Выбери любимый жанр

Счастье среднего возраста (Девушка с проблемами) - Алюшина Татьяна Александровна - Страница 22

Изменить размер шрифта:

«Если живой останется!» — прояснила для себя она ситуацию.

Помещение, в которое их — кого привели, а кого и принесли, было большой комнатой без окон и дверной коробки, с голыми, без намека на отделку, бетонными стенами, потолком и полом. Сашку усадили на стул, стоявший посередине комнаты, и один из парней умело, ловко — видимо, это было основным видом его деятельности — замотал ей руки и примотал ноги к ножкам стула скотчем.

Вот хорошо, теперь скотч есть — уникальное, почти незаменимое для данной цели средство! А ведь раньше приходилось веревками завязывать — очень ненадежно — почти во всех фильмах герои из веревок как-то выпутывались!

А тут красота — заклеено намертво!

«Это ты что, Романова, крышей едешь или о нелегкой жизни бандитов переживаешь?» — удивилась Сашка своим мыслям.

Она осмотрелась.

Комната имела хозяйственное предназначение — и возможно, по совместительству использовалась как пыточная — вдоль стен стояли ящики, коробки, большие консервные банки, литров на десять, пять автомобильных покрышек в углу, уложенных друг на друга. Через весь потолок тянулись две железные балки, непонятного предназначения и функций, через одну из них была перекинута цепь с монументальным крюком на конце.

«Нет, не может быть!» — не поверила Сашка.

Но оказалось, может! Бесчувственного Ивана, предварительно обыскав, в данный момент подвешивали за связанные — не скотчем, а веревкой — руки на этот самый крюк! Ей даже топнуть захотелось от глупости происходящего!

Ну нельзя же так! Кадр миллиона фильмов — стандартно до грустного смеха!

К чему эта чушь? Всенепременно подвесить за руки к чему-то, чаще именно к крюку на цепи!

Пошло! Пошло! Тупо! И… до жути страшно!

Обычно еще в кино героя-страдальца раздевают — голый торс, босые ноги, но обязательно оставляют брюки — ну не может же висеть герой в трусах, которые будут съезжать резиночкой во время зверского избиения, оголяя незагорелый зад и незащищенный пах, или вообще без трусов! Это такая мужская солидарность, что ли, неистребимая даже непереносимой ненавистью к висящему и беспомощному врагу?

Зачем вообще подвешивать за руки?!

Ее руководитель как-то сказал: «Чаще всего самыми действенными являются простейшие и испытанные средства!»

Сашке вдруг стало плохо, кровь отхлынула от головы, оставляя вместо себя холод, — она испугалась!

«О чем я думаю?! Почему так спокойно рассуждаю о скотче и киношных стандартах? Зачем?! Я что, от страха с ума схожу?! Мне нельзя с ума! Мне никак нельзя с ума!»

Она тряхнула головой, прикусила губу, специально делая себе больно, изгоняя отстраненность рассуждений и испуг. Посмотрела на висящего Ивана.

Его не раздели, слава богу, но он все еще был без сознания — голова опущена, кровь залила белую футболку, светлые льняные брюки, добралась и до пострадавших туфель, оставив на них бурые брызги, но кровотечение вроде остановилось.

Один из братков вышел куда-то из комнаты, двое — один здоровый, коротко бритый, похожий на медведя, второй худой, весь какой-то мелкий — остались, устроившись за старым письменным столом, стоявшим у стены возле входа.

Как их назвать? Гоблины, шестерки, братки, быки?

Никакими человеческими именами и эпитетами Александра обозначить их не могла — не сращивались они с человеческими! Отторжение несовместимых химических элементов.

На столе стояли две открытые бутылки пива. Один — как же его все-таки назвать? «Урод» ближе всего по смыслу — отчитывался кому-то по сотовому.

Санька прислушалась.

— Да без проблем, — бубнил урод. — Ждем. Хорошо, постараемся. — Дав обещание, он посмотрел на Ивана.

«Что постараетесь? Не убить его, что ли?» — почувствовав накатывающую панику, подумала Сашка.

— Что вам от нас надо? — потребовала она объяснений, забыв про все гуровские инструкции.

— Заткнись! — рявкнул урод.

— Что вам надо?! — повторила вопрос Сашка.

— Ты, сучка, лучше хавало не открывай! — заорал здоровый и кинулся к ней так быстро и резко, что стул, на котором он только что сидел, отлетел в сторону.

Подскочив, он ухватил лапищей за подбородок, дернул ее голову вверх и, брызгая слюной, заорал:

— Ты… даже рот не разевай, а то я тебя… из-за тебя, сучка… Грыма… и манал я придурка этого… сам тебя…!!!

Из ярко выраженного матом монолога Сашка поняла, что трогать ее им запретили — ах, ах, очень обидно, извините — приказали!

Ну, она ответила! На том языке, который они понимали и исключительно на котором разговаривали, попутно отведя душу и загнав подальше накатывающую волнами панику, закончив свою речь все тем же вопросом.

— Да пошел ты… туда же, где теперь твой Грым обитается! Что вам от нас надо, козлы недоделанные?

Он ее ударил. В челюсть, кулаком — тяжелым, как кувалда, кулаком.

В голове что-то взорвалось и лопнуло, перед глазами вспыхнули яркие, слепящие веселые солнышки, взрываясь и разлетаясь на миллионы салютных огоньков.

Боль была чудовищной, Сашке показалось, что у нее повылетали все зубы и отскочило полчерепа. Но она не потеряла сознания, не закрыла глаза, только поэтому заметила летящий для второго удара кулак и нагнулась, не успев сообразить, что уклоняется от удара.

Соприкосновения кувалды с нежной девичьей челюстью не последовало.

К ним присоединился дружбан урода-переростка — повиснув на разъяренном другане.

— Бес! Ты что, ох…! Тебя Постный сдаст, как Грыма! Шеф тебя закопает на…! Все! Что ты связался с этой…!

Худосочный висел на медведеподобном друге, как плащ-палатка. Гоблин орал, мычал, матерился, пытаясь скинуть его и добраться до Сашки.

Висевшему на широких плечах сотоварищу удалось как-то доораться до сознания подельника — хотя убей бог, до чего там было докрикиваться, Санька и представить не могла — скважина насквозь, идеальный тоннель, дыра в пространстве!

Тем не менее хлопчик поостыл, уставился на нее покрасневшими тупыми маленькими глазками.

— Убью! — пообещал он ей. — Все равно убью!

Хлипкий тащил его к столу.

Сашка не удержалась.

Как она вообще доктором наук стала, страдая, как выясняется, клиническим идиотизмом! Но она не могла остановиться — не могла, и все!

Что-то подталкивало ее непреодолимое, нечто непонятное, злое. Вот интересно знать что?

— Только конченые больные импотенты сначала связывают женщину, потом бьют!

— А-а-а!!! — взревел утихший было бычара и рванул к ней.

— Дура! — орал в унисон хлипкий, повиснув на другане, теперь уже спереди. Последовали русские складушки в ее адрес и уговоры: — Бес, Бес, нельзя!!! Постный тебя шефу заложит, тот приказал пальцем не трогать!!! Они тебя в расход! Постный приедет через час, разберется с ней и тебе отдаст!

В идеальном тоннеле забрезжил свет понимания, глазки обозначились мыслью-страшилкой о возможной безвременной кончине. Что она вытворяет? Сашка не понимала саму себя! Зачем она провоцирует этого дебила? Что, попытка самоубийства не удалась, нужна помощь?

Как в милицейском протоколе, озвученном Задорновым: «Был застрелен при попытке самоубийства».

Но она не жалела! Наплевать!

Хоть крупица информации — руководит этими придурками некий Постный, в свою очередь подчиняясь неведомому Шефу, который имеет какие-то свои интересы в отношении Александры. И если она правильно поняла, данный Шеф уканопупил некоего Грыма и приказал беречь ее аки зеницу ока!

Серьезный мальчик!

Ну и что это дает? И так было понятно, что нужна она не этим дебилам!

Обстановку разрядил третий участник похищения:

— Что у вас здесь? — Немного матерного фольклора, обрисовывающего ситуацию. — Бес, Скунс, ну на… пошли пожрем, потом с мужиком побазарим.

— Постный приказал без него не начинать! — напомнил пришедший в себя Бес.

— Я смотрю, ты уже начал, — хохотнул третий, еще не обозначенный кличкой.

— Да она сама напросилась! — взревел Бес.

— Он тоже напросился! — завелся теперь и этот «господин».