Выбери любимый жанр

Ночной кошмар (Властители душ) - Кунц Дин Рей - Страница 9


Изменить размер шрифта:

9

- Совершенствуя науку?

- Да, верно.

- Пентагон видит в этом своего рода оружие?

- Определенно. А ты этого разве не видишь? Тихо, с почтением в голосе, Даусон сказал:

- Если ты развивал науку.., ты говоришь о тотальном контроле над умами. Не просто о модификации поведения, а именно о полном жестком контроле.

Какое-то мгновение оба они молчали.

- Что бы ты там ни открыл, - сказал Даусон, - ясно, что ты хочешь утаить это от Департамента обороны. Такие действия могут расценить как государственное преступление.

- Меня это не волнует, - резко сказал Салсбери. - С твоими деньгами и моими знаниями нам не нужен ни Департамент обороны, ни любой другой. Мы вдвоем гораздо сильнее, чем все правительства в мире вместе взятые.

Даусон не мог скрыть волнения.

- Что это значит? Что ты задумал?

Салсбери подошел у, окну и смотрел, как снег тихо падает на город. У него было такое ощущение, как будто он схватил рукой оголенный провод. Электрический ток пронзил его. Дрожа как в лихорадке, почти готовый поверить в то, что падающие хлопья - это искры, летящие от него, захваченный вихрем почти божественной власти, он поведал Даусону о своем открытии и о той роли, которую мог бы сыграть Даусон согласно его сценарию всеобщего завоевания.

Через полчаса, когда Огден закончил говорить, Даусон, который никогда и нигде, кроме церкви, не выглядел смиренным, произнес:

- Боже мой. - Он уставился на Салсбери так, как благочестивый католик глазел, должно быть, на видение о Фатиме. - Огден, мы оба собираемся стать хозяевами Земли? - Его лицо исказила совершенно неестественная улыбка.

Глава 3

Суббота. 13 августа 1977 года

В одной из спален на втором этаже дома Эдисона Пол Эннендейл расставил на туалетном столике свои принадлежности для бритья. Слева направо: жестяная мыльница с мылом, стаканчик с помазком, станок для безопасной бритвы в пластиковом футляре, коробочка с лезвиями, кровоостанавливающий карандаш, флакон с освежителем кожи и флакон с лосьоном после бритья. Все семь предметов были расставлены в таком идеальном порядке, что напоминали какой-то рекламный плакат о том, как повседневные предметы входят в жизнь, маршируя, словно солдаты.

Пол отвернулся от туалетного столика и подошел к одному из больших окон. Вдалеке за равниной поднимались горы, могучие и зеленые, испещренные фиолетовыми тенями от проплывавших облаков. Ближайшие гребни, поросшие соснами, иногда уступавшими место вязам и лугам, плавно понижались в сторону города. На дальнем конце Мейн-стрит березы дрожали от летнего ветерка. Мужчины в рубашках с короткими рукавами и женщины в легких платьях прогуливались по тротуару. Крыша веранды и вывеска магазина находились прямо под окном Пола.

Взгляд его перестал скользить по далеким горам, и в оконном стекле Пол увидел собственное отражение. При росте пять футов десять дюймов и весе сто пятьдесят фунтов он не казался ни высоким, ни низким, ни толстым, ни тонким. Иногда он выглядел старше своих тридцати восьми лет, а иногда - моложе. Его пушистые, чуть вьющиеся светло-каштановые волосы лежали свободно, но не были чересчур длинными. Подобная прическа была, скорее, юношеской, но ему она очень шла.

Глаза у него были такими синими, что казались осколками зеркала, в котором отражалось ясное небо. Но в их глубине таилось выражение боли, свидетельствовавшее о потерях и чаще возникающее у людей более зрелого возраста. У него было узкое, даже аристократическое, но лишенное выражения высокомерия лицо, черты которого смягчал темный загар. Это был тип человека, который одинаково легко чувствует себя и в элегантной гостиной, и в портовом кабачке.

Пол был в голубой рабочей рубашке, голубых джинсах и черных ботинках с тупыми носами. И все же, несмотря на джинсы, в его одежде проглядывала некая официальность. Он носил ее так, как иные мужчины не умеют носить фрак. Рукава рубашки были аккуратно закатаны и отутюжены. Распахнутый воротник так туго накрахмален, словно только что из прачечной. Серебряная пряжка на ремне тщательно отполирована. И рубашка, и джинсы производили впечатление сшитых на заказ. Ботинки на низком каблуке сверкали, старательно вычищенные.

Он всегда отличался почти болезненной аккуратностью. И сколько помнил, друзья постоянно дразнили его по этому поводу. Еще мальчиком он содержал коробку с игрушками в большем порядке, чем его мать шкафы и буфеты.

Три с половиной года назад, когда умерла Энни и он остался один с детьми, его потребность в порядке и чистоте переросла в своего рода манию. Как-то в среду днем, через десять месяцев после похорон, поймав себя на том, что прибирается в своем кабинете в ветеринарной лечебнице, наверно, семнадцатый раз за два часа, он осознал, что его страсть к чистоте может превратиться в отказ от жизни и особенно от печальных переживаний. Один-одинешенек в клинике, стоя перед набором инструментов - пинцетов, скальпелей, шприцов, - он заплакал впервые с того момента, как узнал о смерти Энни. Руководимый неверным убеждением, что нельзя предаваться горю в присутствии детей, что необходимо показывать им пример выдержки, он никогда не позволял себе отдаться во власть тех сильных чувств, которые вызвала в нем смерть жены. И вот теперь он рыдал, содрогаясь и свирепея от бессилия перед жестокостью происшедшего. Он редко употреблял крепкие слова, но сейчас он грубо бранился, проклиная Бога, вселенную, жизнь - и самого себя. После этого его страсть к чистоте и аккуратности перестала быть неврозом, снова стала одной из черт его характера, раздражая одних и очаровывая других людей.

Кто-то постучался в дверь спальни.

Он отвернулся от окна.

- Войдите. Дверь открыла Рай.

- Уже семь часов, папочка. Пора ужинать.

В потертых джинсах и белом свитерке с короткими рукавами, с распущенными по плечам темными волосами, она необычайно напоминала свою мать. Головку она склонила набок, как частенько делала Энни, словно стараясь угадать, о чем он думает.

- А Марк готов?

- Ах, - махнула она рукой, - он был готов еще час назад. Сидит в кухне и ждет - не дождется.

- Тогда нам лучше поспешить вниз. А то, зная аппетит Марка, можно предположить, что половину ужина он уже уничтожил.

Пол направился к дверям, и она в восхищении отступила:

- Ты так чудесно выглядишь, папочка!

- Он улыбнулся ей и слегка ущипнул за щечку. Если бы ей захотелось сделать комплимент Марку, она сказала бы, что он - "суперкласс", но отцу она хотела показать, что его она оценивает по взрослым меркам, поэтому она и говорила с ним на взрослом языке.

- Ты и впрямь так думаешь? - спросил он.

- Дженни бы не устояла, - уверила она. Он скорчил гримасу.

- Нет, правда, - подтвердила Рай.

- Ас чего ты взяла, что мне есть дело до того, устоит передо мной Дженни или нет?

Выражение ее лица означало, что ему пора перестать относиться к ней, как к маленькой девочке.

- Когда Дженни приехала в марте из Бостона, вы оба были совершенно другими.

- В каком смысле другими?

- В таком, что вы были не такие, как обычно. Целых две недели. - Она добавила:

- Когда ты приходил из ветлечебницы домой, то даже не заикнулся ни разу о больных пуделях и сиамских кошках.

- Ну, так это потому, что моими пациентами в эти две недели были только слоны и жирафы.

- Ах, папочка!

- И беременная кенгуру. Рай присела на постель.

- Ты собираешься сделать ей предложение?

- Кенгуру?

Она улыбнулась - отчасти шутке, а отчасти тому, как ловко он увиливал от вопроса.

- Я как-то не уверена, что мне хочется заполучить в мамочки кенгуру, - заявила она. - Но если ребенок твой, ты обязан, как честный человек, жениться на ней.

- Клянусь, что к ребенку я не имею никакого отношения, - заверил он. - У меня нет романтической привязанности к кенгуру.

- А к Дженни? - осведомилась она.

- Нравится или не нравится мне Дженни, не главное, важное другое - как она относится ко мне.

9
Перейти на страницу:
Мир литературы