Городская фэнтези — 2008 - Бенедиктов Кирилл Станиславович - Страница 51

— Следовало точней договориться с теми, кто должен был принять вас в Маэне. И не приезжать одной… — Ставя перед ней стакан с глинтвейном, Гертье бегло, но пытливо заглянул в лицо Рагны, но девушка была сурово замкнута, и выражение лица её напоминало дверь на запоре.

Со стуком ввалился Бабель с тростью под мышкой, несущий в обнимку два пухлых тюфяка и пару толстых одеял:

— Уф-ф! и в жар, ив холод! Еле-еле в цене сошёлся, ты представляешь, Гертье?!. Обормот не отдавал меньше чем за три талера! Живодёр — вот он кто!.. Сьорэнн, нижайше прошу прощения за столь нескромное вторжение, но… ба! печка! Да она еле тлеет, так мы до утра будем зубами лязгать!..

— Не вздумай плескать пиронафт на огонь, — предостерёг Гертье. — Полыхнёт в лицо, брови опалит.

— Расположиться следует у печки, — Бабель примеривался, куда плюхнуть тюфяки. Он даже в комнате не снял пальто — его так прохватило на морозе, что и раздеваться не хотелось. На спиртовку он посмотрел с укоризной, как бы желая сказать: «Ох, напрасная трата! Лучше б внутрь!» — Боком или головой к печи ляжем?

Пока приятели возились с импровизированными лежаками, пока Гертье вытаскивал из бельевого шкафа стопки постельных принадлежностей, Рагнхильд улучила момент и, протянув руку в сторону печки, быстро прошептала:

— Ogenjdesh!

Пламя в печи ярко вспыхнуло и загудело, прорываясь язычками в щель.

Голос её был достаточно тих, но Гертье оглянулся с изумлением, сперва на гостью, а затем на печурку.

— Как вы сказали? Огеньдеш?..

— Что?.. я ничего не говорила, — безмятежно ответствовала Рагна, непринуждённо отпивая глоток горячего, пряно пахнущего сладкого вина. Между тем в её душе взбудораженно метались противоречивые мысли и чувства: «Он услышал… он понял! Быть не может! Как мне себя вести? Делать вид, что ничего не случилось. Да! Будь он из них — и ухом не повёл бы, прикинулся бы глухим и глупым. А он от неожиданности даже встрепенулся. Не притворщик! о, как хорошо!.. Он дворянин; мне нечего бояться. Наделённый столь тонким слухом должен обладать умением молчать — да, должен, должен!..»

У Гертье сразу возникла масса вопросов, но если девушка утверждает, что не произносила тех или иных слов, публично уверять её в обратном — недостойное кавалера занятие. Он сдержанно промолчал — однако, поражённый и восхищённый, смотрел на Рагну так, словно впервые увидел её.

— Что это значит? — с интересом закрутил головой и Бабель. — А, Гертье? Почему так загорелось?

Рука Рагнхильд дрогнула, когда ставила стакан на стол. Она встретилась глазами с кавалером и изо всех сил постаралась, чтоб её взгляд стал говорящим. Чтобы он угадал её волю и подчинился.

«Надеюсь, сударь, вы не станете приписывать мне ничего из тех басен, которые именуют фольклором"?» — подумала она, высоко держа голову, и на лице её было написано требовательное ожидание того, что Гертье ответит согласием.

Гертье изучал гостью, пытаясь отыскать какие-нибудь тайные знаки. Но перед ним сидела миловидная и разрумянившаяся девушка — пожалуй, чрезмерно строгая и властная на вид, но ничем, кроме красоты, не связанная с искусством чарованья.

— И всё-таки — в чём дело?.. — Бабель недоумевал, но надеялся докопаться до истины.

«Сударь, я не хотела бы, чтоб моё имя связывалось с… нелепыми фантазиями ругов! — мысленно настаивала Рагнхильд. — Боже мой, почему вы застыли?! Скажите что-нибудь!..»

— Ничего, — Гертье вышел из столбняка. — Я вместе с углём бросил в печку коробок спичек, и они занялись все разом. Сьорэнн, сыр, хлеб и орехи — что подать? Вам понравился глинтвейн?

— Очень вкусный напиток, — кивнула Рагна снисходительно, про себя искренне поблагодарив Гертье за находчивость. Напряжённое беспокойство стало понемногу покидать её.

В дверь осторожно постучали. Гертье указал Рагнхильд на ширму, отгораживающую кровать от комнаты, и зашептал:

— Сьорэнн, ради вашего блага — скройтесь! И ни звука, прошу вас! Бабель, убери тюфяки! Открой и спроси, что надо! Я… я сделаю вид, будто ложусь спать, — следом за Рагнхильд он отступил за ширму.

Бабель отворил — за порогом топтался хмурый консьерж, побуревший от морских ветров и рома, с обгрызенной погасшей трубкой в рыжих зубах, от холода обмотавший голову фуляровым платком и завернувшийся в одеяло. Свет десятилинейки превратил лицо консьержа в деревянную резную маску, где живыми казались одни влажные глаза в старческих жилках и мокрая синеватая губа, вывернутая вниз мундштуком.

— Монсьер Бабель, там внизу… какие-то приличные господа очень настойчиво просят выйти к ним кого-нибудь из вашей квартиры.

— А вы не ошиблись, милейший? А эти господа не пьяны? — допытывался Бабель. Он в толк взять не мог, кому они с Гертье сейчас понадобились. Ночь на дворе! Какая такая забота выгнала людей на улицу в жутчайший холод и заставила их добираться на край света, до Второй набережной?

— В точности вас требуют. Они ясно сказали — девятая квартира, где проживает кавалер Гертье, — прожевал консьерж, покусывая трубку.

— Гертье! — окликнул друга Бабель. — Я спущусь и выясню, что этим… приличным господам угодно.

— Да! — притворно зевнул Гертье, пытаясь догадаться, что вынудило господ искать его общества — или что они имеют передать ему. Если б пришла полиция или судебный исполнитель — консьерж так бы и сказал. Но пока векселю не вышел срок, стражам закона незачем являться. — Бабель, раз уж ты идёшь — возьми-ка заодно ведро и принеси угля. У тебя должно быть десять центов… Консьерж! Откройте ему ларь, пусть наберёт!

Быть другом знатного кавалера — нелёгкая доля. Надев цилиндр и захватив порожнее чёрное ведро, Бабель удалился.

Рагна сжалась, держа ридикюль обеими руками, словно опять оказалась на ледяной улице. В глазах её трепетал страх.

— Кто это пришёл? Вы их знаете? — шёпотом спросила она, прислушиваясь к далёким, слабеющим звукам за дверью — консьерж спускался по ступеням, гулко стуча подошвами, а Бабель с частым топотом и жестяным звяканьем ведра катился впереди.

— Почему вы шепчете? — так же шёпотом ответил Гертье встречным вопросом. — Здесь нет посторонних.

— Мне что-то показалось, — она заговорила громче. — Наверно, от вина.

— Красное эрльское, вполне обычное. Жаль, что я не могу предложить лучшего.

— Кавалер, я не хотела сказать о вашем угощении ничего дурного.

«Огеньдеш, — вертелось у Гертье на языке. — Или «дух огня», я прав? Чёрт побери, как славно за одну ночь узнать сразу две истины — во-первых, что у вечерних костров егеря и ловчие рассказывали отнюдь не пустые байки!.. а во-вторых, что если ругинка — то уж непременно ведьма… и красавица».

— Знай я заранее, что встречу вас, сьорэнн, — припас бы провизии для настоящего ужина. Можете удивляться, но я неплохо готовлю — правда, лишь те блюда, что можно сделать на бивуаке, разведя костёр. Жаркое из косули, пальчики оближете. И не бывало так, чтоб мы оказались вечером без дичи — я стреляю без промаху. Батюшка тоже, да и дед… у нас это умение в крови, от предков.

— Умение ваше — ещё полбеды, — Рагнхильд вновь посуровела, раздосадованная его похвальбой, и взглянула на Гертье недобро. — Иных тянет проверить свою меткость на всём живом. Не выношу я таких… удальцов!

…Бабель выглянул на улицу, дрожа от почти нестерпимого холода. Тело тотчас покрылось мурашками, жёсткими, как бисеринки, а дыхание потекло по верхней губе каплями и набухло слизью в ноздрях. Едва завидев обещанных «господ», он захотел унырнуть назад и захлопнуть дверь, но тот из джентльменов в жемчужно-сером, кто был постарше, остановил его негромким вопросом. Певучий голос прозвучал так, что Бабель почувствовал себя виновным, заслужившим наказание:

— Ты не узнал нас?

— Нет, почему же, — Бабеля трясло, как желе. — Очень даже узнал. Здравствуйте.

Мороз на пришельцев не действовал, они держались величаво и свободно, как если б стояли вдвоём на пьедестале, отлитые из серебра, и слабый звёздный свет мёртвыми бликами лежал на пелеринах их пальто и цилиндрах. Со статуями их роднил и тот знобящий душу факт, что из носа и губ у них не выходил пар. Будто они сдерживались, чтобы не осквернять дыхание городским воздухом. Глаза их зеркально мерцали, завораживая Бабеля.