс припарковался к тротуару, выключил фары. Наклонившись, он поцеловал Мэри.

— Ты выглядишь сегодня так хорошо!

Она улыбнулась. Удивительно, но, несмотря на все то, что произошло, она чувствовала себя женственной, очаровательной и необыкновенно привлекательной.

— Ты говоришь мне об этом уже шестой раз.

— Счастливое число — семь. Ты выглядишь сегодня — сногсшибательно. — Он еще раз поцеловал ее. — Тебе лучше? Ты уже сняла напряжение?

— Того, кто придумал диазепам, надо произвести в святые.

— Это тебя надо сделать святой, — заметил он. — Теперь — не двигаться. Я почувствовал в себе рыцаря. Сейчас обойду машину и открою тебе дверцу.

Морской ветер дул не сильнее, чем в течение всего дня, хотя с наступлением вечера он стал холоднее и, казалось, производил больше шума. Он стучал ставнями, пока их не закрыли. Он беспокойно бился в двери гаражей, заставляя их щелкать и глухо стонать. Он склонял ветви деревьев к самым стенам домов, позвякивал пустыми мусорными бачками, собирал пальмы в единый хор шелестящих ветвей, подобно шорохам ползущей змеи, и гонял вдоль улицы несколько пустых банок от содовой.

Небольшой одноэтажный домик по Оушн-Хилл-Лейн, 440, укрытый от самых злых ветров густым кустарником, соснами и пальмами, смотрелся очень тепло и уютно. Мягкий свет исходил от закрытых занавесями окон. Вход освещался лампочкой, укрепленной рядом с дверью.

Лоу Пастернак — владелец, издатель и редактор «Кингз Пойнт Пресс» газеты, выходившей два раза в неделю, — сам открыл дверь и пригласил их войти. Пока они обменивались комплиментами, как замечательно они все выглядят и как рады друг друга видеть, Пастернак чмокнул Мэри в щеку, пожал Максу руку и повесил их пальто в шкаф.

«Находиться в обществе Лоу, — подумала Мэри, — так же полезно, как принимать транквилизаторы: можно полностью расслабиться». После Макса и родногс брата Мэри любила Лоу больше всех других мужчин с которыми когда-либо встречалась. Он был интеллигентен, добр и щедр. При этом он был самым изощренным циником, какого ей когда-либо доводилось встречать, но цинизм смягчали его скромность и непревзойденное чувство юмора.

Ее несколько беспокоило то, что он слишком много пил. Он знал о том, что пил много, и был способен без эмоций обсуждать эту тему. Он убеждал ее в том, что если понимаешь, как порочен мир, и представляешь, каким бы раем он мог бы быть, то точно знаешь, что то, что могло бы быть, никогда не будет, потому что большинство людей безнадежные болваны и дураки — тогда человеку нужна какая-то подпорка, чтобы дожить до конца дней в здравом рассудке. Для некоторых, говорил он, это могут быть деньги, или наркотики, или сотня других вещей. Его подпоркой было шотландское виски или хорошо выдержанный бурбон.

— Моя мать, — убеждала его Мэри, — прожила жалкую жизнь алкоголички.

— Твоя мать, — всегда отвечал ей Лоу, — по твоим рассказам, была похожа на алкоголика, не умеющего получать наслаждение от выпивки. Нет ничего хуже грязного пьянства — если это не пьянство из жалости к себе самому.

Судя по всему, его чрезмерные возлияния никак не отражались на его жизни. Он создал и все еще совершенствовал процветающую компанию. Его редакционные статьи и репортажи выигрывали различные национальные награды. В свои сорок пять, хотя он никогда не был женат, у него было столько подружек, как ни у одного из знакомых Мэри мужчин. В данный момент он жил один, но Мэри знала, что долго это не продлится.

Хотя Лоу Пастернак и потреблял виски в неимоверном количестве, Мэри никогда не видела его пьяным. Его никогда не шатало, у него не заплетался язык, он никогда не размякал и не становился громогласным и противным.

• Предыдущая
• 24/49
• Следующая