Приключения Тома Сойера - Твен Марк - Страница 9
- Предыдущая
- 9/47
- Следующая
Глава VI
В понедельник утром Том проснулся, чувствуя себя совершенно несчастным. В понедельник утром всегда так бывало, потому что с понедельника начиналась новая неделя мучений в школе. По понедельникам ему хотелось, чтобы в промежутке совсем не было воскресенья, тогда тюрьма и кандалы не казались бы такими ненавистными.
Том лежал и думал. И вдруг ему пришло в голову, что недурно – было бы заболеть: тогда можно и не ходить в школу. Перед ним смутно забрезжил какой-то выход. Он исследовал свой организм. Никакой хвори не нашлось, и он принялся за дело снова. На этот раз ему показалось, что у него имеются все признаки колик в желудке, и он возложил надежду на них. Однако симптомы становились все слабее и слабее и, наконец, совсем исчезли. Он стал думать дальше и скоро нашел кое-что другое. Один верхний зуб у него шатался. Поздравив себя с удачей, Том уже собрался было застонать для начала, как вдруг ему пришло в голову, что, если он явится к тетке с такой жалобой, она просто-напросто выдернет ему зуб, а это очень больно. Он решил оставить зуб про запас и поискать чего-нибудь еще. Довольно долго ничего не подвертывалось, потом он вспомнил, как доктор рассказывал про одну болезнь, с которой пациент недели на две, на три укладывался в постель и мог совсем остаться без пальца. Он сейчас же выставил «больной» палец из-под простыни и стал его рассматривать. Только он не знал, какие должны быть симптомы болезни. Все же ему думалось, что попробовать стоит, и поэтому он принялся стонать с большим воодушевлением.
А Сид все спал, ничего не подозревая.
Том застонал громче, и ему показалось, что палец у него в самом деле начинает болеть.
Сид и ухом не повел.
Том совсем запыхался от натуги. Он перевел дух, потом собрался с силами и испустил подряд несколько самых замечательных стонов. Сид все храпел.
Том даже рассердился. Он позвал: «Сид, Сид!» – и потряс его. Это, конечно, подействовало, и Том опять принялся стонать. Сид зевнул, потянулся, чихнул, приподнялся на локте и стал глядеть на Тома. Том все стонал. Сид окликнул его:
– Том! Послушай, Том!
Никакого ответа.
– Да ну же! Том! Что с тобой, Том? – И Сид схватил его за плечи, испуганно заглядывая ему в глаза.
Том простонал:
– Оставь, Сид. Не трогай меня.
– Да что с тобой, Том? Я позову тетю.
– Нет, не надо. Это, может, само пройдет. Не зови никого.
– Ну как же не звать? Перестань, Том, не стони так ужасно. И давно это с тобой?
– Несколько часов. Ох! Ой, не ворочайся так, Сид, ты меня убьешь.
– Том, чего же ты меня раньше не разбудил? Ой, Том, перестань. Просто мороз по коже дерет тебя слушать. Том, да что с тобой?
– Я все тебе прощаю, Сид. (Стон.) Все, что ты мне сделал. Когда я умру…
– Ой, Том, ведь ты же не умираешь? Не надо, Том, ой, перестань. Может, еще…
– Я всех прощаю, Сид. (Стон.) Так и скажи им, Сид. А еще, Сид, отдай мою оконную раму и одноглазого котенка этой новой девочке, что недавно приехала, и скажи ей…
Но Сид схватил в охапку свою одежду и исчез. Том и в самом деле страдал теперь, так разыгралось его воображение, поэтому его стоны звучали довольно естественно.
Сид скатился вниз по лестнице и крикнул:
– Ой, тетя Полли, идите скорей! Том умирает.
– Умирает?
– Да, тетя, умирает! Чего же вы стоите – бегите скорей!
– Пустяки! Не верю!
Тем не менее она стрелой понеслась наверх, а за нею по пятам Сид и Мэри. Лицо у нее побелело, губы дрожали. Подбежав к постели, она с трудом вымолвила:
– Ну, Том! Том! Что с тобой такое?
– Ой, тетечка, я…
– Что с тобой, Том, что такое с тобой случилось, мой мальчик?
– Ой, тетечка, у меня на пальце гангрена!
Тетя Полли упала на стул и сначала засмеялась, потом заплакала, потом и то и другое вместе. Это вернуло ей силы, и она сказала:
– Ну, Том, что за фокусы ты со мной вытворяешь! Брось эти глупости и вставай.
Стоны прекратились, и боль в пальце совсем пропала. Том почувствовал себя довольно глупо и сказал:
– Тетя Полли, мне показалось, что это гангрена, и было так больно, что я совсем забыл про свой зуб.
– Вот как! А что у тебя с зубом?
– Один зуб вверху шатается и болит так, что просто ужас.
– Ну, ну, ладно, только не вздумай опять стонать. Открой рот. Ну да, зуб шатается, только от этого никто еще не умирал. Мэри, принеси мне шелковую нитку и горящую головню из кухни.
Том сказал:
– Ой, тетечка, только не надо его дергать. Теперь он уже совсем не болит. Помереть мне на этом месте, ни чуточки не болит. Пожалуйста, не надо. Я все равно пойду в школу.
– Ах, все равно пойдешь, вот как? Так все это ты затеял только ради того, чтобы не ходить в школу, а вместо того пойти за реку? Ах, Том, Том, я так тебя люблю, а ты меня просто убиваешь своими дикими выходками!
Орудия для удаления зуба были уже наготове. Тетя Полли сделала из шелковой нитки петельку, крепко обмотала ею больной зуб, а другой конец нитки привязала к кровати. Потом, схватив пылающую головню, ткнула ею чуть не в самое лицо мальчику. Зуб выскочил и повис, болтаясь на ниточке.
Но за всякое испытание человеку полагается награда. Когда Том шел после завтрака в школу, ему завидовали все встречные мальчики, потому что в верхнем ряду зубов у него теперь образовалась дыра, через которую можно было превосходно плевать новым и весьма замечательным способом. За Томом бежал целый хвост мальчишек, интересовавшихся этим новым открытием, а мальчик с порезанным пальцем, до сих пор бывший предметом лести и поклонения, остался в полном одиночестве и лишился былой славы. Он был очень этим огорчен и сказал пренебрежительно, что не видит ничего особенного в том, чтобы плевать, как Том Сойер, но другой мальчик ответил только: «Зелен виноград!» – и развенчанному герою пришлось со стыдом удалиться.
Вскоре Том повстречал юного парию Гекльберри Финна, сына первого сент-питерсбергского пьяницы. Все городские маменьки от души ненавидели и презирали Гекльберри Финна за то, что он был лентяй, озорник и не признавал никаких правил, а также за то, что их дети восхищались Геком, стремились к его обществу, хотя им это строго запрещалось, и жалели о том, что им не хватает храбрости быть такими же, как он. Том наравне со всеми другими мальчиками из приличных семей завидовал положению юного отщепенца Гекльберри, с которым ему строго запрещалось водиться. Именно поэтому он пользовался каждым удобным случаем, чтобы поиграть с Геком. Гекльберри всегда был одет в какие-нибудь обноски с чужого плеча, все в пятнах и такие драные, что лохмотья развевались по ветру. Вместо шляпы он носил какую-то просторную рвань, от полей которой был откромсан большой кусок в виде полумесяца; сюртук, если он имелся, доходил чуть не до пяток, причем задние пуговицы приходились гораздо ниже спины; штаны держались на одной подтяжке и висели сзади мешком, а обтрепанные штанины волочились по грязи, если Гек не закатывал их выше колен.
Гекльберри делал, что хотел, никого не спрашиваясь. В сухую погоду он ночевал на чьем-нибудь крыльце, а если шел дождик, то в пустой бочке; ему не надо было ходить ни в школу, ни в церковь, не надо было никого слушаться: захочет – пойдет ловить рыбу или купаться когда вздумает и просидит на реке сколько вздумает; никто не запрещал ему драться; ему можно было гулять до самой поздней ночи; весной он первый выходил на улицу босиком и последний обувался осенью; ему не надо было ни умываться, ни одеваться во все чистое; и ругаться тоже он был мастер. Словом, у этого оборванца было все, что придает жизни цену. Так думали все задерганные, замученные мальчики из приличных семей в Сент-Питерсберге.
Том окликнул этого романтического бродягу:
– Здравствуй, Гекльберри!
– Здравствуй и ты, коли не шутишь.
– Что это у тебя?
– Дохлая кошка.
– Дай-ка поглядеть, Гек. Вот здорово окоченела! Где ты ее взял?
– Купил у одного мальчишки.
- Предыдущая
- 9/47
- Следующая
