Покровитель - Кунц Дин Рей - Страница 27

• Предыдущая
• 27/86
• Следующая

В полдень, перед взрывом в зДанни института, Стефан предпринял свое предполагаемое последнее путешествие по Дороге Молнии. Это была незнакомая поездка в 10 января 1988 года, не отмеченная в официальном расписании и никак не связанная с целями его коллег.

Светлый снег падал в горах Сан-Бернардино, когда он прибыл туда, но он был одет по погоде – в резиновых сапогах, кожаных перчатках и морском бушлате. Он спрятался за поваленным стволом сосны, намереваясь дождаться, когда прекратятся мощные вспышки молний.

Он посмотрел на свои часы в ярком свете вспышки был удивлен тем, как поздно он прибыл. У него оставалось меньше сорока минут, чтобы спасти Лауру, прежде чем она будет убита. Если он промедлит и опоздает, другого случая не представится.

Хотя последние яркие вспышки молний продолжали вспарывать небо, а раскаты грома эхом отдавались в горах, он торопливо вышел из-за деревьев и побрел по белому полю, где снег достигал колен. Снег проваливался под ногами и замедлял движение, как будто ему приходилось брести по глубокой воде. Он дважды падал, снег забивался в сапоги, а сильные порывы ветра обрушивались на него, как будто хотели специально сбить его с ног. Когда он пересек поле и вышел на дорогу, его штаны и бушлат промокли насквозь, ноги замерзли и он потерял еще пять минут.

Дорога была чистой от снега, не считая небольших наносов, вызванных порывами ветра. Шторм начинал усиливаться. Хлопья снега стали меньше, чем когда он только прибыл, но падали в два раза быстрее. Скоро дорога тоже будет тяжело проходимой. Стефан заметил знак на обочине – указатель: Озеро Арроухед, 1 миля – и был потрясен, обнаружив, что был гораздо дальше от Лауры, чем предполагал.

Вглядевшись на север, он увидел свет электрического фонаря, едва заметный в этот серый, промозглый полдень; в 300 ярдах от него стояло одноэтажное здание с припаркованными автомобилями. Он немедленно отправился туда, нагнув голову, чтобы защитить лицо от ледяных зубов ветра.

Он должен был найти машину. Лауре оставалось жить меньше получаса, а она находилась в 10-ти милях от него.

Через пять месяцев после первой встречи – в субботу 16 июля 1977 года, через шесть недель после окончания университета, Лаура вышла замуж за Данни Пакарда. Единственными двумя гостями на свадьбе, оба из которых были свидетелями, были отец Данни, Сэм Пакард, и Тельма Акерсон.

Сэм был приятным, седовласым, пятидесятилетним мужчиной, карликового роста по сравнению с сыном. Во время короткой церемонии он заплакал, Данни повернулся и спросил:

– Ты в порядке, папа?

На что Сэм кивнул, шмыгнул носом и сказал им не обращать на него внимания, но через минуту заплакал снова. Священник объявил:

– Сын мой, слезы твоего отца – это слезы радости, позвольте на этом и закончить – у меня еще три церемонии.

Даже если бы отец жениха не проявлял столь бурно свои эмоции, а сам жених не был бы великаном с сердцем олененка, их свадьба была бы запоминающейся из-за Тельмы. Ее волосы были подстрижены в странном лохматом стиле со свисающим со лба локоном, который был окрашен в пурпурный цвет. В середине лета – и на свадьбе тоже – она была в высоких красных сапогах, узких черных слаксах и разлохмаченной черной блузке, специально разлохмаченной, собранной в поясе обычной стальной цепью, которая служила поясом. Ее глаза были подкрашены ярко-пурпурными тенями, а губы окрашены ярко-красной помадой, в одном ухе висела серьга в виде рыболовного крючка.

После церемонии, когда Данни разговаривал с глазу на глаз со своим отцом, Тельма отвела в сторону Лауру и объяснила свою внешность:

– Это панк-мода, последняя мода в Британии. Здесь еще никто не носит такого. В действительности, в Англии тоже немного ее поклонников, но через несколько лет все будут одеваться так. Она очень подходит для моей работы. Я выгляжу причудливо, поэтому люди смеются, как только я выхожу на сцену. Для меня это тоже хорошо. В этом стиле есть две великие вещи – яркий макияж и волосы, которые скрывают лицо так, что никто не может сказать, насколько я некрасива. Господи, Шан, Данни такой здоровый парень. Ты так много рассказывала о нем по телефону, но никогда не говорила, что он такой огромный. Надень на него костюм Годзиллы, привези в Нью-Йорк – и фильм готов, ты сможешь снимать фильмы без постройки дорогих декораций. Значит, ты его любишь, да?

– Я обожаю его, – сказала Лаура.– Он так же добр, как и высок, может быть, из-за того насилия, которое он видел во Вьетнаме, а может быть, он всегда был с добрым сердцем. Он хороший, Тельма, он считает меня лучшим писателем из тех, которых читал.

– Когда он начал дарить тебе жаб, ты наверняка посчитала его психопатом.

– Я жестоко ошибалась.

Два полицейских офицера прошли через вестибюль здания суда, ведя под руки бородатого молодого человека. Заключенный бросил взгляд на Тельму и сказал:

– Эй, крошка, пойдем со мной!

– Это и есть очарование Акерсон, – сказала Тельма Лауре.– В то время как ты выходишь за парня с фигурой греческого Бога, я получаю жалкие

предложения от отбросов общества. Но когда я об этом думаю, мне иногда кажется, что мое время еще не пришло.

– Ты недооцениваешь себя, Тельма. Ты всегда недооцениваешь себя. Какой-нибудь необыкновенный парень поймет, какое ты сокровище на самом деле…

– Это будет Чарльз Мэнсон, когда его освободят под залог.

– Нет. Однажды ты станешь счастлива так же, как я. Я знаю это. Это судьба, Тельма.

– Великие небеса, Шан, ты стала настоящим оптимистом! А как насчет молнии? Как насчет всех наших споров, которые мы вели в Касвелле? Ты помнишь? Тогда мы решили, что жизнь – это нелепая комедия, время от времени прерывающаяся трагическими событиями, которые ее балансируют и которые похожи на гром и молнию среди ясного неба.

– Быть может, он прогремел последний раз в моей жизни, – сказала Лаура.

Тельма посмотрела на нее тяжелым взглядом.

– Я знаю тебя, Шан, я знаю, что тебе пришлось пережить, чтобы стать счастливой. Я надеюсь, ты права, малыш. Держу пари, что права. Держу пари, что в твоей жизни больше не будет молний.

– Спасибо, Тельма.

– Я думаю, что твой Данни хороший парень, настоящая жемчужина. Но я скажу тебе кое-что, что должно значить больше моего мнения: Рути он тоже бы понравился; Рути признала бы его современным.

Они крепко обнялись, став на какое-то мгновение снова маленькими девочками, чувствовавшими в себе одновременно и уверенность, и ужас перед слепой судьбой, которая была так несправедлива к ним в юности.

В воскресенье 24 июля, когда они вернулись из недельного свадебного путешествия в Санта-Барбару, они отправились в бакалейную лавку, а потом вместе приготовили обед – салат, хлеб, отбивные и спагетти – в доме Данни. Лаура выехала из своей квартиры за несколько дней до свадьбы. В соответствии с планом, который разработали, они собирались прожить в его квартире два, может быть, три года. (Они говорили о своем будущем так часто и в таких подробностях, что в сознании обоих засело одно и то же слово – план, как будто они говорили о каком-то неземном управляющем, который появился с их свадьбой и на которого можно было положиться в их дальнейшей жизни в качестве мужа и жены.) После этих двух, может быть, трех лет они смогут купить свой собственный дом, не транжиря ценные бумаги Данни.

Супруги обедали за маленьким столиком в кухне, откуда могли видеть пальмы в саду, которые освещало золотое послеполуденное солнце, и обсуждали ту часть плана, по которой Данни должен был зарабатывать деньги, пока Лаура будет сидеть дома и писать свой первый роман.

– Когда ты станешь ужасно богатой и известной, – сказал он, наматывая спагетти на вилку, – я оставлю свою работу и буду распоряжаться нашими деньгами.

– А что, если я так и не стану богатой и известной?

• Предыдущая
• 27/86
• Следующая