Черные реки сердца - Кунц Дин Рей - Страница 81
- Предыдущая
- 81/149
- Следующая
Если Спенсер Грант и эта женщина застряли где-то, как надеялся Рой, они должны пребывать на идеальной территории для прослеживания «Стражем Земли-3». Бесплодная, ненаселенная пустыня.
С полудня и до вечера субботы обнаруженные подозреваемые машины будут или изучены и определены, или включены в список для наблюдения, пока не окажется, что их пассажирами является нужная компания: мужчина, женщина и собака.
После нескольких часов наблюдения за дисплеем во всю стену у Роя сложилось впечатление, что их часть мира с орбиты выглядит совершенной. Все цвета были мягкими и приглушенными, все формы – гармоничными.
Иллюзия совершенства становилась более полной, когда «Страж Земли-3» наблюдал обширные, а не мелкие районы, и поэтому использовал меньшее усиление, и когда изображение давалось в инфракрасных лучах.
Чем меньше улавливалось очевидных признаков человеческой цивилизации, тем ближе к совершенству казалась планета.
Возможно, был смысл в высказываниях тех экстремистов, которые настаивали, что во имя спасения экологии население Земли должно быть любыми способами сокращено на девяносто процентов. Какова же будет жизнь в таком мире, где цивилизация превратится в ничто?
Если такая программа сокращения населения была бы когда-нибудь осуществлена, Рой испытал бы глубокое личное удовлетворение, помогая ее проведению, хотя эта работа была бы очень изнурительной и подчас неблагодарной.
День проходил, поиски беглецов как на земле, так и с воздуха не увенчались успехом. С наступлением темноты охоту придется прекратить до рассвета. И «Страж Земли-3» со своими глазами и методиками поиска оказался не более удачлив, чем люди, шагавшие пешком и летавшие в вертолетах. Хотя по крайней мере он способен был продолжать ночные поиски.
Рой оставался в Центре спутникового наблюдения почти до восьми вечера, после чего отправился с Евой Джаммер ужинать в армянский ресторан. После вкусного, заправленного маслом салата и последовавшего за ним роскошного шашлыка из барашка они обсудили концепцию повсеместного и быстрого сокращения населения. Они представляли, как можно добиться успеха без нежелательных побочных последствий, таких, как ядерная радиация и стихийные бунты на улицах. И продумали несколько справедливых методов уничтожения, благодаря которым десять процентов населения выживут, чтобы воплотить менее хаотичную и намного более совершенную версию человеческой жизни. Они набросали возможную символику для движения за сокращение населения, сочинили вдохновляющие лозунги и обсудили, какой должна быть униформа исполнителей. Они были в состоянии высокого возбуждения к тому времени, когда покинули ресторан и отправились к Еве домой. Они могли убить любого полицейского, который имел бы глупость остановить их за превышение скорости в жилой зоне.
Пятнистые, мрачные стены имели лица. Странные, застывшие лица. С мучительным выражением, видимые только наполовину, с разверстыми ртами, безответно вопиющими о снисхождении. Руки. Тянущиеся руки. Молчаливо умоляющие. Живописные картины, белые, как привидения, местами испещренные серыми и ржаво-красными, коричневыми и желтыми пятнами. Лицо к лицу, тело рядом с телом, иногда сплетенные вместе, но всегда выражающие просьбу, отчаяние нищих – умоляющих, заклинающих, молящихся.
– Никто не знает... Никто не знает...
– Спенсер! Вы меня слышите, Спенсер?
Голос Валери эхом доносился до него в длинном тоннеле, где он брел между полудремой и настоящим сном, между отрицанием и принятием, между одним адом и другим.
– Спокойнее, теперь спокойнее, не бойся, все о'кей, тебе просто снится.
– Нет. Видишь? Видишь? Здесь, в катакомбах, катакомбах.
– Это только сон.
– Как в школе, в книгах, на картинах, как в Риме, жертвы, вниз в катакомбы, но хуже, хуже, хуже...
– Ты можешь уйти от этого. Это только сон.
Он слышал свой собственный голос, понижающийся от крика до шепота, несчастного плача:
– О Господи, о Господи, Боже мой!
– Вот, возьми меня за руку. Спенсер, ты слышишь меня? Держись за мою руку. Я здесь. Я с тобой.
– Они так боялись, боялись, были одни и боялись. Ты видишь, как они напуганы? Одни, их некому услышать, некому, никто, кто бы понял, как напуганы. О, Иисус, Иисус, помоги мне, Иисус!
– Пойдем, держись за мою руку, вот так, так хорошо, держись крепче. Я здесь, совсем рядом с тобой. Ты больше не один, Спенсер.
Он держался за ее теплую руку, и каким-то образом она уводила его от этих слепых белых лиц, молчаливого крика.
Увлекаемый силой этой руки, Спенсер плыл, легче воздуха, вверх из глубины, через темноту, через красную дверь. Не через дверь с влажными отпечатками рук на пожелтевшем от времени белом фоне. Эта дверь была целиком красной, сухой, покрытой слоем пыли. Она открывалась в сапфирово-синий свет. Черные кабинки и стулья, отделка из полированной стали, зеркальные стены. Пустая площадка для оркестра. Несколько человек, спокойно выпивающих за столиками. В джинсах и замшевом пиджаке вместо юбки с разрезами и черного свитера, она села на высокий стул у стойки рядом с ним, потому что обслуживали очень медленно. Он лежал на надувном матрасе, обливался потом и дрожал от озноба, а она была на этом стуле, как на насесте. Но они были на одном уровне, держались за руки и оживленно болтали, как старые друзья, а сзади шипела лампа Кольмана.
Он понимал, что бредит, но не волновался. Она была такой красивой.
– Почему ты приходил в мой дом в среду вечером?
– Разве я уже не говорил тебе?
– Нет, ты постарался уйти от ответа.
– Хотел узнать о тебе.
– Зачем?
– Ты ненавидишь меня?
– Конечно, нет. Я просто хочу понять.
– Вошел в твою квартиру, гранаты влетают в окна.
– Ты не мог уйти, когда понял, в какой я беде?
– Нет, не мог позволить тебе погибнуть в канаве в восьми-десяти милях от дома.
– Что?
– Или в катакомбах.
– После того как ты понял, что я в беде, почему ты полез в это дело?
– Я сказал тебе. Ты мне понравилась с первого раза, когда мы встретились.
– Но это было всего лишь во вторник вечером! Я чужая для тебя!
– Я хочу...
– Чего?
– Я хочу... жизни.
– У тебя нет жизни?
– Хочу жить... с надеждой.
Помещение бара куда-то исчезло, голубой свет превратился в мрачный желтый. Пятнистые и затененные стены имели лица. Белые лица, мертвые маски, рты, разверстые в беззвучном ужасе, молчаливо умоляющие.
По электрическому проводу, спадавшему петлями, бежал паук, и его искаженная тень металась по пятнистым белым безобидным лицам.
Потом снова возник зал бара. И он сказал ей:
– Ты хороший человек.
– Ты этого не можешь знать.
– Теда.
– Теда о каждом думает, что он хороший человек.
– Она была так больна. Ты заботилась о ней.
– Только пару недель.
– Днем и ночью.
– Не такое уж великое дело.
– А теперь со мной.
– Я еще не выходила тебя.
– Чем больше я узнаю тебя, тем лучше ты оказываешься.
Она сказала:
– Черт возьми, может быть, я святая?
– Нет, просто хороший человек. Слишком саркастичный, чтобы быть святым.
Она засмеялась.
– Я не могу помогать тебе, чтобы нравиться, Спенсер Грант.
– Это очень мило. Начинаем узнавать друг друга.
– Ты полагаешь, мы этим занимаемся?
Импульсивно он произнес:
– Я люблю тебя.
Валери замолчала так надолго, что Спенсеру показалось, он снова потерял сознание.
Наконец она сказала:
– Ты бредишь.
– В этом нет.
– Я сменю тебе компресс.
– Я люблю тебя.
– Ты лучше успокойся, постарайся немного отдохнуть.
– Я всегда буду любить тебя.
– Успокойся, странный человек, – сказала она с выражением, какое, как он верил и надеялся, было проявлением нежности. – Просто успокойся и отдохни.
– Всегда, – повторил он.
Признавшись себе, что надежду он обрел в ней, Спенсер испытал такое облегчение, что погрузился в темноту без катакомб.
- Предыдущая
- 81/149
- Следующая
